Дневник 1905-1907 - Михаил Кузмин

29_____

Морозно; заходил к Чичериным, которых не застал дома. Медем прислал билет на свой концерт. Не знаю, куда идти; ходили с Сережей к Иванову, предложили по телефону билет Гофману, т. к. я ждал Лемана. Гофман сам предложил место в ложу на «Черевички»{523}. Вилькина телефонирует, что она посылает мне билет Сомова, который болен и упрашивает идти на Вяльцеву с нею, а потом пить чай на Екате<ри>нгоф<ский>{524}. Я согласился. Приехал Павлик, совсем неожиданно, прежний, немного увядший, но милый, была fatalité. В концерте были разряженные представители веселящегося Петербурга и скука непроходимая. Вяльцева своим интересным, могущим волновать голосом пела невообразимые пошлости, вроде романсов Иванова, Блейхмана etc. Лабинский без грима очень красивый и выигрывает. Мы думали, что Сомов уже спит, т. к. окна его мастерской были темны и двери заперты. Нам страшно хотелось есть. Людмила Ник<олаевна> показывала свои ноги, пока я играл кантаты Рамо, как какая-нибудь родственная дама. Потом Сомов лежал на диване и мы все говорили невероятный вздор; в сущности, было довольно скучно. Вчера Вера Федоровна зачем-то вызывала Сомова, на что он как больной пригласил ее к себе. Не знаю зачем, Вилькина говорила про Глебову, что она отдается всякому, что она жила с Глаголиным и еще с кем-то, etc.

30_____

Холод; был у Чичериных, они подписались на «Руно» для «Елевсиппа». Был у них Смоленский и Тернау. Звали обедать 2-го, читал «Прерванную повесть»{525}. Леман у меня вчера был в 12-м часу. Гофман не зашел за нами; в театре были все, больше знакомых, чем незнакомых. После «Балаганчика» свистели и хлопали, шикали и вызывали Блока, ему подали несколько скромных цветов{526}. Иванова все агитировала за маскарад, и я решил, в конце концов, пожертвовать Венгеровыми. Бердяев меня позвал в четверг. Добужинский так вообще после 10-го. Мне понравилась и занавесь, и декорации, и особенно Амур Ник<олая> Никол<аевича>{527}. У Ивановых был я, Сережа, Сапунов, Нувель, Блоки, Мейерхольды, Сюннерберг, Городецкий, Пронин, Веригина, Мунт. Все в костюмах, в масках, мне Сапунов устроил из клетч<атого> кашне египетскую повязку, серьги, декольте и галстух, завяз<анный> бантиком, и красн<ый> японский халат Веры Викторов<ны>. Через ногу лиловая перевязь, изобр<ажающая> нечто вроде фаллоса с красненькой ленточкой на конце{528}. Читал свои стихи. Иванова читала мое: «Сегодня праздник», рассказывала о Судейкине, что он в конце истории сказал: «Я бы вам дал пощечину»{529}. Сапунов говорил, что хочет писать 3 моих портрета и придет завтра, что мне не только пришлют на vernissage их выставки, но нужно бы выбрать в жюри. Последнее вздор, конечно.

31_____

Встали поздно; был Мосолов; Сапунов по телефону сказал, что придет вечером, что вчера Веригина уехала с Мунт, Блок с Волоховой, Пронин с Ивановой, а он с Городецким пошли к Исакию, где последний, заснув, и был оставлен Сапуновым. От Судейкина наглое письмо; очевидно, моя официальность его задела. Пришел Павлик, Сапунов приехал еще при нем, Сережа ушел к Тамамшевым. Я был откровенен с Ник<олаем> Ник<олаевичем>, чувствовал очень дружест<венность>, хотя был, м<ожет> б<ыть>, несколько absorbé[226] <посещением?> Павлика. Сапунов встречал у нас Новый год с ребятами и пр.; гадали, смеялись, было уютно. Эбштейн телефонировали, чтобы мы к ним приезжали; я, как был, в рубашке, красных сапогах и бурке Прокопия Степановича. У Эбштейна было несносно, и я с Сапуновым, выдумав какой-то предлог, уехали. Сначала искали, где разменять деньги; у Палкина уже не пустили, только «Квисисана»{530} еще блистала невинной красотою. Поехали к Феона, разбудили его, поздравили, заехали к Ивановой, оставив карточки; к Суреньянцу, ни № дома, ни верного адреса которого мы не знали. Было бесподобно, что-то московское; потом пошли в ночной трактир на Сенной пить чай, где какие-то купцы заказывали чай «на 2 рыла». Вернулся в 6½ час.

1907

Страницы дневника М. Кузмина. Автограф

1_____

Какая тоска; солнце светит, денег нет; спектакль у ребят занимает всех, и не принимать участия есть какая-то личная обида. Целый день у нас пишет декорации некто Максимов. Гуляли с полчаса; забегал Гофман, опять почтительный, но чем-то неприятный. Очень хочется спать. Чичериных, вероятно, надую, пойдя завтра на «Балаганчик». После обеда было очень скучно, пошли к Иванову и Ремизовым, которых не застали дома. После собрались семейно в «Вену». Хотя Сапунов по телефону говорил, что меня куда-то зовут и что они сами в таком разе поедут в «Вену», но там кроме Грузинского, Любоша, Черепнина, <Тартакова?>, Цензора знакомых не было. Было приятно, пили шабли, крем de моссо, ели. Вернувшись часа в 2, я еще играл «Фауста» и толковали втроем с Сережей и Татьяной Алипьевной о театре, о московских декадентах, к которым и Сережа начал относиться более доброжелательно. М<ожет> б<ыть>, было лучше, что театральные не приехали, хотя мне их очень хотелось видеть. Нужно будет начать повесть скорее{531}. Когда получу деньги, можно будет съездить в Москву, хотя я еще далеко не знаю, пойду ли я к Судейкиным. Какая-то заноза еще у меня есть, и не знаю, не тяжело ли мне будет его видеть теперь, хотя я и свободно легок.

2_____

Была репетиция детей, кажется. Ек<атерина> Ап<оллоновна> по телефону спрашивала, будем ли мы вечером дома и одни ли. Барышни были на «Беатрисе», очень им понравившейся. Спрашивали по телефону у Вилькиной, будет ли она дома; она сказала, что будет, но что нет ужина; мы обещали не наверное. «Балаганчик» привлек немного публики, которая опять хлопала и шикала. Мал<енькие> актрисы затевают маскарад 7-го у Суреньянца; вчера они были у Мишеля, и, говорят, было не очень приятно. Был Нувель, хотевший ехать к Вилькиной, но Бакст тащил к Сомову; т. к. Володя сказал, что Ник<олай> Ник<олаевич> уехал в Москву, то я попросил типов «Мира искусства» подождать, пока я только оденусь; но, встретив тотчас же Сапунова, пошли наверх, где он стал делать эскиз. Новый замысел портрета с лирой, звездами, облаками, венком из васильков, золотыми мушками тоже из самых интересных, хотя с амуром меня привлекает больше. Послал Володю сказать, что занят с Сапуновым, в мастерскую просят не ходить и к Сомову не поеду. На вопрос, не ругался ли Бакст, вернувшийся Володя ответил, что, кажется, было такое размышление. Звал Ник<олая> Ник<олаевича> к Людмиле Ник<олаевне>, он согласился только заеха<ть> поесть к Кину, где были Бецкий с Феона. Было уже поздновато ехать к Людм<иле> Ник<олаевне>; попив чай Graves и закусив, пошли домой. У Кина беседовали мирно о Врубеле, Дягилеве, который уверял в Москве, что это — он открыл меня. Дома оказалось, что Минская 2 раза телефон<ировала> и просила меня телефон<ировать> тотчас по приезде. Было часа 2, ее разбудили, страшная обида, гнев, накупили массу еды, ждали, у Соловьевой ко мне дело о музыке, звали обедать пятого. Сапунов хотел приехать завтра днем остаться на обед и спектакль. Нужно будет зайти к Баксту, чтобы он не обижался.