Ястреб халифа - Ксения Медведевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Во дворце-е?..
– Да-а… Дай-ка я сама сниму с тебя пояс…
– Это добром не кончится, когда-нибудь нас поймают… – И он прихватил ей губами ухо, от чего Айша выгнулась и застонала.
– …если я снова буду кричать, как тогда…
– И вправду, пойдем-ка мы в тень…
– Ну все, теперь уж он ее до ночи не отпустит, – улыбнулся Зариф, провожая взглядом бредущую по траве, роняющую одежды и время от времени свивающуюся в поцелуях пару.
Наконец любовники скрылись в маленькой беседке, чьи новые, только что вставленные деревянные решетки заплетали зелено-бордовые плети плюща.
Махтуба довольно засопела: она как чувствовала, вот как чувствовала, что госпожа найдет управу на сейида, и велела и ковры там постелить – вай, опять чужие ковры, опять в чужом доме, но хорошие, ничего не скажешь, два хорасанских и один тустарский, и подушек накидать, а самое главное, отнести туда побольше обложенных льдом кувшинов с шербетами, слыханное ли дело, господин там как тигр с тигрицей, конечно, от такого захочется пить, а сейид, как назло, сидел у дверей в сад, и пришлось протаскивать все тайком через боковую калитку для садовника. А еще Махтуба велела отнести туда винограду, и сыра, и вкусных свежих лепешек, что всегда так нравились господину, ой, что это?
Из беседки вылетела на траву охапка невесомого зеленого шелка – вай, горе мне старой, ахнула Махтуба, но теперь уж ничего не поправить: если уж Махтуба забыла повесить занавеску на входе, то про нее уж точно никто не вспомнит. Впрочем, отсутствие занавески явно не помешало господам раздеться, а и хорошо, что разделись, меньше слугам мороки, потому как о прошлом разе они оба опрокинулись в пруд в чем были, господин в парадном кафтане, а госпожа аж в четырех платьях, да каких нежных, ни одно не выжило после такого, шелк купания не прощает, его отпаривать надо, и господин занимался женщиной прямо в воде, а в чем ей было потом возвращаться во дворец, платья-то мокрые из пруда, вот уж они набегались, пока господа мутили воду, как те две рыбы…
Из беседки вылетела сначала одна красная туфелька, потом, блестя каблучком и шитьем, другая.
– Ай!.. Ай!.. Ай!.. – сладко вскрикивала женщина.
– Ухх, – захихикал Самуха.
– Я тебе дам «ух», – спохватилась Махтуба и наподдала ему по затылку.
Хотела было наподдать Зарифу, для порядку, но передумала.
– Все, нечего вам глазеть тут и уши развешивать, вот заведете себе по рабыне, будет вам «ух»…
Хихикая и подталкивая друг друга в бок, юноши пошли за поплывшей в прохладу внутренних покоев Махтубой. Покачивая необъятными бедрами, та шлепала босыми разбитыми ступнями с розовыми пятками и окриками разгоняла жмущуюся по углам прислугу:
– Чего встали, чего сели, о ущербные разумом! Я что, видела новую землю в цветочных горшках, о Мехмет? Нет, я не видела там никакой земли, кроме старой прошлогодней пыли, о сын греха! А ты, Фируза, чего сидишь, чего ждешь? Что сейид и на тебя разохотится? Ушами и мордой не вышла ты, Фируза, больно круглое у тебя и то и другое, на сумеречный вкус! И хватит вздыхать, марш готовить плов, они к ночи как пить дать проголодаются, и что вы будете делать, о глупые, о ущербные разумом, когда на вас выйдет голодный и злой сейид?
Смеясь и фыркая в рукава, невольники разбегались в разные стороны – чтобы потом снова возникнуть за спиной у черной управительницы с глупыми улыбками. Самуха вдруг задумался – хотя обычно ему это было не свойственно:
– Эй, Зариф, а ведь паланкин госпожи ждет при дверях!
– Не, – помотал головой Зариф, – не ждет. Она верхом приехала, с одной доверенной невольницей. Видал ее?
– Кого? Сальму? Ага, видал, – тоскливо вздохнул Самуха, сразу почувствовав предательский прилив крови между ног. – Такая не для меня…
– Да ладно тебе, – беззаботно отмахнулся Зариф. – Скоро знаешь что будет? Халиф наградит господина за верную службу и отпустит, а сейид подхватит госпожу на седло – и фьюить! Увезет ее в свои родные края!
– А ты почем знаешь? – удивился юный степняк.
– Госпожа за него походатайствует, – уверенно сообщил будущий правовед. – Иначе для них все может плохо обернуться: госпожа, как-никак, мать эмира верующих, да умножит его дни Всевышний!
– Да кто их тронет? – отмахнулся пятерней степняк. – Ты на сейида посмотри – кому-то жить надоело, да?
– Ну, – замялся Зариф, – так-то оно так, но ведь госпожа – она мать нашего халифа…
– Ну и чего? – искренне удивился Самуха. – Самое время ей сейчас поразвлечься, пока молодая, но уже вдовая! Наши ханши, они бы… ух…
И заржал, почесывая бритую голову.
– У нас не так, дикарь ты эдакий, – сердито одернул его Зариф. – Мать халифа – она… она как… не знаю даже кто. Знаешь, как говорят: женщин у эмира верующих может быть сколько угодно, а мать – одна. Ей, вообще-то, не пристало…
– Много ты знаешь, чего пристало, а чего не пристало, – сердито бросила через плечо Махтуба и зашлепала по разноцветной плитке пола внутреннего дворика.
Босой Самуха наступил на раскалившиеся под солнцем изразцы и со стоном заплясал на пальцах под хохот прислуги. Черная мамушка тем временем сурово продолжила:
– Вот уж точно чего не пристало, так это осуждать господ, да будет милостив к ним обоим Всевышний.
И, обернувшись, мрачно смерила взглядом враз струсившего Зарифа. Тот принялся оправдываться:
– А чего я-то, чего я-то, я ж о них думаю: виданное ли дело, чтобы мать халифа повторно замуж выходила? Нет, невиданное! Так что ж им, вечно от людей прятаться? Да и не смогут они – разговоры пойдут, сплетни, а тогда уж я даже и не знаю, чем дело кончится… Вот я и говорю: один им путь – прочь отсюда, к сейиду на родину либо еще куда в Сумерки!
Махтуба лишь отмахнулась:
– Все-то ты загадываешь! Начертал калам как судил Всевышний, что тут загадывать…
И решительно поплыла дальше, огромная, как лодка на Тиджре во время Праздника Жертвоприношения.
– А мы куда денемся? – растерянно почесал в затылке добравшийся до прохладного деревянного пола Самуха.
– Я сумеречников боюсь, – рассудительно сказал Зариф. – И отсюда никуда не поеду.
Степняк завистливо вздохнул:
– Тебе-то чего! Ты ученый теперь, учиться будешь в медресе, должность получишь, много денег заработаешь, женишься совсем скоро!
На Зарифа теперь все смотрели по-новому: мало того что он выдержал вступительное испытание, так третьего дня от главного кади забежал посыльный со словами – все, готова вольная, платите, мол, пошлину и забирайте. Махтуба посмотрела в сторону закрытых дверей в сад – там маячила неподвижная и белая, как призрак, фигура хозяина. Мамушка покачала головой и вытряхнула из шкатулки сбережения – все тридцать пять динаров. Еще пять золотых наскребли по поясам и башмакам другие невольники, и со вчерашнего дня Зариф, до сих пор не веря в свою удачу, обретался в «правовом положении», как мудрено выражался сейид, свободного верующего ашшарита – и к тому же ученика медресе Мустансирийа.
В ответ на вздыхания Самухи Зариф не остался в долгу и поддал тому локтем в бок:
– А ты-то небось спишь и видишь, как на Хорасан пойдешь, там девушки, говорят, ух какие красивые!
Самуха заржал:
– Нее!
– Чего «не», главно дело! Возьмем, к примеру, Балх какой-нибудь, так все харимы наши будут!
– Неее, я дурак, конечно, но воинское уложение о наказаниях прочел! За чужой харим сейид меня вешать будет, а я не хочу!
И тут Махтуба крикнула им из соседней комнаты:
– Ну будет языки чесать! Хорасан, Хорасан! Чего не видели вы в том Хорасане! Харимов им захотелось! Под носом бы лучше посмотрели, горе-вояки, а то вы и в самом деле довоюетесь, пожалуй, до виселицы, да помилует нас Всевышний! Ты, Самуха, как есть готовый висельник, ну а ты, Зариф, ты бы послушал умных людей, я вот прекрасно помню, как говаривал старый господин Яхья ибн Сабайх, да будет доволен им Всевышний: ничто так не отвращает, как мужество в человеке для воинских дел не предназначенном, да! Куда тебе походничать, Зариф, скажи мне на милость, а?
И черная управительница всеми своими телесами засунулась в комнату обратно и наставила на Зарифа обвиняющий перст. Тот уперся:
– Все равно поеду! До Рамазза всяко успеем!
– Тьфу на вас, – Махтуба лишь отмахнулась огромной, розовой с исподу пятерней. – Эй, Сухейя, Дана, чего встали, вылупились? Что, все ковры на мужской половине перетряхнуты, лампы начищены, пыль протерта? Нет?.. А ну марш работать, о дочери греха, я продам вас в дома ремесленников, дома медников, дома красильщиков, чтоб вы знали, какое счастье вам было служить в благородной семье, а вы его проворонили…
Девушки мгновенно исчезли за деревянными резными дверями. Махтуба, ворча и шлепая босыми ногами, пошла дальше. И тут Самуха с Зарифом наконец-то заметили: юные невольницы снова сунулись в комнату и, прикрывая личики прозрачными платками, принялись хихикать и подталкивать друг друга локтями, постреливая подведенными глазами в сторону молодых людей.
