Признательные показания. Тринадцать портретов, девять пейзажей и два автопортрета - Сергей Чупринин

Либералы жестоки и нетерпимы?

Безусловно — как нетерпимым и жестоким оказалось отношение мирового сообщества к режиму Саддама Хусейна, к межэтническим волнениям в Сомали, к нарушениям прав человека в бывшей Югославии. Как нетерпимыми и жестокими оказываются обычно мягкосердечные западные власти по отношению к любым вспышкам насилия, ибо ни одно покушение на хрупкие, любовно выпестованные либеральные ценности не может остаться безнаказанным.

Вся разница лишь в том, что на Западе добропорядочный либерал при первом же появлении буревестников «робко прячет тело жирное в утесах», перепоручая государству и свою защиту, и всю грязную работу по наведению общественного порядка, а у нас до сих пор властвует героический, то есть варварский, императив:

Лишь тот достоин жизни и свободы,Кто каждый день идет за них на бой, —

хотя либералы для боя совершенно не приспособлены и хотя, видит бог, жизни и свободы в цивилизованном мироустройстве достоин решительно всякий, кто рожден на белый свет.

Иными словами, «там» обыватель рассчитывает на автоматическую поддержку власти, «здесь» же, наоборот, демократическая власть, чуть что, зовет на подмогу обывателей, производя их в граждане, — как это было и в августе 1991-го, и в апреле 1993 года, и во многие другие месяцы.

Сотрется ли когда-нибудь эта разница, станет ли в чаемой перспективе русское «Моя хата — с краю…» звучать столь же горделиво, как и британское «Мой дом — моя крепость»?

Надеюсь…

А пока — снова о нетерпимости.

Либералы — заметили ли вы? — еще и болезненно чутки к опасности, — даже если она находится в зародышевом состоянии, едва намечена, — что особенно наглядно выражено в их отношении к проблеме антисемитизма.

Да нету его у нас почти что, укажите хотя бы на один погром, хотя бы на одно угрожающее жизни и свободе преследование евреев, — безуспешно вразумляют либералов те, кто (искренне ли, фарисейски ли) не понимает, что в этом почти что и содержится страшная угроза, которая либо будет подавлена в потенциале всей силою закона, всем авторитетом общественного мнения, либо — при подходящих условиях — развернется стальной пружиной, крушащей на своем пути все живое.

Дело не в евреях. Дело, вернее сказать, не только в евреях, но еще и в том, что отношение именно к этому роду-племени стало в XX веке — после Бабьего Яра и Освенцима, после сталинской борьбы с «космополитизмом» и брежневской борьбы с «сионизмом» — пробным камнем, критерием цивилизованности и общества, и одного отдельно взятого человека.

Недаром же, позабыв о своем застарелом отвращении к массовым действам, либералы Франции вышли во главе с президентом на многотысячную демонстрацию покаяния и протеста, когда горстка хулиганов осквернила еврейское кладбище.

И недаром сползание вчерашних демократов к красно-коричневому краю спектра начинается по большей части со жгучего интереса к статистике: так сколько же все-таки евреев было в составе Совнаркома и коллегии ВЧК — ОГПУ, так каково же все-таки пропорциональное представительство евреев (и полукровок! и породненных с ними лиц!! и агентов их влияния!!!) в науке, в культуре, в бизнесе, в политической сфере?.. Или, в самом смягченном варианте, когда путь назад еще не исключен, этот оползень начинается вот именно что с душегрейных рассуждений о том, что проблема антисемитизма безусловно раздута, зато стоило бы, — конечно же, с академической бесстрастностью! — исследовать принципиальное несходство русской и еврейской ментальностей, поговорить наконец, — конечно же, откровенно и спокойно! — об «амбивалентной», о «неоднозначной» роли колена Давидова в русской истории и русской культуре, — ибо не отдавать же, мол, сию «больную тему» на откуп отъявленным черносотенцам…

Со мною, возможно, не согласятся, но в сегодняшних по крайней мере обстоятельствах я — решительный сторонник табуирования этой безусловно увлекательной, экзотической темы, — подобно тому, как цивилизованная традиция табуирует, без обсуждения запрещает кровосмесительные связи и порывы. Интеллектуальное любопытство и моральное бесстрашие могут быть в данном случае оплачены слишком дорогой ценой.

Но при этом проблемы будут загнаны внутрь, не отрефлектированы и не проартикулированы должным образом, возразят мне. Верно, отвечу, но, может быть, их и не нужно артикулировать, ибо зло, не названное по имени, еще не вызвано в этот мир, что подтвердят азербайджанцы и армяне, абхазы и грузины, осетины и ингуши, десятилетиями, а иногда и веками жившие бок о бок, может быть, и без особой любви друг к другу, но сорвавшиеся в кровавые распри лишь тогда, когда были отпущены тормоза правопорядка и интеллектуалы, именно интеллектуалы плеснули бензина в тлевшие под золою костерки.

Я далек от мысли, что проблему антисемитизма можно — в ближайшей перспективе — решить окончательно. Но я уверен, что в воле закона, в воле либерального общественного мнения уже сейчас подавить агрессивный антисемитизм, перевести его хотя бы в латентную, скрытую форму. Нужно и можно сделать так, чтобы быть антисемитом стало и стыдно (будто носишь в себе дурную болезнь), и страшно.

Да, да: именно страшно.

И вот еще на что стоило бы обратить внимание, разбирая либеральную аксиоматику и либеральный стиль жизненного поведения.

Нетерпимые ко всем, чьи идеи, чьи настроения и поступки угрожают психическому здоровью общества, принципам свободы и суверенитета личности, либералы особенно — до маниакальности или, если хотите, до ребячества — щепетильны и подозрительны в отношении к людям своего круга. То есть к тем, кто по роду образования, занятий, убеждений и привычек тоже должен был бы быть либералом, но…

Либо готов подчинить интересы индивида интересам нации, государства, класса, церкви, любой другой «соборной личности».

Либо рассматривает свободу личностного самовыявления не как самодостаточную ценность, но лишь как средство к достижению иных, высших и внеположных по отношению к индивиду целей: например, строительству коммунизма, или религиозному преображению России, или укреплению ее державного величия.

Либо, руководствуясь вышеозначенными целями, настаивает на введении политической, эстетической, моральной цензуры, на подмене правового, сиречь «бездушного», регулирования произвольным «Совестным судом», на любых иных, пусть даже частных или временных, ограничениях гражданских прав и свобод.

Либо заигрывает с тоталитарной (как вариант — националистической) идеологией, небрезгливо находя здравые резоны, полезные соображения даже и в том, что органически несовместимо с идеалами свободы и правопорядка, то есть, по мнению либералов, вступая в сотрудничество с дьяволом, пытаясь своим авторитетом «отмыть», «обелить» то, что изначально и непоправимо поражено проказой.