Золотой Лис - Уилбур Смит

Постепенно будоражные движения слабели; затем из-под халата вытек маленький ручеек; это означало, что его сфинктер расслабился и кишечник с мочевым пузырем опорожнились. Прошло целых пять минут после того, как старик окончательно затих, прежде чем Рамон поднялся наконец с подушки. Его охватил почти религиозный экстаз. Ни один поступок за всю жизнь не приводил его в такое приподнятое состояние. Его переполняла глубочайшая удовлетворенность; она была и физической, и эмоциональной, и духовной, и в то же время сексуальной.

Он убил короля.

Выпрямился и взял в руки подушку. Взбил ее, приподнял голову старика и подложил подушку под нее. Опустил полы халата Хайле Селассие и сложил маленькие детские ручки на груди. Затем осторожно, двумя пальцами закрыл ему глаза.

Он долго стоял у кровати, рассматривая мертвое лицо императора. Ему хотелось навсегда запечатлеть в своей памяти этот образ. Он забыл о жаре и вони, от которых в наглухо закрытой комнате было нечем дышать. Чувствовал, что настал один из величайших моментов в его жизни. Это тщедушное тело олицетворяло собой все, что он поклялся уничтожить в этом несовершенном мире.

И он хотел, чтобы память сохранила это событие во всех подробностях до самых последних мгновений его жизни.

* * *

Теперь всякое сопротивление было окончательно подавлено. Голоса недовольных умолкли навсегда. Все сыновья Брута были мертвы, и революция могла чувствовать себя в безопасности.

У Района оставалось много других важных дел в разных концах Африканского континента. Он мог со спокойной совестью передать свой пост советника по вопросам государственной безопасности при народно-демократическом правительстве Эфиопии в руки преемника. Им стал генерал службы безопасности Германской Демократической Республики. В умении навязывать подлинную демократию несговорчивому населению он едва ли уступал Рамону Мачадо.

Рамон обнял на прощание Абебе и поднялся на борт одного из транспортных «Илов», которые теперь регулярно садились и взлетали в Аддис-Абебском аэропорту. Отныне этот город превратился в самые удобные ворота всего континента.

Они сели в Браззавиле для дозаправки, а затем взяли курс на юго-запад; и когда солнце уже опускалось в голубые воды Атлантики, самолет благополучно приземлился на новенькой взлетно-посадочной полосе на базе «Терцио» в устье реки Чикамба.

У трапа его встретил Рейли Табака. По дороге с аэродрома к новой штаб-квартире Рамона, расположившейся в пальмовой роще над белым коралловым пляжем, Рейли подробно проинформировал обо всех событиях, имевших место в его отсутствие.

Личная резиденция Рамона была обставлена в спартанском духе. Тростниковая крыша, большие незастекленные окна с поднимающимися жалюзи из бамбука; голые полы без всяких ковров, грубая, но удобная мебель, сделанная местным плотником из необструганных досок, напиленных тут же, в лесу. Однако электронное оборудование и средства связи, установленные в штаб-квартире, были самыми современными. Она имела прямую спутниковую связь с Москвой, Луандой, Гаваной и Лиссабоном.

Когда Рамон вошел в это непритязательное жилище, оно сильно напомнило ему его домик на Кубе, в Буэнавентуре. Он сразу почувствовал себя здесь как дома; пассаты точно так же шелестели верхушками пальм, и океан точно так же глухо шумел под его окном, накатываясь на ослепительно белый пляж.

Он невероятно устал. Эта страшная изматывающая усталость накапливалась в нем неделями и месяцами. Как только Рейли Табака ушел, он сбросил военную форму и, оставив ее валяться на земляном полу, забрался под противомоскитную сетку. Несильные порывы теплого пассата, доносившиеся в открытое окно, слегка колыхали сетку и нежно прикасались к его обнаженному телу.

Он испытывал умиротворение, глубокий душевный покой. Он только что проделал трудную, но бесконечно важную работу, проявив редкое мастерство и добившись полного триумфа. Знал, что вскоре удостоится новых почестей и наград, но никакие награды не могли сравниться с этим чувством воистину творческого наслаждения, ласкавшим его усталую душу.

Ибо его творение превзошло шедевры Моцарта или Микеланджело. Он использовал как исходный материал целую страну и целый народ, горы, долины, озера, реки, поля, миллионы человеческих существ. Он перемешал их на палитре художника, а затем, в огне, дыму, крови и смерти, сотворил из них свой бессмертный шедевр. Да, его творение превзошло все, что когда-либо создавалось рукой творца. Он знал, что Бога не существует — по крайней мере, в том виде, в каком его представляют себе епископы и имамы, которых он только что унизил и подчинил своей воле. Он, Район, знает другого Бога, реального, земного. Это двуликое божество власти и политического мастерства — и он, Район, его пророк. И настоящая работа только начинается. Сначала одна страна, думал он, затем еще и еще, и наконец весь континент будет у его ног. Возбуждение еще несколько минут не давало ему уснуть, но, когда сон все же овладел им, мысли вдруг потекли совсем в ином направлении.

Трудно сказать, что было тому причиной — может быть, этот домик, ветер и шум океана вызвали у него эти ассоциации, кто знает, но он подумал о Николасе. В ту ночь ему снился его сын. Он вновь видел застенчивую напряженную улыбку, в ушах звучал его голос, он слышал его смех и чувствовал маленькую ручонку, свернувшуюся в его руке, как крохотный пугливый зверек.

Когда он проснулся, это наваждение стало еще сильнее и неотвязнее. Пока он сидел за своим рабочим столом, образ сына куда-то отступил, и он смог сосредоточиться на шифровках из Гаваны и Москвы, передаваемых через спутник связи. Но стоило ему встать из-за стола и бросить взгляд через открытое окно на раскинувшийся внизу пляж, как тут же померещилась маленькая стройная загорелая фигурка, плещущаяся в зеленых волнах прибоя, и послышался тоненький нежный голосок сына.

Возможно, это была всего лишь реакция на бойню, устроенную им на улицах Аддис-Абебы, или на воспоминания о сыновьях абуны с глазными яблоками, свешивающимися на щеки, и детскими гениталиями, торчащими у них изо рта, но в последующие дни желание увидеть сына превратилось у него в навязчивую идею.

Сейчас он не мог покинуть базу «Терцио»; ставки в игре, которая разворачивалась на гигантской шахматной доске, именуемой Африкой, были слишком высоки. Вместо этого он передал через спутник запрос в Гавану и в течение часа получал нужный ему ответ.

Как он и ожидал, после Эфиопии они уже ни в чем не могли ему отказать. Николас и Адра прибыли с Кубы первым же транспортным самолетом. Когда «Ил» приземлился на базе «Терцио», Рамон ждал их у самой взлетно-посадочной полосы.