Нелюдь - Дмитрий Петров

К нему пришло очередное озарение. Ну, конечно… Он зря беспокоился о том, что Хельга может не забыть ему обиды. Хельга не могла испытывать никакой обиды. Она не понимала, что это такое. Просто сначала ее бросили — это был негатив. Теперь Лева появился и сделал хорошее предложение — это позитив…

— Нет, спасибо, — пробормотал Лева, беря в руки пиджак. — У меня еще деловая встреча.

Он торопливо засобирался. Хватит с него Хельги. В последнее время вся его половая энергия уходила в деловую активность.

Договорившись с Хельгой, Лева отправился к Василию в морг.

— Ты должен быть великим хирургом, — говорил Лева санитару. — Здесь ты никогда не пробьешься, — добавлял он с жаром, и санитар понуро кивал головой.

— Но я помогу тебе. Ты заработаешь кучу денег.

Василий был согласен на все. Заработать кучу денег, потом уехать с ними на Запад и стать там великим врачом. О, он будет делать волшебные операции!

— Но для этого ты должен сначала заработать эти деньги, — напомнил Лева прагматично. — А заодно, — добавил он, хитро прищурившись, — попрактикуешься. Ты ведь должен показать себя на операционном столе.

Договорились, что Василий вспомнит пройденное в институте, прочитает все, какие надо, учебники и будет сам изымать органы у людей, которых будут привозить в морг.

— Аркадий Моисеевич не помешает? — спросил Лева.

— А, он все равно по вечерам уходит домой, — ответил Василий, махнув рукой.

Потом подумал и добавил:

— Можно было бы и его привлечь… Но нельзя. Он — не такой человек. Ему только намекни. Узнает — убьет.

— Прямо убьет? — засмеялся Лева, как бы подбадривая санитара.

— Убьет, — с убежденностью кивнул Василий.

Лева и сам вспоминал Аркадия Моисеевича — этого старика. И подсознательно понимал, что санитар прав. Аркадий Моисеевич ни на какие деньги не позарится. И на такое дело не пойдет.

Лева, как всякий подонок, все прекрасно про себя знал. Подонки ведь только делают вид, что ничего про себя не знают. Поэтому и держатся бессовестно, нахально, прут вперед… А на самом деле все они понимают. И в глубине души каждый такой гнус знает, что он — дерьмо. Настоящее и законченное. Он не уважает себя и знает, за что…

Но это, конечно, в самой глубине души. Или как это у них называется… Зато они, как правило, чувствуют настоящих людей. У подонков развит инстинкт самосохранения, так что они кожей ощущают опасность, исходящую от людей порядочных.

Лева, например, точно знал, что Аркадий Моисеевич — настоящий человек. Не ему чета… Другое дело, что у Левы не было никаких оснований бояться старого Аркадия.

А бандитов найти вызвался сам Василий.

— У меня знакомства есть, — сказал он таинственно.

И действительно нашел троих удалых молодцов, которые за доллары, или как они их называли, за «зеленые» были готовы на все. На каком-то этапе Лева даже удивился, как много вокруг оказалось людей, готовых на все…

Раньше он этого не замечал, а сейчас ему вдруг даже стало неприятно. Он радовался тому, как сравнительно легко у него все получалось, но было и тревожно на душе — неужели он и прежде всегда жил с людьми, которые с такой легкостью, даже не задумываясь, согласны на страшные злодеяния?

Самому Леве в некотором отношении было легче. Он был просто организатор и вдохновитель. Но ему же не приходилось самому хватать на улицах живых, здоровых и ни в чем не повинных людей, а потом превращать их в трупы…

Может быть, он сам бы даже и не смог этого сделать — был трусоват. А эти люди, которые согласились сотрудничать с ним, от Хельги до Василия и его товарищей, прекрасно понимали, что им предстоит делать, и все равно за деньги соглашались…

И дело постепенно пошло на лад.

Лева спокойно сидел у себя дома в Германии, под крылышком у папы с мамой и ждал. Он знал, что в это время в далеком Петербурге идет напряженная работа. Разъезжает по темным безлюдным улицам машина с тремя людьми в поисках подходящих жертв, зажигается свет в операционной морга…

Задача стояла так: нужны были только органы молодых людей, не старше двадцати пяти лет. Чтобы больше было гарантии их здоровья.

Лева иногда как будто даже видел все это в своем воображении. Яркий свет в ночной операционной, фигура Василия в белом халате, последний предсмертный пот жертвы, которая только сейчас поняла, что выхода не будет и что это — смерть.

Лева думал об этом и содрогался.

«Как они все только могут», — почти что с восхищением думал он о Хельге с Василием…

Потом следовал звонок из Петербурга, и Хельга сообщала, что все приготовлено. Это означало, что они там уже распотрошили достаточно людей.

Лева летел в Питер либо из Германии, либо предварительно ехал в Италию и летел оттуда. Не следовало привлекать к себе внимание слишком частыми одинаковыми рейсами.

Он приезжал, забирал органы, укладывал их в контейнеры с заморозкой из азота и мчался в аэропорт. Он приезжал как раз к окончанию регистрации пассажиров и сразу же проходил в самолет.

В римском аэропорту он брал такси и ехал в заветное место — к кафе на Виа Аурелиа. Место оказалось весьма удачным, сравнительно недалеко от аэропорта, так что органам уже недолго оставалось лежать в контейнерах.

А возле кафе уже стояла машина Марко, который тут же перекладывал контейнеры в установленный в машине холодильник. Вот и все. Тут же производился и денежный расчет. Они с Марко договорились, что расчет будет всегда только наличными — это устраивало обе стороны.

Два раза Леву досматривали в аэропорту — один раз в Питере, и один — в Риме. Оба раза таможенники заглядывали в чемодан, видели там среди белья и специально взятых с собой папок с бумагами контейнеры и интересовались, что в них.

— Специальное питание, — отвечал Лева и показывал медицинскую справку о тяжелой болезни и специальном питании.

Оба раза его заставили открыть контейнеры и показать, что там такое.

Оба раза при этом Лева чувствовал, что сейчас умрет от разрыва сердца. Но ничего не произошло. Он продемонстрировал человеческую почку в растворе и сказал, что это — сырая пища, которая ему предписана.

Русский таможенник после этого даже сказал: «Извините», а итальянский только мрачно пожал плечами и посмотрел на Леву с презрением здорового человека к больному.

Поскольку Лева был бережливым человеком, он сразу же отвозил полученные от Марко деньги в некий банк, который он давно для себя присмотрел, и клал там на депозитный счет.

Тут тоже была своя проблема, над выбором банка следовало долго размышлять. Требовался такой банк, чтобы в нем не задавали лишних вопросов. Это в России в коммерческом банке примут ваши деньги без всяких вопросов и уточнений. А в уважающем себя банке на Западе у вас немедленно самым строгим образом начнут допытываться об источнике вашего дохода, о его законности, попросят показать кучу документов в подтверждение легальности вашего бизнеса… Это была такая морока, что Лева понимал — ему ее не пройти. А если он сунется в какой-нибудь такой банк, это может для него плохо закончиться.

В конце концов покладистый и нелюбопытный банк был найден, и отныне все, что платил Марко за органы, делилось на две сугубо неравные части. Меньшую Лева отвозил в Петербург и отдавал Хельге с Василием в уплату за услуги. А те уж сами рассчитывались с бандитами за их нелегкий труд. Лева даже не интересовался подробностями.

Он не интересовался подробностями по двум причинам. Во-первых, это в самом деле было для него не столь уж важно, коли дело шло. А во-вторых, ему было неприятно вообще думать о подробностях, об умирающих на столе операционной людях… Нет, он предпочитал просто складывать деньги на счет в банке и тихо радоваться тому, как он растет.

— Что ты потом станешь делать со своими деньгами? — однажды спросил Лева у Хельги во время очередной недолгой деловой встречи.

— Накоплю побольше и уеду в Эстонию, — ответила она. — У меня там уже открыт небольшой счет в Таллине, так что по возвращении на родину у меня будет капитал, я стану очень уважаемая дама.

Василий же мечтал только об одном — о карьере хирурга на Западе. Он считал, что с деньгами, «честно заработанными» в Питере, он сумеет все устроить. Да и практику он получал неплохую…

В те ночи, когда была «работа», Василий занимался «клиентами» первым и удалял у них все, что было нужно, кроме глаз. И только уже потом, когда почки и прочее бывало изъято, входила Хельга и вынимала глаза. Это была тонкая работа, нельзя было повредить хрусталик и нервные окончания, так что делать ее должен был только специалист.

Несколько раз, когда Лева приезжал за «товаром», Хельга довольно недвусмысленно давала ему понять, что могла бы простить ему то, что было, и вновь стать его женой. Но Лева был не такой человек.