Человек СИСТЕМЫ - Георгий Арбатов

О семейных, личных делах Андропов говорил крайне редко. Помню, один раз рассказал — видно, тяжко было на душе — о болезни жены, начавшейся осенью 1956 года в Будапеште, во время осады восставшими советского посольства, и связанной с пережитым шоком. Сам он был лишен и житейских недостатков, во всяком случае, видимых, — был приветлив и тактичен, почти не пил, не курил. Но не делал из этого добродетели, не ханжествовал, не ставил такие (и некоторые другие) житейские прегрешения в вину другим. Иногда отшучивался: я, мол, свою «норму грехов» выполнил в более молодые годы.

Андропов мог расположить к себе собеседника. И это, наверное, не было просто игрой, а отражало привлекательные стороны его натуры. Не знаю и случаев, когда бы он сознательно сделал подлость.

Но оставить в беде, не заступиться за человека, даже к которому хорошо относился. Андропов  мог. И здесь я хотел бы сказать о его истинных чертах. Одна  из них - это нерешительность, даже страх, нередко проявлявшиеся не только в политических делах, но и когда надо было отстаивать людей, тем более идеи. Не думаю, что это был «врожденный», генетически заложенный в его натуре недостаток. Мне кажется, как и большинство его сверстников, не только живших, но и пришедших в политику при Сталине, он был глубоко травмирован. Собственно, этого и добивался Сталин своей политикой физического и морального террора — сломить психологический и нравственный хребет людей, лишить их решительности, смелости, самостоятельности в суждениях и действиях. Травма эта была у Андропова, возможно, менее глубокой и неизлечимой, чем у других политиков его поколения. Тем более что он был умен и хотел и был способен самостоятельно мыслить, Но слабость эта вела к готовности слишком легко идти на серьезные компромиссы.

Мне кажется, Юрий Владимирович сам в глубине души это осознавал, И пытался найти какое-то себе оправдание. Такие компромиссы, уступки, уход от борьбы он прежде всего оправдывал соображениями «тактической необходимости». О них он охотно рассуждал вслух. И, в частности, нередко корил меня: вот, мол, цели ты видишь правильно, стратег ты неплохой, а тактик — дерьмовый (он употреблял и более сильные выражения). Иногда я с этой критикой соглашался, иногда нет. А один раз не выдержал и сказал ему, что так, как он все время предлагает (речь шла о внутренних делах), можно получить «короткое замыкание» в бесконечной тактике и напрочь потерять стратегию. Андропов обиделся, и на некоторое время отношения даже охладились, но потом восстановились.

Другой слабостью Андропова было неумение иногда правильно оценивать людей. В этом плане он был внутренне предельно противоречивым человеком. Отчасти это были просто ошибки, и только они. В других случаях — чрезмерное увлечение тактикой.  А иногда — и следствие определенной противоречивости его политических взглядов.

Всю ту часть его жизни, которой я был свидетелем, ему были свойственны как кадровые удачи, даже находки, так и серьезные просчеты. Например, работая в ЦК КПСС, он, с одной стороны, собрал очень сильную группу консультантов — я о ней уже писал.  А с другой — выдвинул своим преемником мелкого, неумного и лишенного принципов К.В.Русакова, не раз брал заместителями слабых, только вредивших делу работников. И терпел не только бездельников и бездарных людей, но и таких, которые наносили немалый политический вред, чего он не мог не понимать.

Его кадровую политику в КГБ оставляю за скобками — слишком уж это закрытая сфера.

Но если говорить о том, что он сделал в плане отбора и выдвижения людей, находясь в составе политического руководства партии и страны, опять сталкиваешься с труднообъяснимой противоречивостью.

С одной стороны, он был первым или одним из первых, кто оценил такого незаурядного политического деятеля, как М.С.Горбачев. Знаю это достоверно — впервые эту фамилию услышал именно от Андропова в 1977 году, весной. Дату помню, поскольку начался разговор с обсуждения итогов визита С.Вэнса, потом перешел на болезнь Брежнева. И я здесь довольно резко сказал, что идем  мы к большим неприятностям, так как, судя по всему, на подходе слабые да и по политическим взглядам часто вызывающие сомнения кадры. Андропова это разозлило (может быть, потому, что он в глубине души сам с такой оценкой был согласен), и он начал резко возражать: ты, мол, вот говоришь, а ведь людей сам не знаешь, просто готов все на свете критиковать. «Слышал ли ты, например, такую фамилию — Горбачев?» Отвечаю: «Нет». — «Ну вот видишь. А подросли ведь люди совершенно новые, с которыми действительно можно связать надежды на будущее». Не помню, чем тогда закончился разговор, но во второй раз я фамилию Горбачева услышал от Юрия Владимировича летом 1978 года, вскоре после смерти Ф.Д.Кулакова, бывшего секретарем ЦК, отвечающим за сельское хозяйство.

После чисто деловой беседы, касавшейся моих оценок ситуации США, а также той реакции, которую вызвало в Америке и Европе размещение наших ракет СС-20 (я об этом писал выше), разговор перешел на внутренние дела. И здесь Андропов вдруг, без прямой связи с тем, о чем шла речь, как бы размышляя вслух, сказал: «Вот негодники (он употребил более резкое выражение. — Г.А.) — не хотят, чтобы Горбачев перебрался в Москву». И, отвечая на мой недоуменный вопрос, объяснил: речь идет о назначении Горбачева на пост, который занимал Кулаков. А потом заговорил о чем-то другом. Но осенью того же года М.С.Горбачев — как дальше развертывалось дело, я достоверно не знаю — стал секретарем ЦК КПСС, ведавшим сельским хозяйством (вскоре в ходе подготовки очередного Пленума ЦК я с ним впервые лично встретился).

Появление Горбачева в Москве в качестве секретаря ЦК КПСС оказалось, несомненно, очень важным делом, событием исторического значения. И если Андропов, как можно было догадываться, сыграл здесь какую-то роль — это одна из его больших, пожалуй, самых больших заслуг (что не исключает и того, что такой яркий, необычный человек, как Горбачев, мог бы и какими-то другими путями выдвинуться, оказаться в руководстве).

Но на одну удачу и здесь у Андропова пришлось несколько неудач — видимо, сыграли свою роль упомянутые выше обстоятельства. Он, в частности, пригласил из  Ленинграда в Москву Г.В.Романова,  фигуру совершенно одиозную. Он покровительствовал Г.А.Алиеву, хотя — в этом я абсолютно убежден — не только не был замешан, но и просто не знал о тех темных делах, в которых того позже обвинили, а в его способностях и характере не разобрался. В представлении Андропова Алиев был тем же борцом с коррупцией, каким он его воспринял в конце шестидесятых годов. Наконец, именно Андропов пригласил в Москву из Томска, поставил во главе кадровой работы в ЦК Е.К.Лигачева. К нему его, видимо, расположила тоже непримиримость к коррупции (помню свой разговор с Лигачевым на поминках по Андропову в день его похорон, когда тот говорил, что не перестанет бороться против этого зла, чего бы это ему ни стоило, — я убежден, что говорил он искренне).