Человек СИСТЕМЫ - Георгий Арбатов

Что касается его деятельности на посту председателя КГБ, то по причинам, о которых говорилось выше, я не берусь давать ей сколь-нибудь однозначные оценки. Здесь, насколько я знаю, положительное и негативное было перемешано особенно густо.

Прежде всего надо иметь, в виду, что в этот период все более заметной становилась тяга большой части руководства к возврату, хотя бы частичному, пусть без крайностей, к сталинизму и, в частности, к ужесточению карательной политики. Несколько раз я слышал от Андропова, а еще чаше от других, что в Политбюро раздавались открытые требования «сажать» — сажать диссидентов, людей, критикующих систему и отстаивающих свои мнения. Часто при этом выражалось недовольство «либерализмом» тех, кто за это дело отвечает. Знаю, в частности, что раздавались и требования арестовать таких видных деятелей культуры и науки, как Солженицын и Сахаров.

Андропов этого не хотел и, наверное, в меру возможного этому противостоял. Отчасти по убеждениям — он по характеру был человеком не из того материала, из которого получались в свое время ягоды, ежовы и берии. А отчасти, я допускаю, и потому, что был осторожен, усвоив урок XX съезда, разоблачившего злоупотребления в органах безопасности, оберегал свое доброе имя, свою репутацию.

В то же время в этот период в КГБ не только допускались аресты и осуждения просто невинных людей, которые впоследствии были реабилитированы, но получала все более широкое распространение весьма отталкивающая практика разнообразных форм борьбы с диссидентами. В дополнение к обычной слежке, постоянному политическому давлению на них использовались попытки политически и морально  дискредитировать диссидентов, иногда даже при помощи провокаций, запугивания, незаконного помещения их в психиатрические больницы. Практиковались и высылка за границу, лишение советского гражданства.

Андропов не мог не нести за это вину. И очень трудно — даже людям,  испытывающим к нему уважение, — оправдать это тем, что он на такую практику шел, ее санкционировал, чтобы избежать других, более жестоких мер, которых требовали некоторые его коллеги, — прямых репрессий, арестов и уголовного преследования невиновных. Хотя требования такие, несомненно, раздавались, и уж сам себя он мог в собственных глазах именно так оправдывать. Я отнюдь не хочу становиться в позу чистоплюя и моралиста; у меня, в частности, не вызывает сомнений правильность того, что он согласился возглавить КГБ в 1967 году — уступать этот стратегически важный пост неизвестно кому было просто опасно. Понятно  и то, что за такое решение пришлось платить. Возглавив КГБ, Андропов должен был принимать соответствующие меры не только в отношении шпионов, изменников, но и ожесточенных врагов строя, добивавшихся его насильственного свержении.

Но остается фактом, что Андропов дал себя втянуть или сам втянулся в весьма неприглядные дела. В общем, оказалось, что и он не составлял исключения, поддался, как многие, той «порче», которая исходит от власти, от занимаемой высокой должности.

Не могу не сказать в связи с этим о деле, которым он очень дорожил, — о затее с  организацией так называемого Пятого управления (думаю, идея была все же подсказана кем-то из старых работников комитета, что, конечно, не снимает ответственности с Андропова).

Впервые услышал я об этом вскоре после перехода Андропова в КГБ. Он как-то с гордостью сказал, что «работу с интеллигенцией» вывел из контрразведки: нельзя же, мол, относиться к писателям и ученым как к потенциальным шпионам и заниматься ими профессиональным контрразведчикам. Теперь, продолжал он, все будет иначе, делами интеллигенции займутся иные люди, и упор будет делаться прежде всего на профилактику, на предотвращение нежелательных явлений.

Я тогда (поначалу с  Андроповым спорить было легче: он только недавно ушел из ЦК, еще не ощущал себя «вождем», и отношения по инерции сохранялись у нас доверительные) набрался решимости и возразил. Сказал, что, во-первых, не понимаю, почему вообще КГБ должен «заниматься» интеллигенцией. Ведь не «занимается» он, скажем, рабочим классом или крестьянством. Понятно, что если какие-то представители интеллигенции, как и любой другой прослойки общества, становятся на путь преступлений, на путь контрреволюционных заговоров, антисоветской деятельности, то это уже дело КГБ. А остальное, мне кажется, вообще должно находиться в сфере внимания других организаций — ЦК КПСС, творческих союзов и т. д. но не карательных органов. Будь то контрразведка или какое-то новое управление. Во-вторых, мне не кажется привлекательной «профессионализация» сотрудников КГБ в работе с  интеллигенцией,  то, что какой-то их круг  исключительно будет «занят» интеллигенцией. Не пойдут ли они по пути тех жандармских офицеров, «работавших» с интеллигенцией при царе, которых описал в «Климе Самгине» Горький, по пути чистой «бенкендорфшины»? Андропова покоробило это сравнение, он мне возразил, что я не понимаю реальностей, не знаю всего, что происходит в обществе, и то, что он задумал, означает значительный шаг вперед, отход от плохой старой практики, а отнюдь не возврат к «жандармской» деятельности.

Я высказал ему и еще одно сомнение — что создание специального управления приведет не к сокращению, а к росту числа различных дел и проблем с интеллигенцией. И по очень простым причинам: пока вопросы, связанные с интеллигенцией, оставались и ведении контрразведки, это было все-таки для последней не основным и тем более не единственным занятием. А главным было разоблачение шпионов. Если же будет создано специальное управление, то ему ведь придется оправдывать свое существование и, когда нет реальной работы, ее придумывать, что может привести к возникновению серьезных проблем.

Андропов не принял этих замечаний всерьез, сказав, что я ничего в этом деле не понимаю, но через некоторое время увижу сам, какую эти изменения принесут пользу.

Потом из того, что доводилось услышать, в том числе от Андропова, у меня сложилось впечатление, что работой нового управления он весьма интересовался. И как «неофит» в делал КГБ чем-то в ней даже бывал увлечен, чрезмерно верил сотрудникам этого да и других управлений. А его работа оказалась отнюдь не безобидной. В общем, была вписана еще одна постыдная страница в историю деятельности этого учреждения. Произошло немало личных трагедий. Ухудшилась морально-политическая обстановка в стране. Был нанесен дополнительный ущерб нашему образу в глазах мировой общественности.

Так что — говорю об этом с горечью — Андропов несет ответственность за многие неправедные дела семидесятых — начала восьмидесятых годов, за преследование инакомыслящих, в том числе и за политические аресты тех лет, изгнание за рубеж, «психушки», включая и такие дела, ставшие печально знаменитыми, как преследование академика А.Д.Сахарова. От этого никуда не уйдешь. Хотя отдельных представителей интеллигенции он из беды выручал и от ударов прикрывал.