Победа. Том 2 - Александр Борисович Чаковский

— Начнем очередное наше заседание. О предшествовавшей ему встрече министров иностранных дел доложит мистер Бирнс…

Все было так же, как вчера: в трех массивных креслах сидели главы государств, соседние кресла, менее помпезные, занимали министры, а за ними уже на обыкновенных «венских» стульях расположились эксперты. Вдоль стен — секретариаты делегаций. Словом, все было как и на прошлых одиннадцати заседаниях «Большой тройки», и со стороны могло показаться, что Конференция лишь приступает к своей работе.

— Комиссия, занимающаяся вопросами репараций с Германии, доложила нам, что не сумела прийти к соглашению…

Бирнс произнес эти слова медленно, с мрачным выражением лица. Они прозвучали как погребальные удары колокола.

Бирнсу очень хотелось дать понять Сталину, что рано еще торжествовать победу. Но, заметив, как ошеломило всех присутствующих такое безнадежное начало доклада, и зная, с каким нетерпением дожидаются они разъезда по домам, Бирнс поспешил смягчить удар:

— Я не хотел сказать, что не удалось добиться согласия по всем пунктам. По одним договорились, по другим — нет. Например, не достигнута договоренность в отношении заграничных источников репараций. Советский представитель по-новому истолковал вчерашний отказ Советского Союза от зарубежных инвестиций Германии, акций германских предприятий и золота…

Таким образом, вина за возникшие разногласия возлагалась на советского представителя, что не соответствовало действительности. Министры не достигли договоренности вовсе не потому, что советская сторона пошла якобы на попятную, а потому, что у ее западных партнеров по переговорам разгорелся аппетит: США и Англия стали претендовать на часть акций немецких предприятий, расположенных в советской зоне оккупации, а также на германские инвестиции в странах Восточной Европы.

Сталин предпочел не ввязываться в новый затяжной спор. Вместо спора он сказал вполне миролюбиво:

— А нельзя ли договориться так: от германского золота, как я сказал еще вчера, мы отказываемся, от акций германских предприятий в западной зоне тоже отказываемся, а что касается германских инвестиций в Восточной Европе, то они сохраняются за нами.

Трумэн и Бирнс переглянулись. Они заподозрили, что в предложении Сталина таится какой-то подвох.

— Что ж, это предложение надо обсудить, — не очень определенно откликнулся Трумэн.

— К чему мельчить вопрос, создавая излишние сложности? — продолжал Сталин, как бы не слыша реплики Трумэна. — Давайте решим его целиком, в соответствии со сложившейся реальностью: германские вложения в Восточной Европе сохраняются за нами, все остальные — за вами. Ясно, не правда ли?

Когда президент США открывал сегодняшнее заседание Конференции, мысли его были далеко от Бабельсберга. Федеральное бюро расследований прислало ему шифрограмму о том, что этот чертов Сциллард не только сам протестует против использования атомной бомбы, но и организует какое-то движение в поддержку своего протеста. Под его петицией на имя президента подписались уже 69 других ученых. В шифровке цитировались отдельные абзацы этой петиции. Одну из фраз Трумэн запомнил, она гласила, что страна, делающая ставку на атомную бомбу, «несет ответственность за открытие дверей, ведущих в эпоху неслыханных по своим масштабам опустошений».

О, как ненавидел Трумэн этих неблагодарных людей, особенно иностранцев — всяких там венгров, итальянцев, евреев, — которых приютила у себя Америка, облагодетельствовала, платит им неслыханное жалованье!

«Я открываю врата рая, — мысленно возражал им президент, — американского, конечно, рая! — а они по недомыслию своему называют это дверьми в «эпоху опустошения»!»

Шевельнулись недобрые воспоминания и о последнем визите Стимсона. Что случилось с этим человеком? Был ведь таким горячим сторонником атомной бомбы. А теперь тоже подпевает этим «битым горшкам», пытается переложить всю ответственность за бомбу на него, Трумэна. Ничего не выйдет, сэр! Вы еще будете военным министром, когда первая атомная бомба обрушится на Японию. Оправдывайтесь потом, кайтесь! Пишите свои меморандумы!

На «Августу», скорее на «Августу»! Уж там-то никто не будет одолевать слезливыми «петициями» и «меморандумами».

Таков был душевный настрой Трумэна перед двенадцатой встречей «Большой тройки» и в самом начале этой встречи. Но как только заговорили здесь о золоте, об акциях, о миллионах и миллиардах долларов, инстинкт бизнесмена заставил президента моментально переключить ход своих мыслей — вернуться из Вашингтона сюда в Бабельсберг.

— Речь идет о германских инвестициях только в Европе или и в других странах? — настороженно спросил он Сталина.

— Хорошо, скажу еще конкретнее, — ответил Сталин. — Германские капиталы, которые имеются в Румынии, Болгарии, Венгрии и Финляндии, сохраняются за нами. Все остальные инвестиции ваши.

Подал свой голос и Бевин:

— Значит, германские инвестиции в других странах остаются за нами?

— Во всех других странах! — ответил Сталин и добавил не без иронии: — В Южной Америке, Канаде и так далее. Все это ваше.

— Это также относится и к Греции? — не унимался Бевин.

«Да, и к Греции, которую вы оккупировали самым разбойничьим способом», — хотел ответить Сталин. Но произнес только одно слово:

— Да.

И устало вздохнул, давая понять, что ему надоело повторять одно и то же.

— А как вы предлагаете поступить с акциями германских предприятий? — подозрительно спросил его Бирнс.

— В нашей зоне они пойдут в возмещение наших потерь, в вашей зоне — ваших.

— Следовательно, мы правильно поняли ваше вчерашнее предложение: на акции в западной зоне вы предъявлять претензий не будете?

— Нэ будем, — ответил Сталин категорически.

Трумэн, Бирнс, Эттли и Бевин диву давались: что такое случилось со Сталиным? Почему обычное его упорство вдруг сменилось такой податливостью?

Никто из них не понимал Сталина до конца. И не только из-за коренного различия в мировоззрении, разных классовых позиций. Тут сказывалось еще и многое другое — разная степень государственной мудрости, неравный и совершенно несхожий житейский опыт, далеко не одинаковая тактическая гибкость. Сталин хорошо усвоил, что искусство вести переговоры заключается не в том, чтобы говорить «нет» по любому вопросу, если он решается не так, как хотелось бы, айв умении с подчеркнутой готовностью идти навстречу своим партнерам, когда это необходимо для достижения главной цели.

Ошибочно решив, что нынче Сталина можно «уговорить» на все, Бирнс попробовал «поторговаться» еще насчет инвестиций.

— Может быть, вопрос о германских инвестициях за границей вы согласитесь вовсе снять?..

Сталин в ответ отрицательно покачал головой.

— Но вчера, — опять вмешался Бевин, — я понял вас так, что советская делегация полностью отказывается от претензий на инвестиции!

— Вы поняли нэ совсэм так, как следовало бы, — ответил Сталин, вроде бы сожалея, что Бевин такой «непонятливый».

— Как же так! — повысил голос английский министр иностранных дел. — Ведь все мы. слышали, что вы сказали вчера! В конце концов, есть стенограмма!..

— Стенограммы нет, есть протокол, — поправил его Сталин. — Но самое важное из того, что мы здесь говорим, несомненно фиксируется. Так вот,