Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хочу коснуться еще <слов> о сомнении Зильберштейна романа Закревской с Пушкиным, я позволю привести отрывок письма Пушкина к Вяземскому, который относится к Аграфене Федоровне Закревской 1799–1879 г., двоюродной сестре Ф. П. Толстого, с 1818 г. жене Закревского: «Если б не твоя медная Венера, то я бы с тоски умер. Но она утешительно смешна и мила. Я ей пишу стихи. А она произвела меня в свои сводники (к чему влекли меня внезапная склонность <и нынешнее> состояние моего Благонамеренного, намеренье благое, да исполнение плохое». 1 сентября 1828 г. Петербург.
Я не вижу ничего странного, могло ли вообще произойти подобное у гроба убитого, хотя слово «убитый» не совсем верно, он умер после ранения, хотя Закревская сообщает: «Там заперлись с вечера десять дам и девиц, более никого», и до утра не обмолвиться словечком о Пушкине и не промыть косточки покойному – от этого не удержится ни одна женщина в мире. Тем более из процитированного мною письма видно, что Закревская имела все основания похвастаться: в Декамероне – 10 дам. Еще хочу добавить немного свое к Декамерону. Этого нет у Эйдельмана – цитату самого Пушкина из письма к С. А. Соболевскому, февраль 1828 года: «Пишешь мне о M-me Kern, которую я с помощью божию на днях …!» Как говорится, комментарии излишни. Моя беда в том, что я не читал книгу «Большой Жанно», но думаю, что мои симпатии еще больше были и будут на стороне Н. Эйдельмана. От себя хочу пожелать автору книги «Большой Жанно» дальнейших творческих успехов и порадовать нас новыми неизвестными фактами о жизни таких великих и замечательных людей, как Пушкин, Пущин, и такого ничтожества, как жена Пушкина Гончарова.
Гончаров Федор Иванович
18 января 1984 г. Кызыл-Кия
Сведений об авторе, шахтере по профессии, установить не удалось.
25. Письмо Я. А. Гордина (Ленинград) Ф. А. Чапчахову, [январь 1984]
Члену редакционной коллегии
«Литературной газеты»
Ф. А. Чапчахову
Многоуважаемый Федор Аркадьевич!
Как многолетний читатель «Литературной газеты», неоднократный автор ее и член Союза писателей, я хотел бы получить ответы на ряд вопросов, вызванных у меня статьей И. Зильберштейна «Подмена сути!», опубликованной 11 января сего года.
1. На каком основании И. Зильберштейн утверждает, что «Пущин и Ростовцев не были, по-видимому, знакомы между собой» и почти никак не соприкасались?
Во-первых, материалы следствия над декабристами (по-видимому, незнакомые И. Зильберштейну в достаточном объеме) свидетельствуют о том, что Пущин и Ростовцев встречались в декабрьские дни 1825 года. Во-вторых, и это самое главное, те же материалы следствия, равно как и воспоминания декабристов, донесли до нас напряженные обсуждения в канун восстания вождями тайного общества, одним из которых был Пущин, поступка Ростовцева, члена тайного общества, близкого к Рылееву и Оболенскому. Поступок Ростовцева, сделавший выступление психологически неизбежным для руководителей общества, был одним из самых значительных в эти дни. Таким образом, Пущин и Ростовцев «соприкасались» весьма тесно в решающий период перед восстанием. В-третьих, И. Зильберштейн умалчивает и еще об одном обстоятельстве, весьма выразительно присутствующем в критикуемой им главе повести. Н. Эйдельман с полной убедительностью показывает, что именно в момент написания героем повести его дневника Ростовцев был одной из центральных фигур общественной и политической жизни страны. О Ростовцеве, ведущем деятеле крестьянской реформы, писали газеты, о нем неоднократно говорил в своих изданиях Герцен. В эту полемику включились и вернувшиеся из Сибири декабристы. Известна переписка Оболенского с Ростовцевым и Оболенского с Пущиным о Ростовцеве. Таким образом, обращение Пущина в конце 50‐х годов к проблеме Ростовцева не только совершенно органична, но и играет важную роль в смысловой структуре книги, связывая две эпохи – эпоху восстания и эпоху кануна крестьянской реформы.
Какое же право имеет И. Зильберштейн писать в этой связи о «пассажах, заполняющих… десятки страниц, но к реальной биографии Пущина ни малейшего отношения не имеющих»? И как могла газета напечатать этот странный «пассаж» «старейшего литературоведа», не подозревающего, что основной материал этой главы вовсе не «накоплен» Н. Эйдельманом, а опубликован еще в прошлом веке?
2. На каком основании И. Зильберштейн инкриминирует Н. Эйдельману «дословное использование» им, И. Зильберштейном, опубликованных материалов? Почему он умалчивает о том, что речь идет о письмах Н. Бестужева, использовать которые имеет полное моральное и юридическое право любой автор художественного произведения, причем использовать именно дословно?
Кроме того, разве И. Зильберштейну неизвестно, что Н. Бестужев был близким соратником Пущина 14 декабря и близким его другом в Сибири? Почему же он считает страницы о Н. Бестужеве в книге о Пущине «чужеродными»?
Любой непредвзятый читатель, познакомившись с этими страницами, поймет, что дело там вовсе не в том, чьими дочерями были девочки Степовые. Взяв за основу историю трагической любви декабриста, писатель мастерски воссоздал внутренний мир одного из самых светлых людей русского освободительного движения, показав его благородство, самоотверженность, которые определили и его поведение во время восстания и следствия. И естественно было для Пущина перед смертью вспомнить именно Н. Бестужева и рассказать о нем.
Что же дало право И. Зильберштейну намеренно исказить смысл главы о Н. Бестужеве и, пользуясь этим, обвинить автора повести в сомнительных «новациях»?
3. На каком основании И. Зильберштейн повторяет замечательное «открытие» А. Мальгина относительно того, что «Пущин никогда не встречался с Н. Н. Ланской»? Опытный архивист И. Зильберштейн не может не знать, что отсутствие сведений о событии еще не означает, что события не было. Мы не знаем – встречался Пущин с Н. Н. Ланской или нет. А потому автор художественного произведения вправе заполнить пробел своим воображением, потому что встреча эта могла состояться.
4. Откуда известно И. Зильберштейну, что Пущин не мог сказать тех слов о Наталье Николаевне, которые он говорит в повести? Откуда ему известен истинный образ мыслей Пущина по этому вопросу?
5. На каком основании И. Зильберштейн, грубо вульгаризируя мысль Н. Эйдельмана о настроениях Пушкина последних месяцев жизни, обвиняет писателя в том, что он солидаризируется с известной фразой Н. И. Павлищева: «Он искал смерти, умер бы с радостью…»? У Н. Эйдельмана сказано следующее: «…В прямое самоубийство я не верю,
