Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным - Тимоти Снайдер

Весной 1950 года Сталину пришлось решать, что говорить Ким Ир Сену – коммунистическому лидеру Северной Кореи, который хотел вторгнуться в южную часть полуострова. Сталин знал, что американцы считают, будто Корея находится за пределами «оборонного периметра», который они строили в Японии и на Тихом океане, потому что госсекретарь США так сказал в январе. Армия США ушла с полуострова в 1949 году. Ким Ир Сен сказал Сталину, что его войска быстро разобьют армию Южной Кореи. Сталин благословил Ким Ир Сена на войну и послал советские войска северокорейцам, которые вторглись на юг 25 июня 1950 года. Сталин даже отправил несколько сотен советских корейцев из Центральной Азии бороться на стороне Северной Кореи – это были те люди, которых депортировали по приказу Сталина всего тринадцать лет тому назад[732].

Корейская война была очень похожа на вооруженное столкновение между коммунистическим и капиталистическим миром. Американцы отреагировали быстро и твердо, послав войска из Японии и других баз на Тихом океане, и смогли выдавить северных корейцев за первоначальную границу. В сентябре Трумэн одобрил рапорт «NSC-68», секретное и официальное подтверждение американской большой стратегии сдерживания коммунизма во всем мире, идею которого сформулировал Джордж Кеннан. В октябре китайцы вступили в войну на стороне Северной Кореи. До 1952 года Соединенные Штаты и их союзники вели войну против коммунистической Северной Кореи и коммунистического Китая, в которой американские танки сражались с советскими, а американские самолеты – с советскими истребителями.

Сталин, казалось, боялся более широкомасштабной войны, возможно, войны на два фронта. В январе 1951 года он созвал лидеров своих восточноевропейских государств-сателлитов и приказал им создать собственные армии для подготовки к войне в Европе. В 1951-м и 1952 годах численность личного состава Красной армии удвоилась[733].

Именно в эти же годы, в 1951-м и 1952-м, идея о том, что советские евреи являются тайными агентами Соединенных Штатов, казалось, набрала резонанса в сознании Сталина. Проигнорированный в Берлине, фрустрированный в Польше и ведущий бои в Корее, Сталин снова оказался (по крайней мере, в своем все более воспаляющемся воображении) в окружении врагов. Как в 1930-х годах, так и в 1950-х Советский Союз можно было считать объектом международного заговора, управляемого уже не из Берлина, Варшавы и Токио (с Лондоном на заднем плане), а из Вашингтона (опять же с Лондоном на заднем плане). Сталин, видимо, верил, что Третья мировая война неизбежна, и реагировал на то, что считал приближающейся угрозой, так же, как он это делал в конце 1930-х годов.

В каком-то смысле международная ситуация могла казаться теперь более угрожающей, чем тогда. Великая депрессия, по крайней мере, принесла бедность капиталистическому миру, но к началу 1950-х годов казалось, что страны, освобожденные западными державами, быстро восстановят свое экономическое здоровье. В 1930-х годах капиталистические державы были настроены друг против друга. В апреле 1949 года самые важные из них были объединены в новый военный альянс – Организацию Североатлантического договора (НАТО)[734].

В июле 1951 года Сталин нашел способ повернуть собственные секретные службы против воображаемого еврейского заговора внутри Советского Союза. Заговор, как выяснилось во второй половине того года, состоял из двух частей: русские, которые могли быть настроены против евреев, были убиты, а их убийц покрывал советский аппарат госбезопасности.

Одной из якобы жертв был Александр Щербаков, военный пропагандист, который утверждал, что русские «приняли на себя основную тяжесть» войны. По приказу Сталина он осуществлял надзор за Еврейским антифашистским комитетом и занимался зачисткой газет от еврейских журналистов. Другой жертвой был Андрей Жданов, сталинский ревнитель советской культуры, заблокировавший публикацию «Черной книги советского еврейства». Смерть обоих якобы стала началом волны еврейского медицинского терроризма, проплаченной американскими хозяевами, которая должна была завершиться только после уничтожения всего советского руководства.

Одним из мнимых убийц был врач-еврей Яков Этингер, который умер в заключении в марте 1951 года. Виктор Абакумов, министр госбезопасности, будто бы не доложил об этом заговоре, потому что сам в нем участвовал. Чтобы никто не узнал о его роли, он намеренно убил Этингера. Из-за того, что Абакумов убил Этингера, тот не мог признаться во всем спектре своих преступлений[735].

Первый набросок этих экстраординарных утверждений был представлен при обличении Абакумова – его отослал Сталину Михаил Рюмин, подчиненный Абакумова по МГБ. Выбор, павший на Этингера, отражал опасения Сталина. Этингер был арестован не как участник какого-то медицинского заговора, а как еврейский националист. Проявив расторопную инициативу, Рюмин связал воедино еврейский национализм, с недавних пор тревожащий Сталина, с медицинским убийством – предметом собственной постоянной озабоченности. Конечно же, ни одно из утверждений Рюмина не имело особого смысла. Щербаков умер на следующий день после того, как вопреки рекомендациям врачей принял участие в Параде Победы. Жданов тоже проигнорировал предписания врачей отдохнуть. Что касается врача-еврея Этингера, его убил не Абакумов, а сам Рюмин в марте 1951 года. Рюмин доконал Этингера непрерывными допросами, известными как «конвейерный метод», после того, как врачи сказали, что это опасно для его жизни[736].

Однако Рюмин додумался до связующей цепочки, которая, по его мнению, понравилась бы Сталину: еврейские врачи-террористы убивают выдающихся (русских) коммунистов. После этого направление расследования было ясным: очистить МГБ от евреев и их пособников, а также найти врачей-убийц. Абакумов был в надлежащем порядке арестован 4 июля 1951 года и заменен Рюминым, который начал антиеврейские чистки в рядах МГБ. Центральный комитет затем приказал провести дальнейшее расследование «террористической активности Этингера» 11 июля. Спустя пять дней МГБ арестовало электрокардиолога Софию Карпай. Она была чрезвычайно важной фигурой для всего следствия: единственным на тот момент еврейским врачом, которого можно было как-то связать со смертью советского руководителя. Она действительно дважды снимала и интерпретировала показания сердца Жданова. Однако под арестом она отрицала версию о медицинском убийстве и отказалась впутать еще кого бы то ни было[737].

Дело было слабым, но дальнейшие доказательства еврейского заговора можно было поискать в других местах.

* * *

Еще один советский сателлит, коммунистическая Чехословакия, устроит антисемитский показательный процесс, которого не устроила Польша. Через неделю после ареста Софии Карпай, 23 июля 1951 года, Сталин дал сигнал Клементу Готтвальду, президенту-коммунисту Чехословакии, что тот должен избавиться от своего близкого соратника Рудольфа Сланского, который якобы олицетворял «еврейский буржуазный национализм». Сланского убрали с поста генерального секретаря 6 сентября[738].

Явное неодобрение Москвы спровоцировало реальный шпионский заговор или, по крайней мере, плохо состряпанную попытку такового. Чехи, работавшие на американскую разведку, заметили, что Москва не прислала поздравлений Сланскому по случаю его пятидесятилетнего юбилея (31 июля 1951 года). Они решили подговорить Сланского бежать из Чехословакии. В начале ноября они послали ему письмо, в котором предложили убежище на Западе. Курьер, который должен был доставить письмо, был на самом деле двойным агентом, работавшим на службу безопасности коммунистической Чехословакии. Он передал письмо своему руководству, а оно – советскому. 11 ноября 1951 года Сталин послал личного гонца к Готтлибу с требованием немедленного ареста Сланского. Хотя ни Сланский, ни Готтлиб еще не видели письма, Готтлиб теперь, видимо, понял, что у него нет выбора. Сланского арестовали 24 ноября и допрашивали целый год[739].

Конечный результат дела Сланского был зрелищным: чехословацкий сталинский показательный процесс по советской модели 1936 года, приправленный неприкрытым антисемитизмом. Хотя некоторые из наиболее известных жертв московских показательных процессов 1936 года были евреями, их судили не за еврейство. В Праге одиннадцать из четырнадцати обвиняемых были еврейского происхождения и значились как таковые в судебных документах. Слово «космополит» использовалось так, как будто это был термин юриспруденции и его значение было всем известно. 20 ноября 1952 года Сланский задал тон политическому сеансу, призывая духи коммунистов, которые погибли до него: «Я признаю полностью свою вину и хочу честно и правдиво описать все, что я сделал, и преступления, которые совершил». Он совершенно очевидно следовал отрепетированному сценарию. В какой-то момент суда он ответил на вопрос, который прокурор забыл задать[740].