Мертвая хватка - Виталий Гладкий

– Сэр, я сам ничего не понимаю… – Помощник Беннета тоже смотрел на табло спидометра.

– Где сейчас пульсар? Кто приказал вывести его на рабочий режим?! – свирепо набросился Арч на невозмутимого Дика.

– Он включен, но находится в режиме энергонакопления. – Дик показал на один из мониторов, связанный с системой управления пульсаром.

– Ошибки не может быть? – мгновенно остыв, озабоченно спросил Беннет.

– Минуту… – Помощник вышел на звуковую связь с машиной, на которой был смонтирован энергетический пульсар. – Все о'кей, сэр. Они готовы к работе по графику. Пульсар в фазе прогрева.

– Невероятно… – Арч напряженно следил за спидометром: сто шестьдесят… сто семьдесят… сто восемьдесят… – Этот Анри Поль, он что, с ума сошел?!

– Возможно, Доди хочет оторваться от папарацци, – высказал предположение Дик. – Мы уже, например, начинаем отставать.

– Прикажи парням на мотоциклах удержаться на хвосте "объекта" любой ценой.

– Слушаюсь, сэр… – Помощник начал переговоры с коммандос, замаскироваными под папарацци.

Совершенно сбитый с толку Беннет увидел на экране монитора, соединенного с видеокамерой, что "мерседес" вот-вот скроется в тоннеле под площадью Альма. Микроавтобус попрежнему отставал.

– Эй, парень, черт тебя дери! – рявкнул он в микрофон, связывающий операторов и водителя. – Ты уснул?! Мы плетемся, как сонные. Добавь газу. Что? Нельзя? Слушай, если мы сейчас упустим "объект", я тебя в унитазе утоплю! Жми! Это приказ!

Мотор взвыл, как голодный волк. Водитель, похоже, выжимал из него все, что только возможно. Арч не отрывал взгляд от монитора.

– Дай ближний план! – крикнул он Дику, не в состоянии успокоиться.

На его глазах происходило что-то совершенно непонятное и необъяснимое. События шли не по графику, а это раздражало и даже пугало Беннета. Неужто Доди что-то заподозрил, а возможно, получил от кого-то информацию о готовящейся ликвидации? Что, если он изменит маршрут следования? О нет!

Русский, это русский! Неужто немедленно внесли коррективы…

Додумать Беннет не успел. Его будто кинуло к экрану монитора. То, что там происходило, потрясло Арча до глубины души: "мерседес" Доди вдруг вильнул, будто водитель пытался резко затормозить, затем ударился о стену тоннеля и, несколько раз перевернувшись в воздухе, врезался в одну из разделительных бетонных опор.

Шеф-агент Арч Беннет отпрянул назад и неожиданно перекрестился…

Киллер

Я заметил его давно. И очень удивился, почему Максим не узнал меня. Наверное, потому что на мне был прикид папарацци, а в поле зрения Волкодава-Макса я попал только раз; после этого я старался не мозолить ему глаза, хотя это и было довольно трудно – он так профессионально вел слежку за слоняющимися в холле отеля фоторепортерами, постояльцами "Ритца" и вообще за всеми, кто шнырял туда-сюда, что спрятаться от него было довольно проблематично. Мне даже показалось, что Максим ищет меня; он определенно был настроен на мою волну – я это ощущал так, как локатор, захвативший хорошо узнаваемый объект.

Он пришел по мою душу? Возможно. От этих мыслей я не почувствовал ни волнения, ни боевого азарта. Безразличие, которое охватило меня после событий в Марселе, нарушалось лишь тогда, когда я отваживался посмотреть на себя в зеркало: мои темно-серые глаза постепенно светлели и начали отдавать янтарной желтизной, особенно когда наступало вечернее время.

Я снова, как сразу после пластической операции, изменившей мою внешность, стал ненавидеть зеркала. Они меня просто пугали. Но если тогда я их разбил, то сейчас всего лишь занавесил простынями – будто в номере отеля квартировал не живой человек, а покойник.

Ко мне все чаще и чаще стала приходить чисто звериная способность чуять огромное количество запахов. В такие моменты гостиничный номер превращался в пыточную камеру. Страшным усилием воли я удерживал себя от немедленного бегства на улицу, а затем куда-нибудь подальше от городских миазмов, но что мне приходилось испытывать… Горло сжимал немилосердный спазм, глаза слезились, и приступы рвоты выворачивали меня наизнанку. Я медитировал – подолгу, самозабвенно, как утопающий, пытающийся схватиться за соломинку, – но это мало помогало. Нередко в полном отчаянии я вызывал образ Юнь Чуня; однако, если раньше я видел Учителя отчетливо и даже мог прикоснуться к его силе, чтобы подпитать себя дополнительной энергией ци, то теперь он казался мне далеким, как звезда, постепенно исчезающая на небосклоне в набирающем силу предрассветье.

Я медленно и неуклонно сходил с ума. Но самое страшное – я осознавал это, однако ничего поделать не мог…

Марио меня сторонился. И отмалчивался. Теперь мы остались вдвоем – Чико с его командой отозвали. Правда, я не мог дать гарантий, что где-то поблизости, пока никак себя не проявляя, не бродит команда "чистильщиков", чтобы ликвидировать меня после выполнения задания. Но об этом я у Марио даже не спросил – что будет, то и будет.

В бессонные ночи, когда мне наконец удавалось справиться со страшным наваждением – или болезнью, – я вспоминал свою семью. Это были такие невыразимо сладостные минуты, что, когда приходило утро и я скрепя сердце натягивал ненавистную амуницию папараццимотоциклиста, мне до смерти хотелось остановить солнце, чтобы подольше продлить счастье общения, пусть и мысленного, с Ольгушкой и Андрейкой. Я столько раз прокручивал в голове нашу такую короткую совместную жизнь, что мог каждое ее мгновение разложить на мельчайшие составляющие, будто это была шелковая пряжа и я пропускал золотые нити сквозь пальцы. Иногда мне приходило в голову, что жена и сын находятся в руках Синдиката, я с остервенением гнал такие мысли, а когда не удавалось от них избавиться, начинал представлять, как разберусь и с доном Фернандо, и с другими боссами, если, не приведи Господь, с головы Ольгушки или Андрейки упадет хоть один волосок. Я и верил своим предположениям, что жена и сын все же сумели, как это бывало прежде, скрыться от кровавых охотников, в данном случае псов Синдиката, и не верил. Марио, к кому я приставал с расспросами на эту тему, угрюмо повторял одно и то же: мол, ему приказали всего лишь показать мне фотографии. И точка. Возможно, он и лгал, но выдавить из него правду я мог лишь одним способом… к которому не хотел прибегать: все-таки при всем своем внешнем уродстве Марио не был законченным негодяем и относился ко мне не как к наемному убийце, одному из маленьких винтиков Синдиката, а как к человеку, даже другу. Я давно дал себе слово, что убью Марио лишь тогда, когда он первым попытается меня ликвидировать.

Мой "объект" прибыл 30 августа после обеда частным самолетом. От аэродрома принцессу и Доди вел Марио – горбун должен был убедиться, что они остановятся именно на вилле альФайедов, уже подготовленной спецами Синдиката к встрече желанных гостей. План ликвидации оказался прост, словно выеденное яйцо: ночью, когда Марио вырубит загодя подготовленную к отключению сигнализацию, я проберусь внутрь и убью принцессу. Были и варианты. Самым идеальным считался классический: меня никто из охраны не замечает, я "успокаиваю" на короткое время Доди, приволакиваю его в спальню принцессы, где инсценирую конфликт между любовниками, который заканчивается стрельбой – аль-Файед "убивает" Диану и в ужасе от содеянного пускает себе пулю в лоб. Очень миленькая картинка. Из серии "хотите – верьте, хотите – нет". Откровенно паршивым был вариант, если я все-таки наткнусь на охрану и поднимется большой шухер; в этом случае мне предписывалось уничтожить всех, представив дело так, будто на виллу аль-Файеда напали террористы. Конечно, план сшили белыми нитками, но, похоже, боссов Синдиката мало волновала необходимость тщательной маскировки следов; по крайней мере, в плане грамотной версификации убийства принцессы. Однако главным было одно условие – я не должен попасть в руки полиции ни живым, ни раненым, ни мертвым. Об этом должен заботиться Марио. Как? Я не спрашивал – у каждого из нас свои проблемы. Мне лишь не хотелось, чтобы он после ликвидации "объекта" попытался меня убить. Потому что тогда Марио не оставит мне выбора…

О том, кого мне нужно ликвидировать, я боялся даже думать. На первых порах пребывания в Париже, когда я гонял себя тренировками на мотоцикле по пересеченной местности под руководством мсье Робена до седьмого пота, мне удавалось не вспоминать, что я должен совершить в ближайшем будущем. Но со временем образ принцессы Дианы начал постепенно заполнять все свободные уголки моего и так нездорового сознания, вызывая какое-то неестественное, параноидальное любопытство. Раньше любой "объект" был для меня пустым местом. Я знакомился с его досье лишь в особо сложных случаях, когда для успешной ликвидации нужно было просто влезть в мозги будущего "клиента", проявляющего чудеса изобретательности, чтобы уйти от расплаты за свои делишки, – ни один из тех, кого я убил, не был обычным гражданином и в своей жизни натворил много такого, что тянет по меньшей мере на пожизненное заключение. Поэтому я не испытывал к "объекту" совершенно никаких чувств, кроме брезгливости, и после ликвидации сразу о нем забывал, будто я не человека убил, а раздавил мокрицу.