Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Эта рана, вероятно, сократит мне жизнь, пошатнув и без того слабое здоровье. Но я готов умереть безропотно. В Греции я узнал, что одним человеком больше или меньше - совсем не важно, лишь бы оставалось довольно живых тел, чтобы пополнять редеющие ряды; и не важно, кто именно гибнет, лишь бы список был достаточно полон. На Раймонда все это действует иначе. Он способен видеть некий идеал войны, тогда как я ощущаю только ее реальную суть.

Но он - воин и военачальник. Он может влиять на кровожадных псов войны, Том I. Глава одиннадцатая 265 а я тщетно борюсь с их аппетитами. Понятно, отчего это так. Бёрк сказал, что "все, желающие вести за собой, должны в немалой степени также и следовать"122. Я следовать не могу, то есть не могу разделять мечты об убийстве и славе. Раймонд от природы склонен и следовать, и вести за собой на войну. Все удается ему. Война сулит ему славу, высокую должность и вместе с тем освобождение Греции и возможное расширение ее границ.

Рассказ Адриана не смягчил Пердиту. "Значит, - думала она, - он может быть славен и счастлив без меня. Если бы и у меня было поприще! Если б я могла нагрузить еще не испробованную ладью своими надеждами, желаниями и силами и пуститься в ней по океану жизни, к какой-нибудь недостижимой цели; и пусть бы у руля стояло хоть тщеславие, хоть жажда наслаждений! Но встречные ветры держат меня на берегу; подобно Улиссу, я сижу у края воды и плачу123. Мои слабые руки не могут ни срубить дерево, ни обтесать его". Эти безрадостные мысли все больше погружали Пердиту в печаль. И все же присутствие Адриана принесло добрые плоды: он сразу нарушил закон молчания, касавшийся Раймонда. Сперва Пердита вздрагивала при упоминании его имени, потом привыкла его слышать, полюбила это и с жадностью внимала сообщениям о его подвигах. Клара также вышла из своей задумчивости. Адриан был старым товарищем ее игр; теперь они стали вместе гулять или ездить верхом; уступая ее просьбам, он в сотый раз повторял ей рассказы об отваге ее отца, о его великодушии и справедливости.

Между тем каждый корабль доставлял радостные вести из Греции. Имея друга в ее армии и среди советников, мы с восхищением входили во все подробности. Время от времени краткое письмо от Раймонда показывало нам, насколько он поглощен делами своей второй родины. Греки придавали большое значение торговле и готовы были довольствоваться уже завоеванной землей, если бы турки, вторгшись туда, не подняли их на борьбу. Патриоты торжествовали; они звали к победам и уже считали Константинополь своим.

Раймонд все выше поднимался в их глазах. Лишь один человек в армии был стар ше его чином. Особенно отличился он, как своей доблестью, так и мудрым выбором позиции, в битве на берегах Гебра124 во Фракии, где решалась судьба ислама. Магометане были разбиты и полностью вытеснены из всего края к западу от реки. В кровавой битве потери турок были, по-видимому, невосполнимыми; греки, потеряв одного человека, забыли о безымянных трупах, устилавших кровавое поле, и не считали свою победу победой, ибо потеряли они Раймонда.

В битве при Макри125 он вел в атаку свою кавалерию и преследовал бегущих врагов до самых берегов Гебра. Его любимый конь был найден пасущимся у тихой реки. Думали, что тело Раймонда оказалось среди неопознанных; но там не нашлось ничего из бывших на нем одежд, равно как и никаких ме266 Последний человек лочей. Можно было подозревать, что турки, завладев столь знаменитым пленником, предпочли удовлетворить не алчность свою, но жестокость; из опасения, что в войну может вмешаться Англия, они решили навсегда скрыть хладнокровное убийство воина, которого ненавидели и боялись больше, чем кого-либо другого во вражеской армии.

В Англии Раймонда не забывали. Его отречение от протектората стало неслыханной сенсацией. Когда его щедрое и мудрое правление сравнивали с узкими, недальновидными воззрениями сменявших его политических деятелей, все горько о том сожалели. Постоянные упоминания имени Раймонда в греческих газетах вместе с высочайшей похвалой его доблести поддерживали интерес к нему. Казалось, то был баловень судьбы, и его безвременная гибель стала точно затмением солнца, при котором остальное человечество выглядело тусклым. Все цеплялись за надежду, что он мог остаться в живых.

Английскому посланнику в Константинополе было указано собрать необходимые сведения и, если Раймонд жив, требовать его освобождения. Все еще надеялись, что эти усилия увенчаются успехом, и пусть он сейчас в плену, во власти жестоких и ненавидящих его врагов, но будет спасен для счастья, власти и почестей, которых достоин.

Действие этих известий на мою сестру было поразительным. Она ни на минуту не поверила, что Раймонд мертв, и решила немедленно ехать в Грецию. Тщетны были все убеждения и уговоры; Пердита не терпела ни возражений, ни промедления. Можно считать доказанным, что если уговоры и доводы способны отвратить человека от отчаянного намерения, успех которого зависит лишь от силы его любви, то следует это сделать, ибо податливость уговариваемого показывает, что побуждений его недостаточно для того, чтобы одолеть все препятствия. Если, напротив, человек не поддается уговорам, то сама эта стойкость сулит успех; в таком случае долгом тех, кому он дорог, становится устранение помех на его пути. Именно этими чувствами руководствовались мы в нашем семейном кругу. Убедившись, что Пердита непреклонна, мы принялись обсуждать, какими способами помочь ей. В страну, где у нее не было друзей, где она могла сразу же услышать страшную весть и не выдержать горя и раскаяния, ей нельзя было ехать одной. Адриан, всегда слабый здоровьем, теперь к тому же страдал от последствий своего ранения. Айдрис боялась оставить его в таком состоянии; не следовало оставлять и детей, как, впрочем, и брать их в подобное путешествие. Сопровождать Пердиту решил я.

Мне было больно расставаться с моей Айдрис; но с этим нас отчасти примиряла необходимость, а также надежда спасти Раймонда и вернуть его счастью и Пердите. Мы не стали медлить. Через два дня после того, как было принято наше решение, мы отправились в Портсмут и взошли на корабль. Это было в мае; погода стояла тихая, и все обещало благополучное плавание. С пылкими Том I. Глава одиннадцатая 267 надеждами в сердце пустились мы в океан, любуясь уходившими вдаль берегами Англии. Нетерпение, обгоняя корабль под туго надутыми парусами, несло нас к югу. Легкие волны стремились вперед; старик океан улыбался врученному ему грузу любви и надежд и разглаживал свои бурные воды, облегчая наш путь. Днем и ночью ветер дул в корму, увеличивая скорость судна. Ни штормы, ни коварные пески, ни грозные утесы не вставали между моей сестрою и страной, которая должна была вернуть Пердиту первому ее избраннику.