Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина - Валерий Поволяев

«Наджибулле, Наджибу, Доктору везло, пока за его спиной стоял могучий Советский Союз, воплотившийся в КГБ, — подчеркнул Шебаршин в одной из своих книг. — Москва сбросила коммунистическое обличье, к власти пришли временные пустотелые люди без роду, без племени. Они поспешили предать своих друзей и союзников, рассчитывая заплатить их жизнями за место в цивилизованном мире».

Этот горький текст Леонида Владимировича имеет прямое отношение к Ельцину и его верным сподвижникам, непонятно только, кто дал им нравственное право распоряжаться чужими жизнями. Имена этих людей хорошо известны, и история российская, не терпящая, как известно, сослагательных наклонений, вряд ли забудет их. В ситуациях с Наджибуллой, Хонеккером, Живковым — в первую очередь.

«Возможно, Ельцин и не помнил Наджибуллу, — отметил Шебаршин, — но человек с подменным именем Козырев его, разумеется, знал. Они выбросили друга Советского Союза — России только потому, что он был неприемлем для США. Наджиб похоронен в Гардезе. Поколения афганцев будут приходить на его могилу…».

Последний раз Шебаршин видел Наджибуллу в апреле девяносто первого года. Советские войска были уже выведены из Афганистана, оппозиция большей частью была подавлена, во многих провинциях уже было тихо — бои не шли. Люди стремились к мирному труду, но кое-кто, в основном за океаном, не хотел униматься.

Воевать ведь чужими руками и бросать на плаху чужие жизни всегда было гораздо проще, чем тратить жизни свои, и уж тем более проще, чем ходить в атаку на неприятельские окопы.

Разговор тогда шел о будущем Афганистана. Наджибулла, умный человек, политик, знающий, что такое сострадание, хотел быть уверенным, что Советский Союз останется с ним. И это заверение он получил от наших посланцев.

Семья его жила в скромном помещении старого королевского дворца. Ужин, очень вкусный, простой, без изысков, приготовили жена Наджиба Фатан и ее сгорбленная, но не утратившая проворности старенькая нянька. Здесь же крутились очень любопытные, улыбчивые, шустрые дочки Наджиба.

Впрочем, посидеть за столом со взрослыми им не дали — отправили спать.

Изъяснялись, как потом вспоминал Шебаршин, на смеси фарси, урду и английского языка, хотя этой смеси не понимал даже переводчик, который находился в доме, но Шебаршин и Наджиб понимали друг друга очень хорошо. Вообще с Наджибом было легко, он все хватал с полуслова, мысль ловил на лету, был человеком и образованным, и мыслящим. На столе стояли две бутылки популярного виски «Чивас Регал».

Хороший был тот вечер, ничто не предвещало трагического конца. Свою семью Наджибулла успел переправить в Индию — и Фатан, и три дочки афганского президента живы и здоровы и ныне… А вот сам Наджиб лег в родную землю…

До конца дней своих Шебаршин ощущал вину перед Наджибуллой, боль эта глодала его, не давала покоя, мучила, чувство было такое, что он сам, лично, предал этого человека.

Но он никого не предавал, предали другие.

Считал Леонид Владимирович, что нельзя забывать и «китайских друзей, чьи имена ушли в небытие. После победы КПК советская сторона сообщила Пекину имена тех, кто честно помогал ей во имя дела коммунизма. Китайцы отметили героев приличествующими подвигу наградами, а затем втихомолку их расстреляли. Москва смолчала, вершилось внутреннее дело суверенных союзников».

Вот так уходили друзья Советского Союза. Не сами уходили — их убирали. И страна, которая должна была заступиться за них, не заступилась — она молчала.

А молчание в таком случае — это больше, чем предательство: молчание наше убивало друзей — наших же, преданных нам. И преданных нами.

Показательна была и судьба Хонеккера, который на старости лет, благодаря нам же, стал изгоем, вынужденным скитаться по миру. Так и скитался, пока не осел у дочери в Латинской Америке.

А уж как страстно обнимал его Горбачев — это видели все с экранов телевизоров, и что именно говорил ему незабвенный Михаил Сергеевич, сейчас он вряд ли вспомнит. Скорее всего, речь шла о темах, далеких от предательства, — о вечной дружбе, о радужных перспективах, которые будущее сулит двум народам: немецкому и советскому.

Понятие «советский народ» вскоре исчезло из учебников, энциклопедий и словарей, Хонеккера загнали в «пятый угол», где он тихо скончался.

А как поступили с соратницей великого разведчика и борца с фашизмом Рихарда Зорге Урсулой Кучински? Оперативный псевдоним у нее был «Соня». Нам же она более известна под фамилией Вернер. Рут Вернер. Работала она вместе с Зорге в начале тридцатых годов в Китае. Затем — самостоятельно в Польше, в Англии, нелегальным резидентом в Швейцарии. Была сотрудницей советской военной разведки.

Переманила на нашу сторону известного ученого-атомщика Клауса Фукса, вынуждена была прекратить работу после предательства шифровальщика аппарата военного атташе в Канаде — Гузенко, Центр прервал с ней связь.

Урсула Кучински была награждена двумя боевыми, очень популярными в нашей армии орденами — Красного Знамени, имела звание подполковника.

В марте пятидесятого года, когда в Штатах был арестован Фукс, вернулась в Германию, точнее — в ГДР, стала членом Союза писателей, издала несколько очень популярных книг.

Когда две Германии были объединены и ГДР перестала существовать, двадцать три литератора, в их числе и Урсула Кучински, попали в «черный список» — им отказали в праве вступить в общегерманский союз писателей. Причина — их «коммунистическое прошлое».

Так активный борец с фашизмом Урсула Кучински оказалась за бортом жизни. И опять мы не вмешались, предали Рут Вернер, которая без малого двадцать лет работала на нас, была штатной сотрудницей советской разведки.

Больно делалось Шебаршину, когда он узнавал о таких фактах.

Скончалась Урсула Кучински в Берлине в возрасте девяноста пяти лет, всеми забытая, заброшенная, изгнанная из общества, — сегодня никто даже сказать не может, были у нее перед смертью деньги на хлеб или нет.

Да и сам Шебаршин во многом оказался забыт. Думаю, имелись (и имеются) люди, которые вообще хотели бы вычеркнуть его имя из нашей истории, но таких людей, слава Богу, оказалось немного, и ничего поделать они не смогли и не смогут.

Можно было много говорить о судьбе Войцеха Ярузельского, выстоявшего и выжившего вопреки всему, перенесшего несколько тяжелых судебных процессов, который и сегодня еще продолжает бороться, можно было много говорить и о Тодоре Живкове, — сломанном, ушедшем из жизни. Но Шебаршин предпочитал молчать, хранил все в себе и поминал их молча.

Как многих других людей, которые работали на нас, но потом были преданы, сданы тем, кого мы считали своими неприятелями.