«Нагим пришел я...» - Дэвид Вейс

– Потратил целый день на поиски. Осмотрел множество, прежде чем остановиться на этой. Вам нравится?

Камилла улыбнулась, довольная, что он все-таки интересуется ее мнением.

– Да-да. Она куда лучше других. Тут спокойно. Тихо.

– Вот и отлично, У меня много планов, которые надо осуществить.

– А что мне делать, мэтр?

– Вы будете просто прогуливаться взад и вперед. Непринужденно, как натурщицы в большой мастерской.

Ей казалось, что она ходит взад и вперед уже много часов, а он еще и не прикоснулся к бумаге. Затем, почти не глядя на нее, сделал десятки набросков. Весь первый день ушел на эскиз головы. И это было все, но, когда он сказал: «До следующей субботы!» – ей вдруг стало весело.

На следующей неделе, хотя она была очень занята в главной мастерской, ей казалось, что время движется чересчур медленно. Помимо бюста мэтр заставил ее работать над деталями для «Врат», преимущественно женскими фигурами. Подсобной работы у нее теперь убавилось, и большую часть времени она уделяла лепке.

В следующую субботу в новой мастерской он вдруг перешел к лепке рук. «У вас прекрасные руки», – проговорил он и, словно устыдившись, умолк. Но стал лепить их с еще большим усердием.

О следующей неделе не было сказано ни слова. И хотя шел сильный дождь, оба явились точно в урочный час. Он отрывисто сказал:

– Поскольку мы уже достаточно знакомы, пора бы перестать величать друг друга «мэтр» и «мадемуазель», а звать друг друга просто по имени.

– Как хотите, мосье.

– Я буду звать вас Камиллой, а вы меня Огюстом, Но не в главной мастерской. Там это неуместно.

Она кивнула, но они по-прежнему держались друг от друга подальше. Весь день прошел в работе. Он не спрашивал, устала ли она, и, только выбившись из сил, прекратил работу. Затем проводил Камиллу через мощеный двор, окруженный высокими стенами. Раньше она восторгалась мраморным фонтаном посреди двора, теперь ей стало почему-то грустно при виде его. Огюст расстался с ней у кованых ворот, еле бросив на прощание короткое «до свиданья». Ни он, ни она не называли друг друга по имени.

2

В последующие недели работа настолько захватила Огюста, что он, казалось, совсем не замечал окружающих, да и Камилла была лишь частью его работы. Рада она или, наоборот, сожалеет, спрашивал он себя. А ему, твердил он себе, лишь бы двигалось дело, а теперь оно шло успешно. Он лепил ее голову, кисти рук, руки – все порознь. Она вдохновляла его – он работал упорно и держался с ней вежливо, – друзья вечно упрекали его за грубость с натурщицами, но при Камилле он старался быть сдержанным. Его мучило желание увидеть ее тело, но он не мог побороть свою робость, чего раньше с ним не случалось. Он страдал от этого искушения и сознавал свою беспомощность. У нее, должно быть, идеальная фигура натурщицы. Как-то в субботу Огюст машинально начал гладить ее руки, чтобы убедиться, правильно ли уловил их линии, но она вся сжалась. Как объяснить ей, что он ничего не может с собой поделать? Что поступает так со всеми моделями. С минуту он смотрел на нее сердитым, удивленным взглядом, затем резко бросил:

– У каждого скульптора свои правила и свои привычки.

Она не слушала – вся во власти страха и желания.

Огюст с негодованием сказал:

– Я не соблазнитель. Камилла молчала.

– Вы можете идти, мадемуазель, – сказал он. – Господи, на что мне модель, которая беспокоится, не остыл ли обед на плите, или опасается за свою невинность.

Она не двигалась с места. И вдруг спросила:

– У меня подходящая для натурщицы фигура? – Может быть.

– Вы хотите увидеть мое тело?

Он пожал плечами – еще бы! Тело есть тело.

– Хотите, чтобы я позировала для «Евы»?

– Спасибо, нет! Хватит с меня этих Ев!

– Чего же вы хотите?

– Это зависит от того, что я увижу.

Она с минуту колебалась, потом сказала:

– Вы отвернетесь, пока я разденусь?

Ему вдруг захотелось крикнуть, что это глупо, но при виде ее смущенной улыбки, он понял без слов: она вверяет ему себя, свое будущее, и послушно повернулся к ней спиной.

Через несколько минут Камилла прошептала:

– Я готова, Огюст. Я около станка.

Сложена она была изумительно, как он и предполагал, ее тело было столь же прекрасно, как и лицо. Идеальное тело натурщицы, ликуя, говорил он себе, именно о таком он и мечтал: белоснежные девственные плечи, длинный изящный торс, тонкая талия, красивые бедра, стройные, хорошо развитые ноги, небольшие, но округлые ягодицы и самое волнующее – высокая грудь. Господи, какие великолепные груди! Еще совершенней, чем он воображал, – высокие, совсем как на египетских фресках, полные, упругие. И он был доволен матово-розовым оттенком ее кожи. Такая кожа прекрасно отражает свет. Наконец-то перед ним тело, достойное мрамора!

Камилла не узнавала мэтра, так он преобразился. Его глаза сияли, лицо горело, порывистым шагом он подошел к ней. И вдруг остановился.

– В чем дело? – пробормотала она. – Что-нибудь не так?

Такой бледной он ее никогда не видел. Она вся дрожала, охваченная страхом.

– Вы боитесь? Вам нечего бояться.

– Я не боюсь. – Но она продолжала дрожать. Он набросил ей на плечи одну из своих рабочих блуз, затопил камин. Когда она согрелась и кожа ее порозовела, он приказал ей снять блузу и походить по мастерской. Сначала она держалась неловко и скованно, и он, теряя терпение, сказал:

– Ну чего вы согнулись, еще будете такой, когда ягодицы опадут и живот обвиснет. – Тут она поборола свою робость и с гордым видом, величественной походкой зашагала по комнате; природный румянец снова заиграл на ее лице.

Огюст сделал с нее десятки набросков. Нарисовал множество фигур в движении, но ни одна его не удовлетворяла. Уже наступили сумерки, когда он наконец велел Камилле остановиться. Она падала от усталости. Но мэтр еще не кончил. Она слишком благородна, говорил он себе. Он внушал себе, что смотрит на нее с профессиональным бесстрастием, но, когда она, повернувшись, улыбнулась ему смущенной улыбкой, он понял, что обманывает себя. Эта девушка необычайно волновала его. Вид ее обнаженного тела разжигал в нем страсть. Он желал ее, как никогда еще не желал ни одну женщину. Его влекла к нему сила, с которой не совладать. Он резко сказал:

– Вы все еще слишком скованно держитесь.

Наступило долгое молчание. Камилла стояла, опустив голову. Ее обидела его резкость, но теперь она не сомневалась, что должна принадлежать этому мужчине. Она чувствовала на себе его неодобрительный взгляд, и это было невыносимо – какой он мужественный, именно такой, каким должен быть мужчина.

– Пройдитесь передо мной, – приказал он.

Она прошлась медленно, нерешительно. Огюст вдруг остановил ее. Надо прикоснуться к телу, чтобы уловить ритм движений. Он провел ладонями по талии, чтобы запомнить точно линию, ощутить пульсирующую плоть, неуловимый аромат ее кожи. Она так отличалась от всех его моделей! Близость этой девушки вызывала в нем непреодолимое желание.