Мерзость - Дэн Симмонс

Дикон не пожимает плечами, но в его тоне явно угадывается этот жест.

— Когда тело начинает падать с такого крутого склона, Реджи… падение обычно продолжается долго. Если причиной падения стала лавина, как утверждает Зигль, то тела Перси и Майера приобрели вертикальную скорость с самого начала.

— Тогда их тел вообще может не быть на Северной стене, — говорит Реджи.

Дикон не отвечает, но мы все слышим безмолвное: «Может и не быть». Об этом 2000-футовом обрыве под нами и падении с высоты более 8000 футов страшно даже подумать.

— Но я убежден, что Бруно Зигль солгал, когда называл лавину причиной смерти вашего кузена и этого Майера, — прибавляет Дикон. Я впервые слышу, что он с такой уверенностью говорит об этом.

— Но если Перси и Майер упали с другой стороны, с южной стороны Северо-Восточного гребня… — бормочет Реджи.

— Мы их не найдем, — с бесстрастной убежденностью заканчивает Дикон. — Больше двенадцати тысяч футов до ледника Кангчунг. Даже если мы поднимемся на эту гору по… Северо-Восточному гребню… как планировал и Мэллори… искать с южной стороны нет никакого смысла. Нам не разглядеть тел — или частей тел — с такой высоты. Особенно после года снегопадов. И я не собираюсь приближаться к снежному карнизу, который там обязательно есть.

— А как насчет меня? — спрашиваю я.

— Что насчет тебя? — удивляется Дикон.

— Границы моей зоны поиска.

— Ага. — Дикон указывает на синюю линию в самом низу разбитой на участки карты. — Я оставил тебе самый опасный участок, Джейк. Нижняя зона перед самым обрывом. Не думаю, что тебе стоит спускаться ниже уровня пятого лагеря — то есть к самому краю обрыва — поскольку человеческое тело, упавшее туда с Северо-Восточного гребня, будет разорвано на мелкие кусочки. Или, по крайней мере, жутко изуродовано. Пища для… горных воронов, которые залетают даже на такую высоту. Приношу свои извинения, леди Бромли-Монфор.

— За что? — бесстрастно спрашивает Реджи.

— За непростительную бестактность, — Ричард не поднимает взгляда.

— Мне уже приходилось видеть трупы в горах, мистер Дикон, — говорит Реджи. — И я не только прекрасно представляю, что падение с такой высоты делает с человеческим телом, но также знаю, что какой-нибудь падальщик вполне мог добраться до тел моего кузена и Майера, если они еще здесь, на горе.

— Тем не менее, — Дикон проявляет не меньшую бестактность, неуклюже пытаясь загладить грубость предыдущей фразы, — Северная стена на этой высоте представляет собой высокогорную пустыню. Тело может подвергнуться мумификации, пролежав здесь всего год.

Я чувствую, что пора сменить тему на нечто более приятное. Задрав голову, я смотрю на высокого шерпу.

— Доктор Пасанг, я удивлен, что вы смогли оставить своих пациентов и присоединиться к нам. Как Тенцинг Ботиа?

— Он умер, — говорит Пасанг. — Легочная эмболия — тромб, образовавшийся из-за сгущения крови на этой высоте, закупорил артерию, ведущую к легкому. Я ничего не смог бы сделать и спасти его, даже будь я в ту ночь в палатке на Северном седле. Он умер по дороге из первого лагеря в базовый.

— Боже, — шепчу я еле слышно.

Реджи явно потрясена этим известием.

— Аминь, — произносит она.

Понедельник, 18 мая 1925 года

Для того чтобы добраться до своей зоны поиска, Дикону нужно спуститься вместе со мной примерно до половины впадины на Северной стене ниже Желтого пояса, и он предлагает идти в связке общую часть пути. Я поспешно соглашаюсь.

Это предложение напомнило мне, что гораздо больше альпинистов погибает при спуске с горы, чем при попытке восхождения. Точно так же на Маттерхорне мне напомнили, что при спуске спиной, а не лицом к горе на крутых, но не вертикальных участках альпинист не использует руки, как при подъеме, и ты уже движешься в направлении силы тяжести независимо от того, насколько осторожно и медленно пытаешься спускаться. Этот склон, состоящий из каменных глыб и снега, тянется до «незаметного скального ребра», которое Дикон попросил проверить Пасанга; не такой крутой, как тот участок Маттерхорна, где поскользнулись и разбились насмерть четверо товарищей Эдварда Уимпера, однако наклонные гранитные плиты скользкие и опасные — и спускаться по Северной стене гораздо сложнее, чем по острой, но не такой крутой кромке Северного гребня.

Мы прошли траверсом на восток к Северному гребню, и я понимаю, что Дикон действительно намеревается придерживаться зигзагообразного маршрута поиска — на запад, на восток и снова на запад, — нанесенного на карту.

Мы добираемся до крутого участка вблизи водораздела в самой восточной точке поисков. Единственная палатка, из которой состоит шестой лагерь, скрыта нависающими над нами плитами, но мы отчетливо видим палатки пятого лагеря (теперь их три, после того как Дикон с Пасангом минувшим вечером установили «большую палатку Реджи» на камне футах в 80 выше остальных двух) на Северном гребне в нескольких сотнях футов под нами. Мы разъединяемся, и я сворачиваю свою веревку и прячу в рюкзак, следя за тем, чтобы она не запуталась в кислородных трубках. Мы дышим «английским воздухом» с самого начала спуска, но теперь Дикон снимает маску и поднимает на лоб очки.

— Будь осторожен здесь, Джейк. Сегодня никаких падений.

Пока мы спускались, поднялся сильный ветер, и теперь он уносит слова Дикона, но я слежу за его губами сквозь толстые стекла очков. Моя зона поиска начинается почти на том же уровне, на котором стоят три палатки пятого лагеря, но дальше к западу вдоль Северного гребня.

Спустившись до нужной, как мне кажется, высоты, я поворачиваю назад, к Большому ущелью, и начинаю осторожный траверс по склону, держа длинный ледоруб в левой, верхней руке и обязательно находя для него точку опоры, прежде чем сделать следующий шаг. Непросто искать мертвое тело, когда нужно все время смотреть под ноги и выбирать место, куда поставить ногу.

Я снова надел «кошки» — несмотря на то, что их ремни затрудняют кровообращение и ноги замерзают быстрее. За последние два дня восхождения я заметил, что мне удобнее шагать по скалам и каменным осыпям в «кошках», чем отталкиваться от них шипованными подошвами ботинок. На Северной стене достаточно много участков, покрытых снегом и льдом, и потому «кошки» оказываются весьма кстати каждые несколько ярдов.

Время от времени я останавливаюсь, опираюсь на ледоруб, вытягиваю шею и смотрю вверх, чтобы убедиться, что у моих товарищей все в порядке. Из-за расстояния и нагромождения льда и камней мне требуется одна или две минуты, чтобы увидеть три маленькие фигурки, каждая из которых челноком обходит свою зону поиска. Реджи, самая дальняя, лучше всего различима на фоне Желтого пояса, полосы высотой 700 футов, которую в своем докладе Альпийскому клубу геолог Оделл назвал «среднекембрийским мрамором с включениями диопсида и эпидота, характерной желтовато-коричневой окраски». В переводе на нормальный язык это означает многочисленные слои крошечных морских обитателей, окаменевших и заключенных в мрамор в период среднего кембрия, когда Гималайский хребет был дном древнего океана. Даже я — с не самыми высокими баллами по геологии в университете — понимал, что это было чертовски давно. Теперь я вижу, как Реджи перемещается вдоль линии водораздела прямо под Желтым поясом, время от времени останавливаясь и разглядывая в бинокль лабиринт оврагов над ней. Эти овраги образуют лабиринт чуть ниже самого Северо-Восточного гребня — нашего (а также Мэллори и Ирвина) предполагаемого маршрута к вершине, — и вполне логично искать тела Бромли и Курта Майера именно там, если они сорвались с гребня на эту, северную сторону. Не хотелось бы, чтобы именно Реджи нашла труп своего кузена.

А может, Реджи, как и я, использует бинокль просто как предлог, чтобы остановиться и передохнуть? Неожиданно для себя я радуюсь, что Дикон настоял, чтобы поиски — включая возвращение в шестой лагерь или в пятый, если в шестом не хватит места, — длились до тех пор, пока не иссякнет запас кислорода в баллоне, то есть четыре или четыре с половиной часа. У меня такое чувство, что я способен проспать целую неделю, но я понимаю, что не смогу заснуть на холодных, наклонных камнях пятого и шестого лагерей, особенно шестого. И, если уж на то пошло, по-настоящему отдохнуть здесь, на высоте более 8000 метров, тоже не получится. Я начинаю понимать, что усталость на Эвересте имеет свойство накапливаться. Она просто усиливается, пока не убивает тебя или не прогоняет с горы.

Я снова трогаюсь с места, но вдруг понимаю, что подошел слишком близко к Большому ущелью, отклонился дальше к западу, где надо мной на Северо-Западном гребне вздымается первая ступень, и почти поравнялся с устрашающей второй ступенью. Это граница моей зоны поиска. Дальше начинается глубокий снег и крутые склоны ущелья Нортона. Я поворачиваю назад и вниз, зигзагом двигаясь на восток, к Северному гребню с наклонными палатками пятого лагеря.