Кровавый след - Деон Мейер

— Не помню, — ответил Аполлис. — Да ведь это было четыре месяца назад!

— Джером, если не можете вспомнить, мы вас ни в чем не виним, — примирительно заметила Бесси Хис.

— По-моему… тот здоровяк со сломанным носом… трогал багажник. Может, стоял, положив на него руку, вот так…

— А потом?

— Они велели мне ехать дальше. Я ответил: нет, мне надо записать их фамилии и телефоны, потому что придется отчитываться перед мистером Флинтом. Тогда он разозлился и сказал…

— Кто «он»? Который из них?

— Тот, кто сидел впереди.

— С какой стороны впереди?

— На пассажирском месте.

— Что же он сказал?

— Велел мне не гнать волну, обещал все уладить, а я чтобы уезжал. Но я сказал: нет, они не понимают, с УВР все не так просто. Тогда он рассердился по-настоящему, стал угрожать разбить мне морду… Велел садиться в свой поганый автобус и уе… извините, мадам, проваливать ко всем чертям. И быстро. Я и уехал… Но сразу же позвонил мистеру Флинту и все ему рассказал. Он ответил: Джером, не волнуйся, если они не хотят подавать жалобу и с автобусом ничего не случилось, ничего страшного, я знаю, что у тебя хороший послужной список. Потом, на следующий день, когда я сдал смену, мистер Флинт подошел ко мне, сказал, что отсмотрел запись и понял, что произошло; мне ничего не грозит, никаких взысканий не будет. Вот и все, мадам, даю честное слово!

— Понимаю, Джером. Вам не о чем волноваться.

— Мадам, но тогда зачем здесь столько полицейских?

104

Пока Джонни Октябрь звонил в Поллсмур, чтобы договориться о допросе Кастета Снайдерса, Яуберт думал, как могут быть связаны Дани Флинт и «Неугомонные вороны». Скорее всего, погром у Тани Флинт — их рук дело.

Угроза оказалась серьезнее, чем он подозревал.

Он спросил инспектора Физиле Бучинги, можно ли прислать патрульную машину в Парклендс, к дому Тани Флинт.

— Лучше, если они будут стоять на другой стороне, напротив ее дома, — добавил он. К чему ей лишние огорчения и тревоги?

Бучинги схватывал на лету.

— Неплохая мысль, — сказал он.

Яуберт позвонил Маргарет.

— Я буду поздно.

— Хорошие новости?

— Похоже на то.

— Я тебя дождусь. Береги себя!

Настоящая жена полицейского.

Не позвонить ли и Тане? Яуберт решил, что не стоит. Осталось еще много вопросов, много неясностей.

На машине Джонни они поехали в тюрьму, расположенную на другом конце города, в Токае. Яуберт сел сзади.

— Начальник, водитель автобуса все же виноват… — заметил Джонни. — Закон ясно говорит: виноват всегда тот, кто сзади. Он не соблюдал дистанцию.

— Джонни, Флинт наверняка все разглядел на записи.

— Но посмотрел на нарушение сквозь пальцы. Потому что заметил руку в багажнике. И решил, что получил удачный случай.

— Потом все было просто. По номеру «мерседеса» узнал фамилию владельца. Позвонил Террористу Бадьесу домой. С нового мобильника, чтобы его не засекли.

— Шантаж, — сказал Бучинги.

— Интересно, Флинт понимал, с кем имеет дело?

Яуберт покачал головой:

— Сомневаюсь. Увидел дорогую машину, «мерседес» стоит около семисот тысяч рандов…

— И сказал: плати, или я передам запись в полицию.

— Что-то вроде того. А потом «Вороны» выследили Флинта. Значит, где-то он прокололся. Но больше всего меня беспокоит другое. Зачем они вломились к Тане Флинт? Причем как-то… неумело. Перевернули несколько столов, оставили угрожающую надпись на стене… От банды с Кейп-Флэтс ждешь чего-то большего.

— Начальник, а вы смотрите на все в контексте. Война фракций. Кастет Снайдерс, их палач, за решеткой. Террорист Бадьес собирает силы. А к Тане он наверняка послал новичков, мальчишек — неопытных, трусливых.

— А я другого не понимаю, — вступил в разговор Бучинги. — Зачем они вообще ему заплатили?

— Что вы имеете в виду?

— Ведь запись практически ничего не доказывает. Допустим, Флинт звонит Террористу Бадьесу и пытается его шантажировать. Террорист сжигает «мерседес», и все. Или заказывает химчистку салона или паровую чистку — что угодно. Избавляется от улик и сочиняет правдоподобную версию на тот случай, если его станут допрашивать. Может сказать: нет, там была моя племянница, перепила девчонка, и мы запихнули ее в багажник. Не хотели, чтобы она заблевала мне весь салон. И племянницу научит, как отвечать…

Яуберт и Октябрь молчали, потому что понимали, что довод у Бучинги вполне веский.

— А он вообще умный, этот Террорист Бадьес? — спросил Бучинги.

— Да, — ответил Октябрь. — Очень!

— Так почему же они ему заплатили? Да еще дважды?

Виллем Снайдерс по кличке Кастет не говорил ни слова. Сидел за стальным столом и смотрел в стену. На допрос его привели в наручниках; руку приковали к ноге.

Джонни Октябрь говорил с ним вежливо. Подробно обрисовал его положение. Сказал, что он не выживет в тюрьме, люди Мугамата Перкинса до него доберутся. Как только его переведут из одиночки в общую камеру, ему конец.

— Ты ходячий мертвец, — заметил Бучинги.

— Мы можем тебе помочь, — добавил Октябрь.

Никакого ответа. Изуродованное лицо оставалось невозмутимым. Из-за шрама в углу рта казалось, что Снайдерс все время презрительно улыбается.

— Вот сейчас кто-то точит для тебя заточку, Кинг-Конг, — сказал Бучинги, играя заранее обговоренную роль «плохого полицейского».

— Но мы можем тебя спасти. Включить в программу защиты свидетелей. Виллем, ты начнешь новую жизнь. Если ты нам поможешь, у тебя в кармане появится несколько тысяч рандов. Можешь начать все сначала где угодно, в любом уголке страны.

Все понимали: это только прелюдия, способ привлечь его внимание.

— Ты только подумай. Тебе больше не придется озираться через плечо. Никогда!

Кастет Снайдерс молчал как каменный.

— Напрасно только время тратишь, Джонни, — заметил Бучинги.

— Может, и нет. Может, Виллем поймет, что мы даем ему шанс.

— Судья упечет тебя надолго, Кинг-Конг. Такого убийцу, как ты…

— Не спеши, напарник, мы можем ему помочь.

— А может, он не хочет, чтобы ему помогали. Может, он не просто урод, а еще и дурак.

— Виллем, я знаю, ты ничего не боишься. Знаю. Но задумайся, какой у тебя выход. Ты только представь, что тебя может ждать…

Так они продолжали играть: один — «добрый» полицейский, который протягивал заключенному оливковую ветвь мира и понимания, другой — «злой», его враг, он осыпал его ругательствами и оскорблениями. Снайдерс ничего не говорил и не шевелился. Он не реагировал, не смотрел на них, даже когда Бучинги склонился над его изуродованным лицом и начал на него орать. Виллем Снайдерс по кличке Кастет словно превратился в статую. Яуберт сидел молча, наблюдал и гадал, получится ли у них то, что они задумали.

Наконец Джонни Октябрь сказал:

— Нет, Физиле, хватит. Оставь нас. Все вы, и черные, и белые, не понимаете, что значит быть цветным. Я сам поговорю с Виллемом.

Бучинги и Яуберт притворились, будто нехотя встают, и вышли.

Из соседней комнаты они наблюдали за происходящим через одностороннее зеркало. Они увидели, что Октябрь сел рядом со Снайдерсом с сочувственным выражением лица, сцепив кисти рук на столешнице. Потом он выложил свой козырь:

— Виллем, я вырос в Бишопс-Лэвис, примерно в таком же квартале, как и ты. Я сам знал горе и понимаю, что такое боль. Тебе очень больно и плохо… Жизнь несправедливо обошлась с тобой. Тебе пришлось очень тяжко. И я тебя не виню, говорю тебе, никто тебя не винит. Ты побывал в аду. И чем дальше, тем больше все запутывается…

— Он молодец, — заметил Бучинги.

— Да, — отозвался Яуберт.

— Виллем, я понимаю, в глубине твоей души до сих пор сидит тот ребенок. Он спрашивает: «Неужели все не могло сложиться по-другому? Почему я не мог вести нормальную жизнь?» И вот, Виллем, я говорю тебе: все еще может измениться. Если ты поможешь нам сегодня, я добьюсь, чтобы государство оплатило тебе пластическую операцию. Мы положим тебя в лучшую клинику страны, к врачам, которые сумеют все исправить. И мы вернем тебе жизнь, Виллем. Ты получишь ее назад.

Джонни Октябрь помолчал, давая Снайдерсу обдумать услышанное, а потом сказал:

— У тебя будет новое лицо, Виллем. Новое и красивое.

Кастет Снайдерс отозвался не сразу. Лишь спустя какое-то время он впервые повернул голову. Посмотрел на Джонни в упор. Уголки его губ дрогнули, медленно расплылись в ухмылке.

Он презрительно сплюнул в ладонь Октября.

105

Они решили сделать перерыв. Принесли кофе и устроились в комнате рядом с кабинетом для допросов. Надо было обсудить стратегию. На заднем плане слышались ночные звуки тюрьмы: лязг открываемой металлической двери, приказы, отдаваемые суровым голосом в громкоговоритель, голоса заключенных — как ночные животные, которые перекликаются в темноте.