Чаша отравы (СИ) - Герасимов Игорь Владимирович

Уже было очевидно, что при таком раскладе, когда государство прогибаться не намерено, когда те, кто принимает решения, не саботируют и не переходят на сторону противника, когда президент на своем посту и дал четкие указания восстановить законность и порядок, всё рано или поздно стабилизируется. Так называемые цветные революции эффективны лишь тогда, когда сама власть находится на крючке у глобальных центров и лишена воли им сопротивляться. И, соответственно, меняется на ту, которая уже на порядок более зависима, связана с ними прямым подчинением, а не договорами.

Бывало и так, что политические режимы оказывались устойчивыми к спецоперациям, сводимым к госпереворотам под видом «освободительных революций» на фоне режиссируемой массовки. Тогда применялись открыто силовые методы, внешняя агрессия, как в Ливии. Но Белоруссии это вроде бы сейчас не грозит. В то же время нужно показать Западу, что в любом случае силовые структуры готовы ко всему.

Ряд подразделений перебросили ближе к западным границам. Танковое соединение, где служил Саня Дашкевич, разместилось в Брестской области, а подразделение ССО, где служила его жена Ира, — в Гродненской. А сослуживцы Максима успешно держали оборону против «змагаров» на столичных улицах.

Профессор Огарёв с дочерью сидели в лаборатории поздно вечером и пили чай.

— Вот эти девять человек... Смешно даже. Кто все эти люди? Возомнили себя представителями белорусского народа, — сказала Наташа.

— Других оппозиционеров, как говорится, у меня для вас нет. Ешьте что дают, — усмехнулся отец. — Ну, естественно, светоч наш, нобелевская лауреатка, сейчас будет сей аванс отрабатывать перед иностранными хозяевами.

— Ага... А программу читал? Ту, которую они же и спрятали, удалили сайт.

— Да уж... Декоммунизация, подача заявки на членство в НАТО, широкомасштабная приватизация, коммерческий оборот земли, установление полноценной границы с Россией с пограничным и таможенным контролем, запрет российских СМИ, запрет пророссийских организаций. В общем, весь стандартный набор, как и полагается.

— Нет слов...

— ...Значит, Максим на поправку идет? — спросил Егор Иванович.

— Да, врач говорит, что состояние лучше. Восстановится ли колено — отдельный вопрос, но сейчас динамика положительная.

Наташа уже успела сегодня во второй половине дня побывать в госпитале, после чего сразу поехала в институт к отцу.

— Макс говорит, что на него напала тогда какая-то сплоченная группа крепких парней, на вид однотипных. По крайней мере, он это успел заметить, — сказала она.

— Ну что ж, давай попробуем, — сказал профессор.

— Чувствую себя, как читер в стрелялке, подглядывающий через стены или вообще на расстоянии... Каково вообще место этой разработки в общей системе, в нашей жизни? Будешь ли ты о ней открыто объявлять?

— Пока не готов. Рано еще. Пока это будет наш с тобой маленький секрет. Даже от Гриши, при всем моем к нему и его ведомству уважении. Сейчас, если удастся, как ты говоришь, подглядеть, мы как раз ему и поможем. А вообще — рано, рано. Не поймут коллеги. Это в лучшем случае — не поймут. И формальные основания «не понять» у них будут все. Неясен механизм действия. Неясна физическая природа. Это, повторяю, не прибор подглядывает, а мозг каким-то неизученным еще способом. Прибор только обеспечивает нужный режим в самом мозге. Что за этим стоит — непонятно даже мне. Пока непонятно. Конечно, религиозно мыслящие услужливо накидали бы сотни объяснений, но все они будут заведомо высосаны из пальца. Хотя и можно уже признать, что «что-то есть», — мы с тобою свидетели — но все современные толкования страшно искажены по сравнению с реальностью, заведомо ненаучны, составлены в угоду тем, кто извлекает из этого выгоду. С другой стороны, тот, кто это отрицает с порога, сам капитулирует перед мистиками и идеалистами. Мир материален, материя первична, это очевидно, но в нем есть очень много неизученного, и прежде всего того, что связано с жизнью и разумом. Значит, надо работать — исследовать, конструировать, экспериментировать, моделировать. А не лбом по полу стучать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Они помолчали.

— Ну что, готова?

— Угу...

Наташа вызывала в памяти сегодняшний визит к мужу. Вспомнила, как коснулась его покалеченной ноги в гипсе. И, пусть и не сразу, но то, чему еще не было объяснения, предоставило ей нужную картину.

Правда, первоначально это был не Минск. А Одесса более чем шестилетней давности. Второе мая. Дом Профсоюзов, где были заблокированы антифашисты.

Несколько крепких мужчин в спортивной одежде и балаклавах, вооруженные ножами, топорами, арматурой, быстро передвигались по зданию, врывались в комнаты, настигали людей и забивали их насмерть. Сразу же в сознание «вплыло», что это профашистские «ультрас» из Днепропетровска. Небольшое усилие — и из-под балаклав стали видны их лица. Искаженные каким-то садистским хищным азартом перекошенные злобные рожи, возбужденные взгляды. Один из них выделялся особо — плотный, большеголовый. Кривоносый — видимо, последствия одной из многочисленных драк. И с туристским топориком, которым он деловито раскраивал черепа жертв — мужчин, женщин, даже подростков.

Кошмарное видение исчезло. Вновь перед взором Наташи появился родной Минск. Какая-то трехкомнатная квартира. Видимо, съемная. Одиннадцать мужчин в возрасте где-то от двадцати с небольшим до тридцати лет. Кто-то валяется на диванах-кроватях, кто-то на полу. Кто-то в ванной, кто-то в туалете, кто-то завтрак на кухне готовит. Сейчас два часа дня. Такое ощущение, что они только сейчас начали просыпаться и вставать. Ах, да, они же ночью бесчинствуют, погромами занимаются, а в первой половине дня отсыпаются. От омоновцев, видимо, умело и профессионально уходили.

Вот и арсенал. Молотки, топоры, ножи. Огнестрела, правда, нет.

А тот самый, кто тогда топориком рубил головы в Доме Профсоюзов, сейчас, уже на вид старше на несколько лет, сидит в кресле и листает свой загранпаспорт. Украинский. Там — российские штампы, белорусские, турецкие. Есть болгарская виза, есть шенгенская. А последнего штампа о прибытии в Беларусь — прямо сейчас — как раз не видно. Важная и знаковая деталь. Значит, нелегалы...

Алкоголя, кстати, в квартире нет. И пустых бутылок от него тоже. Вообще. Даже пива. Сухой закон. Значит, серьезные боевики, не какая-то босота. Профессионалы.

Интересно, сколько таких квартир-схронов в Минске и других городах? Григорий Валентинович говорил, что из агрессивных уличных смутьянов, которые были задержаны, белорусов только четверть. Остальные — нацисты из Украины, Прибалтики и России.

Наташа сделала некоторое усилие, явно пытаясь узнать, где это происходит. И перед ее взором показалась входная дверь с номером квартиры, потом номер дома и табличка с улицей. Это на юге Минска. Потом общий вид дома...

— ...Есть, — Наташа, как только вернулась к нормальному состоянию, начала быстро записывать на бумаге все эти сведения. Поспешно села за компьютер, загрузила карту, ввела номер дома, переключила на уличную панораму.

— Да, он самый. Тут они все. Нацисты из Днепропетровска. Убивали людей в Доме Профсоюзов в Одессе. Одиннадцать рыл. Тот, кто Макса ударил, раньше тем же топориком... талисман, что ли, не расстается с ним... рубил головы в Доме Профсоюзов. Судя по паспорту, пробрались через границу нелегально.

— Отлично. Даже не верится... — профессор потер ладони от возбуждения. — Что, письмо составим?

— Да, конечно. Расскажем, кто они и откуда, что успели натворить там...

— От имени кого? Одного из них?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Нет, не надо, они все мрази заведомые. От имени... одного из днепропетровцев. Противник фашизма. Мол, случайно подглядел переписку в мессенджере знакомого, который курирует отправку в Беларусь этих молодчиков. С адресом конспиративной съемной квартиры. Выйдет, может, и не очень убедительно, но, по крайней мере, заставит установить наблюдение за хатой и убедиться в правоте. И быстро принять меры.

— Правильно, — согласился профессор...