Атаман Платов (сборник) - Петр Краснов

– Что касается, – как вы изволите говорить, до равноправия, – да у нас, у казаков, оно и было спокон веков. Мы всегда стояли за равноправие. У нас раньше и в казаки принимались просто. Спрашивали: в Бога веруешь? – Верую. – А ну-ка, перекрестись! – Если прибывший перекрестится правильно, его, не расспрашивая ни о чем, и принимали в войско.

– И теперь так же? – спросил заинтересованный штатский.

– Теперь дело другое. Теперь нет места, нет земли свободной. Своих казаков не знаем куда девать и как устроить, потому и не принимаем больше к себе. В России же места сколько хочешь. Может принять всех хороших людей. И всем им равноправие дать. Вреда от этого не будет, а скорее польза. Вот и евреи хотя бы, они хорошие работники: где они появятся, там сейчас же торговля улучшается.

– Ну, вот видите! – так и вскинулся штатский. – Ну, я вам прямо скажу, – я не слышал еще ничего подобного. И это говорит казачий офицер! Офицер, которого мы боялись всегда больше всего на свете. Одни нагайки ваши, – простите, – чего стоят!

– И все же лучше нагайкой полоснуть, – отрезал сотник, – чем бомбу бросить. Я опять повторяю вам, что приму все от думы, решенное большинством голосов, но жестоко отдеру рабочих или революционеров, которые самолично вздумают расправляться. Так почти все наши офицеры смотрят. Право и закон для всей России, для всех ее сынов должны быть одинаково крепки.

– Ах, как вы все это хорошо говорите! – восхищался юркий штатский, сильно смахивавший по внешнему виду, да и по разговору, не то на караима, не то на еврея. – Вот теперь я и сам вижу, что офицеры совсем другие люди, чем мы думали. Я даже побоялся бы раньше заговорить с вами, как и с жандармом. А вы что думаете? – обратился он, резко повернувшись ко мне. Ему, видно, хотелось узнать и мое мнение.

– Я думаю, – ответил я, – что идея сотника решать все вопросы большинством голосов – в теории правильна. Глас народа, глас Божий – говорит и пословица. Но не каждый вопрос можно решать с маху. Нужна постепенность. Вы, кажется, это эволюцией называете… Думе следовало бы не в Выборгские фокусы играть, да зажигательные воззвания выпускать, а успокоить страну и мало-помалу заслужить доверие Царя и народа. Государь призвал их помочь ему, а они в два счета против самого Царя обратились. Да еще как: воззвание к народу выпустили не платить налогов и не давать рекрутов! Да ведь это преступление против государства. Ну и остается только в кутузку запереть. Сотник прав, нужно было действовать осторожно и потихоньку, а не щепу колоть…

– Ах, как жаль, что мне нужно уже здесь вылезать, – охал штатский. – Я прямо ужасно рад, что разговорился с вами… Просто и не думал, что у нас есть такие передовые офицеры. Будьте здоровы, желаю вам всякого благополучия… Пусть Бог пошлет вам… – И он слез с поезда.

Обыкновенно похвала хорошо влияет на душу человека. Делается радостное настроение. Похвала же этого штатского произвела как раз обратное впечатление. Мне казалось, что я вступил в заговор с человеком, желающим зла моей родине. Так, кажется, думал и сотник. Он что-то приумолк.

Скоро он повернулся носом к спинке дивана. Я тоже. Под ритмический стук колес слетел к нам благодетельный сон и окутал все своими успокаивающими ласковыми крылами: и душу, и выборгские крендели, и равноправие… кадетский бал в Новочеркасске и моих кавказских сапер…

Глава XXXIII. Террористы против солдат

В Тифлисе меня ожидала новость. Денщик третий день выходил к каждому поезду. Он встретил меня на вокзале и доложил, что за время моего отсутствия Молчанов нанял комнату у Янкевских и уже переехал туда. Квартира Янкевских находилась в конце Авчальской улицы, на высоте Эриванской площади. Место бойкое и хорошее, но все же дикое, хотя и недалеко от центра. Квартиры там были поэтому дешевы. Только одна Авчальская улица еще сохраняла старомодную конку, а то всюду в Тифлисе уже бегал трамвай.

Квартира Янкевских была небольшая, всего четыре комнаты. Сам Янкевский с женой и девочкой занимал одну комнату. В тесной столовой спала бабушка, пресимпатичнейшая старуха. Третью комнату отдали нам, а четвертая – зал – оставалась свободной.

Мне этот переезд сначала не пришелся по душе, – стеснительно. Однако, подумав, я решил согласиться. Плюсов было много. Во-первых, дешево, тридцать рублей со столом и со стиркой белья. Для нас это было очень удобно, а семейному человеку давало все же шестьдесят рублей в месяц. Во-вторых, – мы попадали в семью, где были две дамы; они явятся, несомненно, сдерживающим началом.

Проба вышла недурна. В тот же день я ел в обществе новых квартирохозяев очень вкусный обед и пил стаканами дешевый «Карданах», по крепости мало чем уступающий кахетинскому номер второй. После ужина засели играть в преферанс.

С этого дня и пошло. Днем служба, ночью вино и картеж. Семья Янкевских была тесно связана родством с семьей подполковника Попова, штабс-офицера четвертого стрелкового Кавказского полка. Поповы жили тоже на Авчальской улице, на другом конце ее, около вокзала. Семья эта состояла из самого подполковника, его жены и массы детей, почти все дошкольного возраста. У Поповых снимал комнату поручик Глембовский, брат жен Янкевского и Попова.

В этот-то тесный семейный круг влились и мы. Бабушка и Попов заправляли всем. Старуха-бабушка, вдова с незапамятных времен, была самой жизнерадостной женщиной, какую я когда-либо встречал. Вот уж она совсем не оправдывала звания тещи. Всюду являлась она самым дорогим и желанным гостем. Без нее ничто не начиналось. Если она не приходила один день к Поповым, то являлись все оттуда, чтобы узнать, не случилось ли чего с бабушкой. Если бабушка засиживалась у Поповых, Янкевские мчались туда за ней. В конце концов время распределили поровну: вечер у нас, другой у Поповых.

Днем все мы работали. Попов был председателем правления офицерского экономического общества. Янкевский прикомандировался к управлению военных топографов, мы с Молчановым все время проводили в батальоне. Днем не всегда могли даже приехать к обеду.

А хороши были эти бабушкины обеды! Простые, дешевые, но замечательно вкусные. Особенно удавался всегда борщ.

К вечеру собирались все. Пили чай и сейчас же садились за преферанс. Редко когда играли на одном столике, почти всегда составлялась компания на два. Шутки, смех… Если кто устал или казался кислым, бабушка немедленно подходила и спрашивала, в чем дело? Кроме Янкевского, который страдал чахоткой, народ все был крепкий и, если скисал, то только от усталости. Бабушка знала это и приносила лекарство, – бутылку Карданаха. В лечении принимали участие все, и делалось еще веселее.

Часам к одиннадцати подавался ужин.

Бывают же на свете искусницы! Я прожил у Янкевских полгода, и ни разу не было повторения меню. Всегда бабушка ухитрялась найти и подать что-нибудь новенькое. Водка, а особенно вино, лились рекой. Умели и пить. Сама бабушка и обе ее дочки, Лидия Даниловна, жена Попова, и Нина Даниловна, жена Янкевского, не отставали от прочих. Но никогда никто даже не казался пьяным.

Все держали марку крепко. Особенно сам Попов, по прозвищу «Лампочка»; так сокращали у нас его имя Евлампий.

Мы скоро втянулись в эту жизнь так, что бросили все остальное. Никуда не выходили и жили своим тесным и дружным кругом. Сегодня преферанс у нас, завтра у Поповых. Бабушка не могла бы и дня прожить, не повидав обе семьи и не сыграв в преферанс.

Настроение в этом кругу было самое монархическое. Разговоры, если и заходили на политические темы, то только в осуждение думы и социалистов. Они, правда, и надоели нам ужасно. Дня не проходило, чтобы чего-нибудь не случилось.

Вскоре после моего возвращения из Новочеркасска убили жандармского ротмистра Рунича. Убийца застрелил его в трамвае на Верийском спуске, Две пули всадил в затылок, соскочил с трамвая и скрылся между штабелями дров ближайшего дровяного склада. Весь гарнизон хоронил Рунича.

Я молча смотрел на лицо убитого. Пули вышли – одна в правую щеку, другая под глазом. Смерть была мгновенная.

Можно представить себе, какие чувства волновали нас, когда мы смотрели на убитого офицера. Эти чувства разделяли и солдаты. У всех нас росло озлобление против террористов.

Вскоре после того ехали мы раз утром на конке в батальон. Между нашим домом и казармами на Авчальской улице была небольшая треугольная площадь против казарм 1-го стрелкового полка. Не доезжая ее, слышим взрыв бомбы, потом сейчас же другой. Конка остановилась. Когда мы добежали до площади, с револьверами в руках, там все было уже кончено.

Первую бомбу бросили в мастерскую слесаря, вторую – в духан. Этими бомбами революционеры убили девочку и несколько человек, в том числе городового, сидевшего в духане.

На взрыв выскочили стрелки и прибежал патруль пластунов. Террористы, рассыпавшиеся в разные стороны, всюду натыкались на солдат. Стали отстреливаться, двух солдат ранили, но сразу же двое были схвачены.