Атаман Платов (сборник) - Петр Краснов

– Подпоручик такой-то, – отвечает вчерашний караульный начальник, выслушав пароль. Вновь шашки берутся одновременно подвысь, поворот кругом и мы идем на свои места.

– Часовой у фронта, вперед! – Выходит новый часовой и становится плечо к плечу со старым.

– Пост номер первый! – громко говорит старый часовой и отчетливо передает новому кратко изложенные обязанности. Все это называется: сдача поста.

Раз-два! – старый часовой отошел, новый заступил на его место. Вновь выходят на шаг вперед караульные начальники и, взглядывая друг на друга, одновременно командуют: «Караул на-право! Шагом… марррш!»

Старый караул сходит с площадки, новый с правой стороны входит на площадку и направляется в караульное помещение.

Разводящие тотчас же ведут первую смену на посты. Караульные унтер-офицеры принимают и сдают по описи имущество при карауле. Процедура длинная, занимает не меньше часа. Офицеры принимают и сдают арестованных и расписываются в особой книге.

Вот против фамилии одного армянина стоит отметка: «иметь особое наблюдение».

– В чем же это особое наблюдение? – спрашиваю.

– Это опасный революционер. Говорят, его считают будущим начальником всей революционной армянской кавалерии. Армяне обещали дать десять тысяч рублей тому караульному начальнику, который даст преступнику возможность бежать. А если в течение месяца это не удастся, – то будет сделано покушение освободить его. Месяц кончился вчера, – добавил офицер, весело смотря на меня. – Можете быть готовым, что революционеры сдержат свое обещание. У них это точно.

Сам начальник всей армянской кавалерии был небольшой плотный армянин с чистым лицом. Все арестованные при карауле числились важными преступниками, сидели по отдельным комнатам, устроенным в караульном помещении. Около них стояло два часовых. Всех арестованных было здесь пять.

Остальные арестованные находились в другом помещении, внутри двора; там стояло еще два поста. Два парных часовых назначались ко дворцу и три караула вокруг дворца.

Всего в карауле было двадцать четыре человека для постов, два разводящих и караульный унтер-офицер, два посыльных и музыкант. Это подробное перечисление интересно потому, что в новых правилах стояло: в случае тревожного звонка третья смена должна бежать к месту происшествия во главе с рундом или дежурным по караулам. Второй смене быть готовой к отражению нападения на караул.

Все это тут же проверил дежурный по караулам. Кроме того, пришел комендантский адъютант и предупредил о готовящемся нападении на гауптвахту для освобождения политических арестованных.

Только к четырем часам дня я имел возможность войти в караульное помещение и сесть в кресло отдохнуть. Устал уже так, что принесенный денщиком обед не лез в горло.

Вдруг звонок. Пришли посетители к арестованным. Арестованных офицеров было трое. К Кононову явилась его невеста с огромным пакетом из экономического общества. Рунд только носом покрутил, но ничего не сказал.

Через несколько минут Женька открыл дверь и поманил меня.

– Иди, познакомлю тебя с моей невестой. – Я зашел. Около другого офицера сидела компания из трех дам. На столе перед Женей стояли конфеты, закуски, а под кроватью вино. Я покачал головой.

– Пожалуйста, не изображайте из себя строгого Цербера, – накинулась на меня генеральская дочь. – Я пришла навестить заточенного, по евангельскому закону, чтобы утешить его. Выпейте с нами вина.

Я прищурил правый глаз и посмотрел на нее. Это, конечно, было нахальство и развязность, но являлось естественным ответом на развязность же предложения. Генеральская дочь густо покраснела.

– Утешать могу, – вежливо откозырял я ей, – а пить не могу. Вы, может быть, подмешали чего-нибудь в вино, чтобы усыпить караул и извести из темницы узника.

– Очень мне нужен ваш узник, – сверкнула она огромными глазищами из-под широких полей шляпы. – Я пришла пожурить его за его выходки. Я все знаю! – погрозила она пальчиком Женьке.

Тот только улыбался. Он был уже воском в ее твердых ручках и, если бедокурил и пил, то только потому, что справлял поминки по своей свободе. Я искренно жалел Женьку. Генеральская дочка была старше его годами. По эксцентричности характера не надеялась на замужество и избрала Женьку своим объектом, как здоровенного и красивого представителя непрекрасной половины человеческого рода.

Мне было неловко нарушать воркованье, и я был рад, когда вслед за звонком вошел Молчанов и с ним весь бабушкин цветник. Все пришли посмотреть на буяна-Женьку. Дамы не ожидали встретить генеральскую дочку. Вышло замешательство. Однако дамы были не из таких, чтобы сдавать. Тотчас познакомились, и завязалась болтовня.

Женька нахохлился и чувствовал себя неважно. Дамы стрекотали. Генеральская дочка сидела тоже, как на иголках. Чуть не до шести часов были визитеры и ушли довольные всем виденным. Дамы так осматривали генеральскую дочку, что та часто краснела и вертелась под их взорами, точно шашлык на вертеле.

– Видал миндал?! – спросила меня бабушка, когда я прощался с ней около извозчика.

– Видал! – отвечал я, понимая, что значит «миндал».

– Так с вами и нужно, – сказала Лидия Даниловна.

Я лишь приложил руку ко лбу и к сердцу в знак согласия с ее словами. Дамы любили меня за то, что я с намека понимал все, что нужно.

Глава XXXV. Тревожный звонок

Не успел я проводить дам, как заявился старик-капитан, дежурный по караулам. Он был весь в снегу. Снег, это редкое явление в Тифлисе, неожиданно стал падать большими хлопьями.

Капитан немедленно же услал рунда на поверку караулов. Сам он, видимо, хорошо покушал, выспался и был в веселом настроении духа. А меня, наоборот, морило и адски хотелось спать. Но разве допустимо спать в карауле?.. Чтобы пересилить сон, я выбегал время от времени на площадку освежиться. Снег продолжал густо валить. Уже все было им покрыто, по меньшей мере на четверть.

Часовая стрелка подходила к девяти. Мы напились чаю. Капитан ходил из угла в угол и жаловался на свою жизнь, на службу. Тяжелой стала жизнь, дороговизна душит, а служба еще тяжелее.

– Ну, разве мы видали когда-нибудь такую чертовину, как эти проклятые тревожные звонки? Я вот уже больше двадцати лет прослужил, все было мирно и хорошо, никаких звонков, а теперь… целых пять тревожных звонков!..

Мы оба смотрели на звонки. И вдруг… один из них громко и назойливо зазвонил. У меня заколотилось сердце и мигом пронеслось в уме: Что делать?!? А капитан раскрыл рот и, дико глядя выпученными глазами на бешено трещавший звонок, стал медленно приседать.

Я только и успел заметить, что роковой звонок носил надпись: «казначейство», – вихрем вылетел за дверь; вбежав в караульное помещение, я крикнул команду: «в ружье!»

Из третьей смены кое-кто уже спал. Солдаты кинулись к винтовкам.

– Третья смена, в казначейство с дежурным по караулам! Выходи на платформу! Вторая смена, поставить к арестованным еще трое человек! Открыть двери! Если раздадутся выстрелы на платформе – приколоть арестованных. Три человека довольно. Остальные на платформу!

Я выскочил опять. Вое было тихо, выстрелов не слышалось ниоткуда. В дежурной комнате капитан все еще смотрел на трещавший звонок.

– Да бегите же в казначейство! – сказал я ему. – Видите, звонят не переставая.

– О, Господи! – вырвалось у него. Затем капитан выскочил на платформу и побежал вниз по улице, скользя по снегу. За ним трусили саперы с винтовками в руках. И через минуту все скрылось в белой сетке падавшего хлопьями снега.

Теперь я остался один. Вся ответственность падет на меня, если на гауптвахте что случится. Может, на казначейство напали нарочно, чтобы только отвлечь половину сил. Треть на постах, с них не уйти. В моем распоряжении теперь остается всего четырнадцать человек. Если нападет человек двадцать, – лихо будет. Нужно предупредить. Я выставил часового на улице к казначейству.

– Смотри, – если будут оттуда бежать люди, позови.

Выставил я также часового и направо, вдоль Головинского проспекта.

– Смотри, если покажутся люди или извозчики! – Приказал зарядить винтовки, вытащил револьвер.

Все было тихо. Падал снег. Звонок трещал не переставая. Что за притча?! Не могут же там звонить все время. Я с арестованными офицерами заложил звонок бумажкой. Мы тихо разговаривали.

– А если нападут, – говорили они, – а мы без оружия…

– Пустяки… оружие быстро останется от раненых! – заметил один из них. – Возьмем винтовки раненых или убитых. На выстрелы сейчас же конвой наместника прилетит. Самое главное – не дать захватить себя врасплох.

Я пошел в караульное помещение. Арестованные сидели опустив головы, против них стояли солдаты.

– Раздадутся выстрелы, – приколоть! – повторил я.

– Разве можно так поступать? – сказал начальник всей армянской кавалерии. – А может эти выстрелы будут ложные!