Черные лебеди - Иван Лазутин

От неожиданности Орлов растерялся. В глазах его застыл вопрос: «Как?.. Неужели это ты?» И только спустя некоторое время он поднял руки, заключил Веригина в объятия:

— Боже мой! После грозы орлы слетаются в свои гнезда!

Прижавшись гладко выбритой щекой к щеке Веригина, Орлов обдал его холодящей волной духов. Потом стремительно откинулся и, не снимая своих больших рук с плеч Веригина, потянул его за собой:

— Пойдем, пойдем, дружище! Расскажешь, как вы там без меня целый год коротали. Мы сейчас отведаем такого армянского коньячку, который нам в Енисейске и не снился.

Они вошли в просторную солнечную комнату, обставленную дорогой мебелью.

— Садись… Сейчас дам команду… А я ведь всего два дня, как приехал из Сочи. Почти все лето купался в Черном море. Да что ты стоишь, как истукан? Садись! Я только мигом на кухню. Что-нибудь придумаю. Рита!.. — Орлов вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь.

Оставшись один, Веригин сел в кресло и огляделся. Табачного цвета портьеры крупными фалдами спадали от потолка до пола. На полированном письменном столе с гнутыми резными ножками лежало толстое стекло. Полумягкое полированное кресло, стулья вокруг низкого журнального столика, книжные шкафы со скользящими стеклами… Ковер ручной работы. Он спускался от бордюра обоев, застилал тахту и внизу касался бахромой пола. На полу, почти во всю комнату, был разостлан толстый китайский ковер. Нигде ни пылинки. Все блестело, зеркально отражало, дышало уверенностью и чистотой.

Веригину стало как-то не по себе. После вчерашнего визита к Валдайскому, после его грязной полутемной комнаты, пропахшей сыростью, квартира Орлова казалась дворцом. А книги… Давно он не видел столько книг. Серебряные и золотые буквы на толстых корешках молчаливо смотрели на него с застекленных полок. «Теперь читает или нет? — подумал Веригин. — За шесть лет в ссылке не прочитал ни одной книги. Сейчас снял вето?»

Откуда-то, очевидно из кухни или из соседней комнаты, доносился женский голос, тот самый голос, который отозвался на звонок Веригина, когда он стоял на лестничной площадке. «Наверное, женился…»

Вошел Орлов. От неожиданности Веригин даже привстал. Перед ним стоял вице-адмирал. Безукоризненно отутюженный китель, золотые погоны, темно-синие брюки, черные адмиральские ботинки. Опустив глаза и вытянув по швам руки, Веригин застыл по стойке «смирно».

Орлов снисходительно рассмеялся:

— Вольно… Вольно…

Веригин, как это предусматривалось по уставу строевой службы, расслабил тело и переступил с ноги на ногу. Но с места не сошел. Он стоял и смотрел на Орлова — «ел глазами начальство».

Потом оба расхохотались. Веригин подошел к Орлову и обнял его. А к горлу подкатил удушливый комок. Но это была минутная слабость, и Веригин поборол ее. Он был рад за Орлова.

— Молодец, Володя! Я дьявольски рад за тебя. Судьба все-таки умеет не только за волосы таскать, но и ласкать.

В комнату вошла молодая женщина в голубом платье, плотно облегающем ее упругое стройное тело. Ей было не больше тридцати лет. Тугие светлые волосы венком обрамляли ее голову. Она протянула Веригину свою крепкую загорелую руку, на пальцы которой были нанизаны кольцо и два перстня с массивными камнями. Сказала:

— Маргарита.

— Веригин.

— Прошу к столу! Только заранее предупреждаю — мой экспромт осуждать грех. Все делалось пожарным способом.

Они прошли в столовую, которая была еще просторнее кабинета. Посреди стоял большой овальный стол, покрытый белоснежной скатертью. На нем в хрустальной вазе кипенно-пенистым сугробом клубились белые розы.

— О, сколько цветов!.. — воскликнул Веригин.

— С юга. В Москве таких не купишь, — ответила Маргарита и жестом пригласила Веригина к столу. И тут же, улыбнувшись Орлову, шутливо сказала: — Адмирал, может быть, вы снимите свою военную мантию? Мы, кажется, не на официальном банкете.

— Слушаюсь, — Орлов шутливо козырнул и вышел из столовой.

Через минуту он вернулся. На нем была клетчатая ковбойка с короткими рукавами.

— Вот это лучше… Совсем как юноша, — сказала Маргарита, озаряя Веригина и Орлова той кокетливо-ласковой и приветливой улыбкой, которая как-то сразу располагает к себе человека.

Среди тарелок с закусками стояла бутылка выдержанного армянского коньяка и бутылка сухого вина. В хрустальной фруктовой вазе пирамидой громоздились крупные румяные яблоки.

— Вот колбаса, вот сыр, маслины, лимон… Орудуйте, товарищи мужчины, без всякого ухаживания. Рядом с вами находится очень застенчивая, несмелая женщина.

Маргарита явно нравилась Веригину. Шутки ее были милы, по-детски непосредственны, все она делала просто, сердечно-шаловливо, так, как будто они встречались уже не год и не два.

Выпили за встречу. Вспомнили друзей по ссылке: поэта Валдайского, бывшего комкора Туборского, старого белорусского партизана Ивановича, который в ссылке работал счетоводом в школе. Славный был человек, сердечный и всегда печальный.

Когда бутылка коньяка кончилась, Орлов положил на плечо Маргариты руку и, заглянув ей в глаза, сказал:

— Дружочек, выручай. Беседа только началась, а в бутылке уже сухое дно.

Маргарита притворно вздохнула, и на лице ее отразилась детская обида. Она встала:

— Вот так всегда…

— Рита! Сегодня у меня необычная встреча.

Маргарита молча вышла из-за стола, а через минуту Веригин и Орлов услышали, как тяжело и глухо захлопнулась за ней дверь.

— Видишь как, дорогой, — после некоторого молчания произнес Орлов. — Вернули все: звание, партийный билет, квартиру, исправно лечат… Не вернули только одного.

— Чего?

— Крыльев. Тех самых крыльев, на которых можно лететь. Лететь выше и вперед, вперед и выше.

— Не понимаю, Владимир, чем ты недоволен?

— Ты знаешь, кто я есть в собственных глазах?

— Кто?

— Индюк. Откормленный индюк, в котором много мяса, жира, на котором красивые разноцветные перья. Но нет у индюка того главного, что есть даже у воробья, — затаив дыхание, Орлов очень осторожно сорвал с розы лепесток, растер его в пальцах и, о чем-то сосредоточенно думая, продолжал: — У индюка нет крыльев. Вернее, они есть, но не для полета — они как явление атавизма. Судьба индюка куда печальнее, чем судьба воробья. Последнее время я это чувствую все сильнее и сильнее.

— А не думаешь ли, Володя, что ты, как индюк, бесишься с жиру? Не перекормило ли тебя государство отборным ядреным зерном?

Орлов пожал плечами:

— Думай как хочешь, — он вылил остатки вина в большие фужеры и строго посмотрел в глаза Веригину. — Рассказывай, как живешь.

Тоста не произносили. Молча чокнулись и молча выпили.

Веригин заговорил не сразу:

— Мне нужна твоя помощь, Владимир. Я был в военной прокуратуре. Там сказали, что для ускорения реабилитации нужны отзывы, характеристики.

— Чьи?

— Людей, которые хорошо знали меня.

— Вполне резонно. Я через это уже прошел. Но какой может быть моя помощь?

— Разве мы с тобой не коротали столько лет почти под одной крышей?

Орлов рассмеялся:

— Чудак ты, Александр. Моя характеристика тебе поможет, как мертвому припарки.

Веригин перебил Орлова:

— Мне не до шуток, Владимир. О твоей кандидатуре я говорил с прокурором. Тебя там знают. Прокурор сказал, что твоя оценка моего поведения и моей работы в ссылке для них будет иметь значение. Кроме твоей характеристики, я рассчитываю на письмо от маршала Рыбакова. Когда-то мы вместе с ним воевали. А на днях я узнал, что бывший секретарь партбюро Пролетарской дивизии сейчас секретарь партбюро в Главпуре. Полковник Жигарев. Мы с ним служили в Пролетарской дивизии. Он должен меня помнить.

— Ну и великолепно! Чего же тебе еще нужно? В твоих руках два таких мощных рычага!.. А что для тебя моя характеристика? — Орлов развел руками. — Даже смешно. Что я напишу о тебе? Что мы вместе почти впроголодь жили в сибирской ссылке, собирались по праздникам и с горя вместе выпивали? Боялись, как бы не сболтнуть чего-нибудь лишнего, чтобы не заподозрили в недовольстве?

— И это все?

— Ну… — Орлов замялся, сорвал теперь уже целую щепотку лепестков роз и принялся энергично растирать их пальцами. — Разумеется, в душе мы всегда оставались коммунистами, верили в правоту ленинских идей… Ждали и надеялись, что партия и правительство разберутся во всем, что правда в конце концов восторжествует.

— Ты об этом можешь написать? Ты можешь написать, что я ежемесячно выполнял норму на сто пятьдесят, двести процентов? Что я вел кружок по изучению истории партии среди рабочих судоверфи? Что за хорошую работу я имел девять похвальных грамот и несколько благодарностей от дирекции судоверфи?

— Ну слушай, Сашенька: все это детский лепет. Грамоты, благодарности, кружки по истории партии, проценты… Не это нужно военной прокуратуре. Ты понимаешь — военной прокуратуре, — слово «военной» Орлов произнес с особым нажимом. — Тебе нужна военная характеристика. Такая характеристика, которая отражала бы всю твою воинскую службу до момента ареста.