Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли

– В таком наряде в конторе не появишься. Осталось еще два дня, – он скрыл вздох, – и надо провожать Хану…  – ему не хотелось думать о неизбежном, пусть и недолгом расставании. За неделю Фридрих привык к ее легким шагам, к аромату лаванды, к низкому, хрипловатому голову:

– Я уверена, что ты не разучился крутить педали, – смешливо сказала Хана, – я слышала, что на Эльбе есть отличные места для пикника…  – Фридрих рассказал ей о своем первом велосипеде, купленном родителями до войны:

– Когда я выбирался из Берлина в сорок пятом году, я тоже подхватил велосипед, – признался Краузе, – но у меня его отобрали русские свиньи. Надеюсь, они нарвались на минное поле…  – о вервольфе Краузе, впрочем не упоминал, но Хана услышала о немецком солдате, Зигфриде, спасшем его среди развалин столицы:

– Хотел бы я знать, что с нем случилось, – задумчиво сказал Фридрих, – он был настоящим человеком…  – ее серо-голубые глаза ласково заблестели:

– Может быть, он выжил после войны и вы еще встретитесь, – заметила девушка. Хана знала всю историю от тети Марты:

– Краузе удивился бы, узнай он, что стало с дядей Максимом. Надо сегодня его вымотать, с этой прогулкой на пикник…  – вчера рассыльный в униформе транспортной компании принес Краузе очередную бандероль:

– Он сказал, что это рабочие бумаги, – Хана затаила дыхание, – и спрятал папки в портфель…  – затрещал телефон. Сняв трубку, Краузе прикрыл дверь. Зевнув, отбросив с лица спутанные волосы, Хана взяла сигарету:

– Первая утренняя, то есть дневная, – она выпустила дым, – надеюсь, что Краузе куда-то срочно вызывают…  – она хотела сфотографировать доставленные материалы. Затянувшись сигаретой, Хана услышала его шаги. Лицо Краузе было озабоченным, на подносе белела чашка кофе. Фридрих присел на кровать:

– Эспрессо для тебя, любовь моя, – он нежно провел губами по ее щеке, – я должен отлучиться по работе. Ненадолго, пикник не отменяется, только переносится…  – Хана прижалась головой к его плечу:

– Я все понимаю, милый. Возвращайся скорее, я буду ждать тебя…  – в лимузине, стоявшем в подземном гараже, тоже пахло лавандой. Заведя машину, Краузе бросил взгляд в зеркало:

– Галстук я надел. Что там случилось у Вольфганга…  – ему звонил бывший соученик, комиссар криминальной полиции в Гамбурге. По телефону Краузе услышал, что нужна его помощь:

– Вообще я не имею права с тобой связываться, – приятель помялся, – но дело сложное, запутанное. Если говорить о защите, то единственная надежда на тебя…  – Краузе хмыкнул: «Что произошло?». На том конце трубки щелкнули зажигалкой: «Убийство, – коротко сказал приятель, – тройное убийство».

В прокуренном кабинете гамбургской крипо итальянского капуччино ждать не стоило. Комиссар принес два картонных стаканчика скверной бурды из столовой:

– Еще кекс, – провозгласил Вольфганг, – погоди, жена пекла…  – остатки кекса, завернутые в салфетку, нашлись по соседству с переполненной пепельницей. Выпечка явственно отдавала маргарином. Краузе незаметно взглянул на соученика:

– Но чего еще ждать? Он на государственной службе, а его жена сидит дома с двойней. У них тесная квартирка в пригороде и разбитый фольксваген…  – Вольфганг, ровесник Краузе, начал лысеть:

– Брюшко у него тоже появилось…  – пара пуговиц на рубашке комиссара была сломана, – они здесь живут на пиве и сосисках…  – Краузе, в общем, знал, что ему скажет комиссар:

– Прессу мы заткнули…  – Вольфганг разложил перед ним снимки пепелища, – судья выписал ордер, запрещающие любые публикации. В дело замешана несовершеннолетняя, это обычный порядок в таких случаях…  – вокруг остатков сгоревшего «Озерного приюта» расположили полицейский кордон. Эксперты работали на месте пожара:

– Кости уже в морге, – Вольфганг, скривившись, отхлебнул кофе, – никаких сомнений нет. Мы связались с их дантистом во Фленсбурге, он обеспечил рентгеновские снимки зубов Брунсов. Мальчишки тоже, но от бедняги и следа не осталось, один пепел…

Единственная выжившая в пожаре, обвиняемая в поджоге и убийстве дочь Брунсов, Магдалена, пребывала в строго охраняемой палате гамбургской психиатрической лечебницы:

– Нам позвонила скорая помощь, – объяснил Вольфганг, – девица зачем-то добралась до Гамбурга, явилась на квартиру к гастролеру, маэстро Авербаху, настаивала, что она его сестра…  – комиссар фыркнул:

– Голова у нее явно не в порядке, но нужен консилиум. Она может искусно имитировать помешательство…  – карету скорой помощи вызвал сам маэстро и его жена:

– Таких людей не таскают в участки, – Вольфганг взял у Краузе сигарету, – я к ним ездил, говорил с ними…  – комиссар вспомнил холодный голос музыканта:

– Понятия не имею, о чем она бормотала. Мой покойный отец во время войны служил в британской армии, однако никаких побочных детей у него не было…  – фрау Майер-Авербах недовольно добавила:

– Девчонка явно была не в своем уме. Она вообразила, что является родней моего мужа, но это совершенная чушь…  – комиссар заметил, что длинные пальцы маэстро слегка подрагивают:

– Он волнуется, – сказал себе Вольфганг, – может быть, если на него нажать посильнее, в приватном разговоре…  – он понимал, что фрау Майер-Авербах играет в паре первую скрипку, – он признается в интрижке с девчонкой…  – Вольфганг со вздохом напомнил себе, что интрижка, если она и случилась, никак не относится к поджогу:

– Хотя хороший адвокат может вытащить дело, настоять, что девица была в аффекте. Например, если она беременна…  – по ордеру того же судьи врачи провели обследование подозреваемой:

– Она не девственница, но в Гамбурге и не найдешь девственниц ее возраста, пусть она и католичка, – усмехнулся комиссар, – и беременности у нее никакой нет…  – ожог ноги был поверхностным, в остальном фрейлейн Брунс отделалась ссадинами и царапинами:

– Однако из-за дыма у нее, по мнению врачей, навсегда потерян голос, – вспомнил комиссар, – она только сипит…  – на допросе фрейлейн сипела о якобы навестившей ферму незнакомке в черном плаще. Вольфгангу было неприятно смотреть на осунувшееся, посеревшее лицо девушки, на упорно раскатывающиеся в разные стороны глаза:

– Редкостная чушь, придуманная, чтобы обелить себя. Но какого черта она потащилась в Гамбург? Рядом море, она могла сбежать куда угодно…  – по словам фрейлейн Брунс, она успела разорвать веревки, которыми ее якобы связала неизвестная. Девушка выскочила в окно:

– Та женщина…  – фрейлейн кусала пересохшие губы, – она стреляла в моего брата, убила его. Я видела тело Иоганна…  – никаких пуль или их остатков в комнате не нашли:

– Ничего бы и не сохранилось, – хмыкнул Вольфганг, – эксперты из пожарной охраны говорят, что температура там сравнялась с индустриальными печами…  – пожилой инженер заметил:

– Во время войны мы проводили испытания таких печей, более скромных размеров, для нужд…  – он оборвал себя, комиссар устало подумал:

– Для нужд крематориев в концлагерях. Бедняга Брунс, отсидеть десять лет при Гитлере и погибнуть от руки собственной дочери. Хотя она ему не дочь, то есть не по крови…  – в метрике фрейлейн Брунс отец не указывался. Вольфганг мог послать запрос в Шварцвальд, где родилась Магдалена, однако махнул рукой:

– Насчет родства с маэстро она все придумала, а после войны было много безотцовщины. Женщины рожали от кого придется. Это к делу отношения не имеет…

Фрейлейн Брунс, по ее словам, добралась до Гамбурга на товарняке, проходившем через станцию в Нибюлле.

Адвокат Краузе поднял спокойные глаза от разложенных по столу материалов:

– Я за это не возьмусь, Вольфганг, – он залпом допил остывший кофе, – моему реноме никак не поможет защита опасной сумасшедшей, убившей собственных родителей и брата. В любом случае, если процесс и состоится, то он будет закрытым, из-за ее возраста, в прессе никаких материалов не появится…  – Краузе собрал документы в папку, – такая работа ничего мне не принесет. Прости за цинизм, – он пожал плечами, – но для моей репутации важны интервью, а у вас здесь ордер, затыкающий рты всем, кто имеет хоть малейшее отношение к делу…