Средневековая история. Цена счастья - Галина Гончарова

– Рана смертельна. Я могу дать яд.

Помимо прочего, вера в Альдоная нравилась ей и отношением к смерти. Если у человека нет надежды, он может умереть по своей воле. И это не грех. Зачем мучиться лишние часы?

– Ты, как всегда, честна. – По губам Ганца скользнула легкая улыбка.

Лиля усмехнулась в ответ.

– Я была честна с тобой всегда.

– Да, это скорее я… Я хотел бы рассказать тебе о двух вещах. Постарайся понять меня. Это я тогда спровоцировал Фалионов.

Лиля пожала плечами.

– Я догадалась.

– Нет, если бы не я, они бы не сделали решающего шага, может быть, никогда… Ты могла бы быть счастлива с Александром.

Лиля на миг прикусила губу.

– Не важно. Это прошлое. Если человек поддался один раз, он и второй раз бы поддался. А где и когда – не угадаешь. Сделанное – сделано. Не стоит жалеть.

Ганц опустил веки. Он знал, что она так скажет, он хорошо изучил ее за эти годы, и столько осталось неразгаданного…

– И… в нашей спальне, в моем ящике комода – шкатулка. С голубой крышкой. Ты так ни разу туда не заглянула.

– Надо было?

– После моей смерти. Там письмо, прочитай, пожалуйста. И прости меня за все.

Лиля коснулась запавшей щеки:

– Это ты прости меня, если что-то было не так.

– Уже давно простил. Когда родился наш первенец. Ты позаботишься о них? А я присмотрю… снизу.

Лиля зашипела кошкой, что явно развеселило умирающего.

– Ладно, сверху. Но присмотрю. Позови ко мне патера.

– Кенет ждет за дверью.

– И не забудь: шкатулка, после моей смерти.

Лиля только покачала головой. Муж, увы, слишком хорошо знал ее. Она бы заглянула туда сейчас.

А через два часа Ганца не стало. Он исповедался патеру Воплеру, попрощался с женой и детьми и принял яд.

Ночью Лиля открыла шкатулку. Письмо было очень коротким.

«Моя любимая, драгоценная, упрямая, несносная жена.

Я знаю, ты сейчас плачешь обо мне. Не надо.

Неизвестно, сколько мне суждено прожить, это письмо я пишу в ночь после рождения дочери. Я люблю тебя. Я редко говорил об этом, но я был счастлив, поэтому ни о чем не жалей.

Спасибо тебе за тепло, за уют, за детей… и позволь покаяться в грехе, который я не раскрыл бы и альдону.

Ты помнишь ту ночь, когда был зачат Джайс? На следующий день меня вызвал его величество.

Вас видел лакей, он же донес королю. Эдоард оказался мудр. Он поручил мне убрать лакея и заняться тобой. Он правильно понял, что между тобой и Ричардом возникло… нечто. Если вовремя плеснуть на угли водой, мы могли рассчитывать пригасить это пламя.

Ты помнишь политическую обстановку в то время. Даже сейчас положение в стране весьма шаткое и нарушить его может любой неверный шаг. Любая неосторожность.

Я не знаю, свободен Ричард или нет, но прошу тебя никогда не становиться королевой. Фавориткой – возможно. Подругой, любовницей, даже любимой, но не супругой короля. Иначе это всколыхнет королевство. Это моя последняя просьба к тебе.

Мне тяжело это писать, но выбора у меня нет. Ричарду подсунули принцессу, а я стал утешать тебя. Я не знал, что полюблю, что буду счастлив… Это не оправдание.

Но я знаю твою душу. Ты – простишь. К тому же, надеюсь, я был не худшим мужем, моя любимая.

Здесь я могу написать это, и рука у меня не дрожит.

Мы с Эдоардом играли чужими судьбами. Он – больше, я меньше, но заплатить за это придется нам обоим. Надеюсь, что это не коснется моих детей, как коснулось его.

Если ты сможешь быть счастливой после моей смерти – постарайся сделать это. Я знаю, тебе было со мной хорошо или хотя бы не было плохо. Ричард – хороший король, и за его плечом тебе будет так же уютно.

Будь счастлива, родная моя. Прощай и не сердись на меня.

Всегда твой Ганц».

Лиля вздохнула, стерла с ресниц слезинку… Почти два года после смерти Ганца она походила на ледяную статую. И в том, что она оттаяла, есть заслуга Ричарда.

Давным-давно, почти тридцать лет назад, они стали любовниками. Потом расстались – и опять вернулись к этому.

Ричард действительно предлагал ей корону, но Лиля отказалась и осталась фавориткой. Дети Ричарда, поняв, что она никоим образом не претендует ни на место их матери, ни на власть, ни на деньги тоже приняли ее. Как женщину, которая любит их отца. Как человека, который скрашивает жизнь королю. Нельзя сказать, что они любили друг друга, но уважали и дружеский нейтралитет сохраняли.

А она… она опять была счастлива.

Ей повезло в этой жизни.

У нее любимое дело, которое будет жить и после ее смерти.

Замечательные дети.

Умные, хорошие внуки.

Она была замужем за достойным мужчиной. За человеком, достойным называться мужчиной.

Более того, на ее пути встретился Ричард. Сейчас они вместе – и тоже счастливы. А кем назовут ее потомки?

Дианой де Пуатье? Франсуазой Скаррон?[10]

Разве это важно?

Она хотела счастья – она его получила.

Да, оно своеобразное, не такое, как у многих, но ведь и она такая одна – переселенка во времени и пространстве.

Придут ли за ней другие? Не важно.

Когда-нибудь она допишет свою историю для потомков и расскажет правду. Но не сегодня. Больше она не собирается ни о чем думать! Она едет к Ричарду в гости.

Лиля решительно поставила перо на подставку и отправилась переодеваться. Благо стараниями модного дома «Мариэль» это можно сделать почти без служанок. По дороге распорядилась оседлать Лидарха-младшего.

Возраст? Время? Пространство?

Мы подвластны им настолько, насколько позволяем себе это. А если кто-то хочет жить, любить, радоваться жизни и быть счастливым – для него не бывает преград.

Лиля улыбнулась вечернему небу.

«Я люблю тебя, мир. До безумия. Нежно. Навечно…»

И легкий ветерок, как благословение, взъерошил ее волосы.

«Я тоже люблю тебя, дитя мое. Будь счастлива…»

Двести лет спустя

Ативерна. Лавери. Большой Королевский музей.

Экскурсовод, молоденькая девушка, заметно волнуется. Ее первая группа – дети лет семи. Удастся ли ей найти с ними общий язык, заинтересовать их?

– Сегодня мы осмотрим выставку, на которой представлены восковые фигуры наиболее заметных деятелей эпохи Зарождения. Кто скажет, когда она началась?

– Двести лет назад, – нестройным хором отвечают дети.

– Верно, молодцы. Тогда в Ативерне правил его величество Эдоард Восьмой. Именно в его правление началось то, что мы называем Развитием. В те времена школ не существовало. Существовали гильдии, они объединяли мастеров, которые брали себе подмастерьев, и дети, ваши ровесники, вынуждены были работать на них за кров и пищу. Часто им не давали и того, они болели, умирали… Чтобы стать членом гильдии, требовалось заплатить взнос и сдать экзамен. Но мастерам не нужна была конкуренция, и очень часто человек на всю жизнь оставался подмастерьем. Или его могли насильно закабалить – дать денег в долг, начислить на них большие проценты… словом, вырваться из замкнутого круга было нелегко. Больниц тогда тоже не существовало. Медицина была весьма и весьма неразвита.