Вейская империя (Том 1-5) - Юлия Латынина

Мятежник Бажар, правда, еще бесчинствовал: нашел где-то золотоглазого оборванца и обул его в государевы сандалии. Наконец, сдался Даттаму и Арфарре. Наследник и ему обещал жизнь. Господин Арфарра, однако, обманул доверие экзарха, молвил: "Когда тушат пожар, не смотрят, чиста-ли вода", и приказал зарубить вора.

Через четыре месяца в провинции отмечали Государев День. Расцвели на улицах золотые гранаты, реки наполнились молоком и медом; и бродили по улицам боги, которые есть не что иное, как слова мудрых указов.

Было, однако, невиданное: по всей провинции ходил корабль на деревянных гусеницах - золотые борта, серебряные весла. Слова при корабле были такие: Государь - корабль, народ - море. Хочет - несет, хочет опрокинет... А секретарь Арфарра ухитрился даже небо раскрасить надписями: это тогда в Варнарайне впервые стали пускать шутихи и ракеты.

Экзарху же доложили: "В древности Золотой Государь взошел на Голубую Гору, обозрел мир, и от этого государство процвело".

Экзарх Харсома отправился к горам. Отказался от казенного паланкина, проделал весь путь на лошади, как простой чиновник, чтобы народ всегда имел к нему доступ.

Накануне молебна наследник изволил спуститься в заброшенные шахты. Долго стоял, будто ждал Золотого Государя, потом со слезами на глазах молвил:

- Увы! Народ Великого Света после мятежа - как неоперившийся жаворонок. Надобно его жалеть, - ибо, бывает, и жаворонок в неразумии клюет кречета... Разве стал бы государь Амар преемником Золотых Государей, если бы не помощь рудознатца Шехеда.

Помолчал и спросил у Даттама:

- А правда ли, что в стране варваров еще много легкого железа?

На следующий день взошли на гору, исполнили обряды. Наследник сказал:

- Нынче все наши мысли - о достижении мира и спокойствия. Когда в государстве царит мир и спокойствие, человек думает о том, как преумножить собственное добро. Когда же в государстве царим смута и бунт, человек думает о том, как завладеть добром ближнего. Поистине цель государя добиться, чтобы простые люди сохраняли нажитое и старались приумножить его. Ибо чем больше в государстве богатых людей, тем богаче само государство.

Секретарь Арфарра молвил, указывая по ту сторону Голубых Гор:

- Некогда ойкумена доходила до самого океана, а ныне океаном называют маленькое озеро в государевом дворце! Государство расколото, и трещина проходит через сердце наследника! Пока не восстановим целостность государства, в нем будут непременно случаться беды, бунты и неурожаи!

Вечером, наедине, экзарх спросил Даттама:

- А вы что скажете о целостности государства?

Тот поклонился, оправил шелковый монаший паллий и ответил:

- Увы! Варвары кормятся с копья, мочатся с седла... Прежде надо научить их жить не для войны, а для мира... Разрешите храму торговать с королевством, - мы научим их уважать мирную выгоду, и они сами отдадут нам земли.

Надобно сказать, что храм и раньше нарушал торговую монополию, но тайком.

- А потом, - прибавил, поколебавшись, Даттам, - не все у варваров достойно осуждения. Например, крестьяне их пребывают в бедности, немыслимой для жителя ойкумены, однако ж не жалуются и не бунтуют.

- Почему? - быстро спросил экзарх.

- Потому что над ними - не чиновник с печатью, а сеньор с мечом. Потому что нет, увы, государя, которому подают жалобы, и потому что нет людей мудрых, учащих народ стоять за свои права... И поэтому, - сказал Даттам, - хотя железо в стране варваров спрятано так же глубоко, как и здесь, добыть его легче.

Долго смотрел наследник на далекие горы, еще пребывающие во мраке, и, вздохнув, молвил:

- День сменяет ночь, и ночь сменяет день, и изо лжи рождается истина... День, однако, сменяет ночь - чтобы на полях росли колосья. Что-то же растет и в истории?

Вздохнул и вынул из рукава золотого государя.

- Говорят, - сказал наследник, - деньги - те же знаки собранного урожая. Почему же тогда не размножаются они, как зерна? Говорят: в древности государев лик рисовали на монетах, и деньги размножались сами собой. Говорят: золото ближе по свойствам к зерну, чем бумага.

Засмеялся и добавил:

- Что ж, - пусть храм торгует с королевством.

В этот год случилось чудо: у подошвы Голубой горы стала оживать мертвая половина старого ясеня, пустила клейкий листок. А одному ярыжке было видение: зашкворчали яшмовые вереи, расскочились засовы, камни Золотой Горы перекинулись Золотым Городом...

Гадальщики и прочие чародеи остались только те, что приписаны к цехам.

13

Минуло три недели с тех пор, как в Ламассу пришло первое письмо от Бредшо, и неделя с тех пор, как явился он сам.

Ранним утром накануне Весеннего Совета королевский советник Клайд Ванвейлен навестил свой городской дом.

Ванвейлен никогда теперь не носил передатчика, а дни и ночи проводил во дворце. Земляне узнали о том, что советник проехал через городские ворота, от толпы просителей, внезапно заполонивших двор. По распоряжению советника ворота всегда держали открытыми, а на кухне двое поварят варили каши и похлебки.

Ванвейлен соскочил с лошади, собрал прошения, положил их в переметную суму, каждого посетителя утешил, суму отнес в свою горницу. Потом спустился в залу, где собрались остальные шестеро землян, швырнул на лавку шитый плащ королевского советника и попросил какой-нибудь еды:

- А то с вечера было недосуг поесть. Арфарра, - прибавил он со смешком, - по-моему, только медузий отвар пьет. Здоровому человеку рядом с ним невозможно.

Бредшо спросил:

- Ты где был вчера?

- На дамбе, - ответил Ванвейлен.

- Неправда, - ответил Бредшо. - Я там был с Даттамом, тебя на дамбе не было.

Ванвейлен молча уминал молочного поросенка с серебряной тарелки о трех ножках. Поросенка вчера прислали с королевского стола. Серебро поднесла депутация из Семиречья.

Бредшо внимательно оглядел одежду Ванвейлена, особенно юфтяные сапожки, и решил, что одежда слишком чистая для человека с таким утренним аппетитом. Он покинул залу, прошел в горницу, развернул переметную суму. Там лежало шерстяное платье и грубые кожаные сапоги, перепачканные зеленоватой, в каолиновых прожилках глиной. Бредшо давно исходил окрестности Ламассы и знал, что возле дамбы такой глины нет: есть ближе к городу, там, где обнажилось старое русло. Бредшо решил не скандалить, спустился вниз.

Ванвейлен внизу объел поросенка, съел целую тарелку лапши, запил красным чаем, вытер губы и сказал:

- После Весеннего Совета я еду королевским посланцем в Кадум, а оттуда - на Север.

Все потеряли дар речи, а Бредшо спросил:

- А корабль?

Надо сказать, что земляне, не считая Ванвейлена, потратили три недели не зря. Из погребов бывшей бакалейной лавки вынесли бочки и крюки, навесили замки с секретом. Достали все необходимое, - вернее, треть необходимого, и кое-как Стависски и Шенфельд ухитрились запеленговать аварийные позывные корабля, наложить их на карту, вычислить место, и вычислили: выходило, что корабль лежит где-то возле столицы провинции. Слишком уж точно свалился: куда как вероятней, что был притащен...