Ричард Длинные Руки – воин Господа - Гай Орловский

Молот вырвался из моей руки неслышный, как летучая мышь, только уже вблизи костра залопотал сминаемым воздухом. Страж быстро вскинул голову, я успел увидеть вскинутые руки. Молот с чмоканьем ударил в потную от страха и волнения ладонь, а страж остался на спине, раскинув руки.

Я бросился к бараку, меня трясло, ибо все трюки с подрубленными деревьями я знаю только по кинокадрам, когда лесорубы, соревнуясь, втыкают в землю карандаш, а потом должны срубить дерево так, чтобы оно, падая, вогнало карандаш по самый торец.

Молот ударил в ствол почти под корень. Страшный треск, молот описал петлю и быстро вернулся ко мне. Я уже на бегу ухватил за рукоять, оглянулся в страхе. Показалось, что дерево падает прямо на меня. Оно и падало на меня, вернее – на то место, откуда я бросал молот, а бросал я с линии двери барака.

Земля вздрогнула, все на ней подпрыгнуло. Жидкое пламя в костре заметалось, вспыхнуло ярче. Ствол в три обхвата лег вплотную к стене барака, плотно привалив собой и дверь. Мне почудилось, что с той стороны тут же начали бросаться на нее, пробуют открыть, донеслись злые и перепуганные крики, звон оружия.

Грязный барак для рабочих вынырнул так стремительно, что я едва не пробежал мимо. Молот сокрушил сонного стража, я ворвался с мечом в левой, молот в правой, из глубины выбежал еще один, глаза вытаращены, рот начал открываться для истошного вопля.

Молот ударил ему прямо в зубы, разнес все вдрызг, я едва удержал эту мокрую липкую рукоять, дальше вниз пошли широкие каменные ступени. Я сунул меч в ножны, сорвал со стены факел.

Внизу широкий коридор, толстые двери по обе стороны. В тупике дремлет, положив голову на стол, стражник. Почуял неладное, вскинулся, тут же завопил:

– Стража!.. Рабы взбунтовались!

Я швырнул молот.

– Дурак!.. Я никогда рабом еще не был.

– Будешь, – прорычал он взбешенно.

Меч блеснул в его руке, но молот ударил в грудь, сплющил, изо рта, ушей, глаз выплеснулись тугие темно-красные струи. За дверьми послышались нарастающий гул голосов, крики. Я быстро снял с пояса стража связку ключей, кое-как отпер ближайшую дверь.

В темноте на гнилой соломе скрючились грязные лохматые тела. Свет факела ослепил их, они закрывались ладонями, кто-то крикнул:

– Что случилось, господин?

– Вы свободны! – прокричал я. – Вот ключи, откройте все двери!.. Кто способен драться, пусть возьмет наверху оружие.

Я прижался к стене, чтобы не стоптали, а когда они повскакивали на ноги, я обнаружил, что это и есть гномы. Они хлынули, как стадо бизонов, но все же двое метались со связкой ключей, отпирали намного быстрее, чем это сделал бы я. Когда все камеры были распахнуты настежь, я прокричал вдогонку:

– Атарку привет!.. Атарку!

Сверху послышался радостный вопль:

– Слава Атарку!.. Это он нас освободил!

Вот так всегда, мелькнула мысль, воюет один, ордена получает другой. Один гном уже с лестницы оглянулся, я увидел широкий щербатый рот, растянутый в смехе до ушей. Гном крикнул:

– Если хочешь… там внизу есть еще и люди! Правда, стоит ли их освобождать? Рудокопы из них никчемные…

Я с трудом отыскал ход, что вел еще ниже, там выбил молотом дверь. В слабом трепещущем свете факела заключенные выползали измученные, жалкие. Многие тут же ринулись на четвереньках к лестнице, другие, как совы, в ярком свете факела невидяще тыкались в стены, искали выход на ощупь.

Нескоро среди измученных, истощенных людей я увидел знакомую фигуру, окликнул. Бернард обернулся, широкое лицо дрогнуло от изумления.

– Дик?..

– Он самый! – крикнул я. – Где остальные?

– Асмер был здесь, – ответил он тем же гулким ревом, но я слышал в нем хрипы и уже не орлиный клекот, а хлюпанье поврежденных легких. – И отец Совнарол, а вот Ланселота увели в замок…

– Тогда заглянем и в замок, – пообещал я.

– Сэр Ричард! – послышался знакомый голос. – Ваша милость!

По ступенькам сбежал Сигизмунд. В лохмотьях, жестоко избит, но в руке короткий меч стражника, а лицо дышит отвагой и мужеством. Бернард вскинул брови, видя, как его оруженосца, который явился, конечно же, только затем, чтобы спасти своего хозяина, кто-то называет сэром, но всмотрелся в Сигизмунда, а в молодом рыцаре явно видна благородная кровь, и повидавший жизнь Бернард на всякий случай смолчал, отвернулся и тяжело поспешил за рабами наверх.

– Где доспехи? – крикнул я.

– Мы с Гуголом их спрятали, – сказал Сигизмунд торопливо. – Нашли нору, сунули туда и завалили камнями!.. А потом вернулись к вам… но не успели. Два дня прятались, все искали, как вас освободить… Простите, ваша милость, я понимаю, я нарушил воинский долг, в Зорре ждут доспехи, однако мой сюзерен в плену… Как я мог, моя рыцарская честь, мои обеты, даже Гугол перестал ругаться и не бросил меня, как обещал… А дальше вы знаете.

– Догадываюсь, – буркнул я, но как ни старался выглядеть недовольным, в груди разливалось тепло. Кому-то же я нужен на этом свете! Мог бы отвезти доспехи, стать героем. Но остался, ползал две ночи на брюхе, голодный и холодный, высматривал меня, искал пути, как пробраться в эту крепость и освободить меня, своего сюзерена… – А где Гугол?

– Где-то наверху, – ответил Сигизмунд преданно. Он смотрел на меня влюбленными глазами. – Его по слабости здоровья взяли на кухню. Сэр Ричард, но как… с казармой? Там человек сто отборных солдат!

Я отмахнулся:

– Пусть такие мелочи тебя не беспокоят.

Он вытаращил глаза. Я жестом послал его наверх, уже только мы остались в опустевшем подземелье с распахнутыми дверьми тюремных камер. Факел начал чадить, погас. Вслепую мы отыскали лестницу, выбрались на верхний этаж подземелья, а потом и наверх, под звездное небо, на свежий воздух. Заключенные носились с дикими криками, размахивали мечами, копьями, топорами. Похоже, успели разгромить караульное помещение, где складывают оружие.

Бернард стоял перед упавшим деревом, уважительно мерил взглядом его необъятную толщину. Присвистнул.

– А я уж думал, как с ними справимся…

– Они уже не опасны, – ответил я коротко.

– Но… гм… я не думал, что даже твой молот может сшибить дерево такой толщины. Это же гора, а не дерево!

– Теперь может, – ответил я коротко.

Сигизмунд сказал задиристо:

– Сэр Ричард мог бы всех убить, но он, преисполненный христианского милосердия, не любит проливать кровь!

Бернард крякнул, смолчал. Я подумал с тревогой, что надо будет их держать как можно дальше друг от друга. Сигизмунд уже ненавидит Бернарда за то, что тот, по его мнению, недостаточно почтительно обращается с его сюзереном, тем самым нанося урон и его чести. А если отыскать Ланселота, тот вообще не позволит называть меня сэром.