Последняя любовь Скарлетт - Джулия Хилпатрик

– Слушай, Моника, нам надо потерпеть. Этот заяц, которого я чуть было не задавил, нам показал, что мы находимся далеко от жилья.

– Почему ты так думаешь?

– В противном случае это была бы кошка.

– Ален, умоляю, поезжай быстрей, я жду не дождусь, когда мы увидим какой-нибудь придорожный трактир!

– А ты уверена, что сможешь съесть то, что тебе там предложат?

– А что мне там такое могут предложить?

– Откуда я знаю? – ответил Ален. – Но я думаю, что там не будет того, что ты привыкла заказывать в лучших ресторанах Сан-Франциско.

Он удовлетворенно скривился, думая, что отомстил этим замечанием на капризы спутницы.

К тому же, юноша мог себе позволить скорчить недовольную мину, зная, что девушка не видит его лица.

И правда, девушка некоторое время молчала. Но потом вдруг произнесла:

– Послушай, Ален, а ты уверен, что ты порвал с этой Луизой?

– Почему это тебя так волнует? – холодно спросил Перкинсон.

– Я не привыкла делить парней с кем бы то ни было, – запальчиво ответила Моника.

Ален задумался. Действительно, порвал ли он с Луизой? Перед тем, как поехать из города на все четыре стороны, он и в самом деле подумал, что порвал, теперь же начал сомневаться.

– Лучше бы ты не задавала мне этого вопроса, – тихо пробормотал себе под нос Ален.

– Что ты там говоришь? – спросила девушка.

– Да так, – ответил Ален. – Я сказал, что действительно порвал с ней…

– По-твоему тону можно подумать, что тебе это было очень тяжело…

– Действительно, Моника, мне нелегко это далось…

– Что, она не хотела отпускать тебя?

– Нет, она даже не знает, что я поехал с тобой…

– Думает, что ты поехал один?

– Нет, она вообще не знает, что я поехал… Если ей кто-либо уже не сказал.

«И опять у него в тоне сожаление… – поморщившись, подумала девушка. – И что он нашел в этой старухе? Ведь она годится ему в матери».

– Послушай, Ален, – сказала Моника. – Я не хочу, чтобы ты думал, будто я вмешиваюсь в твою жизнь… Но, может быть ты мне скажешь… Ведь у вас с Луизой не все было гладко.

– Откуда ты знаешь? – резко спросил Ален.

– Как? – удивилась Моника. – Мне ли не знать? Ты забыл, что у нас много общих знакомых?

– Ах, да… Что тебе сказать? Действительно, у нас с ней не все так гладко, – ударился в воспоминания Ален. – Мы с ней часто ссорились… Тебя это не обижает?

– Что?

– То, что я рассказываю о ней!

– Нет, я же сама попросила, – ответила Моника. – И потом, как меня может обижать твой рассказ, если ты говоришь, что порвал с Луизой. К тому же ты не рассказываешь, как вы с ней миловались, ты рассказываешь, что у вас были ссоры. Можешь подробнее, если не против…

– А я и не против, – спокойно сказал Ален. – Мы действительно ссорились с Луизой.

– А почему?

– Слушай, тебе не кажется, Моника, что ты глубоко стала копать?

– Нет, просто мне интересно это, потому что я хочу знать о тебе все. Быть может, мне еще предстоит ссориться и с тобой…

– Но я приложу все силы, дорогая моя, чтобы мы с тобой жили мирно, – сказал Ален. – А у Луизы просто скверный характер. Не знаю, может кому-то он и нравится. Мне же – нет.

– Но ты так долго был с ней. Почему?

Ален промолчал. Не станет же он, в самом деле, опускаться до откровенности и говорить девушке, беззаботно сидящей сзади и осматривающей окрестности в ожидании постоянного праздника с любимым, что отношения любимого с Луизой были основаны на деньгах?

– Понимаешь, Моника, – осторожно сказал Ален, делая вид, что не расслышал последнего вопроса. – Я бы это все еще и вытерпел. Но Луиза замужем…

– Ну и что? – удивленно проговорила девушка. – Ты, насколько мне известно, всегда имел такой характер, что этот факт тебя не останавливал! Ведь ты мне так и сказал когда-то: Моника, если у тебя есть муж, это меня не волнует! Помнишь такое?

– Да, – нехотя согласился Ален, припоминая первые встречи с девушкой. – Однако в случае с Луизой все дело в том, какой у нее муж…

– Он ревнив?

– Да, но к тому же, он не терпит негров…

– Вот тебе раз! – воскликнула Моника. – Это еще что такое? При чем тут негры?

– Моя бабушка была негритянкой, – скрепя сердце, признался Перкинсон.

– Ну, меня это не волнует! – быстро прервала его Моника. – Только, почему же ты белый?

Она сделала ударение на слове «ты».

– А говоришь, что тебя это не волнует… – сказал Ален.

– Но милый… Я ведь спросила из любопытства. Ты говоришь, бабушка была негритянкой… У нее должен был родиться темнокожий ребенок.

– Да, Моника, так бывает, но не всегда… Мой отец имел светлую кожу, это позволило ему вообще скрывать, что его мать – негритянка. У меня, как видишь, тоже белые не только ладони и пятки…

Моника передернула плечами.

– Бр-р-р-р. Кто бы мог подумать, от тебя я могу родить темнокожего сына…

– Ага, все-таки ты переживаешь?

– Нет, Ален, – поправилась Моника. – Я не переживаю. Просто это так неожиданно – рожаешь ребенка, а он оказывается темнокожим.

– Можешь успокоиться, милая! – раздраженно бросил Перкинсон. – Я не собираюсь агитировать тебя за то, чтобы ты родила мне кого-нибудь!

Девушка некоторое время молчала. Но потом любопытство взяло в ней верх, и она спросила:

– Ален, ты начал говорить о муже Луизы. Он что, знал о твоей бабушке?

– Да, ему кто-то сказал, что его жена проводит время с человеком, у которого такие предки.

– И ты поэтому решил скрыться?

Ален подумал, рассказывать ли Монике о том, как его избили. «Нет, – решил он, – об этом я промолчу».

– Не это главное, – сказал Перкинсон. – Все дело в том, что я знаю мужа Луизы. Он настоящий расист.

И, сам не зная почему, Ален стал рассказывать Монике о том, как познакомился с мистером Строуберфилдом.

– Я тогда учился в университете, ты знаешь это, Моника… Так вот, у меня был знакомый, его звали Пит Сигер. Он не был негром, он был как и я мулатом. С той только разницей, что ему меньше повезло – кожа у парня была настолько смуглая, что это нельзя было никак назвать загаром.

Профессора по разному относились к тому, что цветной юноша поступил в университет, как говорится, плати деньги и учись. Одни не обращали на это никакого внимания, другие только терпели это, стараясь не подавать виду. Вроде бы отношение к неграм у нас официально изменилось после Гражданской войны…

Но один из профессоров, такой Бартоломью Тетчер, большая гнида, не мог на дух переносить Пита. Он всячески ему показывал, что считает большой ошибкой нахождение Пита в стенах учебного заведения. Однажды он не сдержался и при мне обозвал Пита, подошедшего к нему после лекции с вопросом, тупоумным черным псом.