Том 6. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть аторая - Эрнест Лависс

Впрочем, эти меры были вскоре отменены. В конце 1848 года налог на соль был восстановлен, но, по соображениям мудрой осторожности, старый тариф был понижен на две трети, и в следующем году, всего шесть месяцев спустя после отмены, снова введены были все сборы со спиртных напитков, в том числе акциз, необходимый для обеспечения правильного поступления всех остальных видов этого налога.

В 1849 году был создан новый налог — обложение недвижимых имуществ, не подлежащих отчуждению. Это обложение заменяло налог на наследства, который взыскивался бы с названных имуществ в случае принадлежности их физическим, а не юридическим лицам.

В 1850 году процентные бумаги, широкое распространение которых создавало богатый источник дохода, впервые привлекли к себе внимание фиска. Они были обложены гербовым сбором и в смысле наследования должны были подчиниться тому же тарифу, что и недвижимое имущество, тогда как прежде оплачивали только одну четвертую часть этого тарифа. В 1857 году к гербовому сбору была прибавлена особая пошлина, взыскивавшаяся при переходе процентных бумаг из рук в руки.

ГЛАВА XII. ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА 1848—1870

Французская литература Второй империи по сравнению с литературой 1815–1848 годов являет признаки начинающегося упадка; скрывать это отнюдь не следует, потому что это вполне естественно по окончании литературной эпохи, которую можно поставить наряду лишь с веком Людовика XIV. Новый период ознаменовался оскудением романтизма и возвратом к реализму. Около 1850 года повторилось в точности то же самое, что произошло в 1660 году, с той лишь разницей, что в 1660 году реалисты стояли выше своих предшественников, тогда как около 1850 года именно реалисты оказались значительно ниже тех, кого они заменили и кого своим появлением показали в более ярком свете. Таким образом, хотя события развивались одинаково в обоих столетиях, тем не менее XVII столетие остается в памяти у людей веком классиков, а XIX — веком романтиков.

Поэты. Поэзия, благодаря романтикам, еще продолжала сиять ярким блеском между 1848 и 1870 годами. В 1853 году были изданы Эмали и камеи, о которых мы уже говорили, описывая в общих чертах литературное поприще Теофиля Готье. Кроме того, Виктор Гюго не только был жив, но находился в полном расцвете сил. Изгнание заставило его всецело отдаться литературе. С другой стороны, зрелость благоприятствовала этому мощному и терпеливому характеру, подобно тому как юность благоприятствует характерам более инстинктивного склада. Между 1850 и 1860 годами Гюго создал свои самые сильные произведения. То были прежде всего Созерцания, вышедшие в 1856 году, — сборник стихов, частью совершенно интимных и элегических, каковы, например, восхитительные Раисатеае[225], частью более объективных, подобных взорам, кидаемым на людские страдания и подвиги, — нечто вроде элегий, общих для всего человечества. То были Осенние листья и Внутренние голоса, но расширенные, возвышенные более широким воззрением на жизнь и чувством, усилившимся в страдании.

В гневе обманутых надежд и оскорбленных убеждений Гюго бросил миру свои грозные, но часто восхитительные Кары, где наряду с вульгарной и тривиальной бранью, недостойной искусства и не сглаженной талантом автора, содержатся отрывки редкой красоты, возрождающие лирическую сатиру, забытую со времен д'Обинье[226]. Впрочем, значение их было еще шире. Сравнивая величие первой Империи с ничтожеством второй, — антитеза, лежащая в основе этой книги, — Гюго вынужден был рассказать о наиболее выдающихся событиях царствования Наполеона I, писать— чего с ним доселе не бывало — рассказы в стихах, и он открыл в себе великого эпического поэта. Такого рода открытия никогда не проходят без пользы, и Виктор Гюго вспомнил об этом впоследствии. Отрывку Искупление из сборника Кары обязаны мы Легендой веков.

Последняя вышла в свет в 1859 году. То было последнее преображение творческой манеры Гюго, величайшее из всех когда-либо написанных им произведений. Как это бывает почти всегда, публика сразу этого не заметила и заговорила об упадке гения; один только Монтегю объявил новую книгу шедевром и лучшим творением поэта.

В 1865 году Гюго дал еще Песни улиц и лесов. Потому ли, что это произведение было продуктом юношеского творчества, как утверждал сам автор, или потому, что это был мимолетный экскурс в совершенно чуждую ему область, — но книга получилась весьма слабая. Кое-где в ней замечается виртуозность, никогда не изменявшая Гюго, и попадаются иногда довольно свежие наброски, но в общем это — тяжелое и неловкое острословие.

В рассматриваемую эпоху Гюго писал прозой больше, чем в какой бы то ни было другой период своей жизни.

В 1862 году вышли в свет Отверженные — роман с социалистическими тенденциями, в котором новоявленный эпический талант Гюго развернулся в полном блеске, особенно в сценах битвы при Ватерлоо, смерти героя романа Жана Вальжана и т. д. Труженики моря — очень скучный роман, в котором, однако, попадаются поразительные страницы, дышащие истинно художественной красотой, — появился в 1866 году, а в 1864 году была опубликована лирическая фантазия под маркой критической диссертации, озаглавленная Вильям Шекспир. Наконец, в 1869 году был издан Девяносто третий год — роман совершенно неинтересный[227] и даже с точки зрения стиля изобилующий лишь недостатками, характерными для Гюго.

С этого момента для великого писателя наступает период действительного упадка. Хотя он писал вплоть до своей смерти, последовавшей в 1885 году, и оставил посмертные сочинения, обнародование которых не закончено и поныне, мы укажем здесь главные его произведения, чтобы впоследствии не возвращаться к ним. В 1872 году появился Страшный год (1870–1871), где среди бесконечных словоизвержений попадаются очень сильные стихи и, по нашему мнению, даже самые могучие лирические отрывки Виктора Гюго. Во второй и третьей частях Легенды веков некоторые прекрасные поэмы, как, например, Кладбище в Эйлау, Искусство быть дедушкой и Четыре веяния духа, временами производят приятное впечатление.

Этот большой поэт, которому не могли повредить ни проявляемое им невыносимое самодовольство, ни чрезмерное поклонение друзей, остается одним из величайших имен французской литературы. Прежде всего он великий стилист. Он прекрасно знал все ресурсы языка и, со своей стороны, преумножил сокровищницу французской речи. Виктор Гюго был величайшим, искуснейшим и изумительнейшим литературным художником, т. е. чудеснейшим виртуозом слова, созвучий и рифм, какого только знала Франция.

Рядом с ним другие поэты кажутся пигмеями, а между тем в эпоху Второй империи появилось несколько весьма почтенных имен. Ученик Ламартина, и при этом один из самых самобытных его учеников, Виктор де Лапрад издал в 1852 году Евангельские поэмы, обратившие на него внимание публики; его слава упрочилась изданием Психеи, большой и довольно удачно построенной мифологической поэмы, и некоторыми отдельными, весьма художественными стихотворениями, как, например, Смерть дуба. В 1860 году довольно неудачная экскурсия в область политической поэзии создала некоторый шум вокруг его имени. В общем он занимал весьма почетное положение в литературном мире.

Более значительным поэтом, по крайней мере в смысле совершенства формы, является Леконт де Лиль. Его Античные поэмы (1854) и Варварские поэмы (1863) несколько монотонны, так как автор сумел или захотел внести в них только цветовые и звуковые эффекты, но вместе с тем они отличаются бесспорной красотой и пластической гармонией. Воспользовавшись одним из приемов Виктора Гюго, Леконт де Лиль создал из него целый жанр, не лишенный сурового достоинства и величия, хотя, по нашему мнению, злоупотреблять им не следует. В период 1850–1865 годов Леконт де Лиль стоял во главе группы молодых поэтов, которая последовательно переменила множество названий, но в конце концов остановилась на имени парнасцев. Эти молодые поэты щеголяли главным образом полным отсутствием чувствительности и чрезвычайной заботой о форме.

В обеих этих тенденциях сказывалось влияние Леконта де Лиля и Теофиля Готье. Они ничуть не сердились, когда их называли бесстрастными. Они образовали маленькую школу, привлекавшую к себе довольно много внимания в годы Второй империи. Из нее вышли некоторые замечательные поэты, но о них мы поговорим в своем месте, тем более, что они, как это часто бывает, распрощались с тенденциями, общими всей их школе, лишь только дошли до сознания своей собственной оригинальности.

Вне их кружка стоял Отран; частью в театре, где он вызвал рукоплескания своей пьесой Дочь Эсхила, частью томиками своих стихов, в которых он изображал — сплошь и рядом сильно и почти всегда изящно — красоту полей и моря, он добился значительной известности, вполне удовлетворявшей его врожденную скромность.