Правда выше солнца - Анатолий С. Герасименко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кадмил мысленно плюнул (потому что, когда лицо закрыто тряпкой, не очень-то поплюёшься) и развернулся прочь от школы.
– Поторопись только, – донеслось ему вслед. – Бой скоро кончится, а после боя Меттей всегда напивается в говно.
Кадмил остановился. У него родилось крайне нехорошее предчувствие.
– Парни, – обратился он к солдатам, – а скажите-ка, вы ведь здесь давно служите?
– Да года два уж, – ухмыльнулся рыжий.
– Небось, всех гладиаторов помните?
– Ну... – рыжий заколебался. – Новичков-то всех не упомним, они мрут часто. А ветеранов знаем, конечно.
– У вас же тут есть такой высокий, чернявый крейке? Глаза серые… Шрам на ноге ещё.
Солдаты заухмылялись.
– Шрам на ноге, ишь ты, – хмыкнул тот, который с родинкой. – Полюбовник твой, что ли?
Кадмил сделал глубокий вдох и медленно выдохнул сквозь ткань.
– Пусть будет полюбовник. Его продали за семейные долги, ну а я подкопил денег и хочу выкупить. Не скажешь, тут ли? Акрионом зовут.
Солдат с родинкой сочувственно цокнул языком, а его рыжий приятель печально вздохнул:
– Увезли как раз твоего Акриона. Дерётся нынче. Беги, авось успеешь.
Подобрав подол тоги, Кадмил ринулся прочь от школы, вниз по холму. Туда, где белела городская стена. «Ми ам меле, – стучало в висках. – Ан амусе луди. Ан аме тезе…». Сумка с жезлом, кристаллами и «лирой» бестолково хлопала по бедру. Ткань на голове размоталась и летела за спиной, как дурацкий флаг.
«Что делать? – в панике думал Кадмил. – Что вообще можно сделать?» Сейчас он прибежит в театр. Выйдет к арене. Увидит мёртвое тело – труп того, кого сделал героем. Того, кому задурил голову, накормил ложью и заставил играть в свою собственную тайную игру... Впрочем, вздор! Он успеет! Он как раз успевает к началу боя, если их только что увезли, надо только найти возницу с быстрым конём! Почему, почему он сразу не купил лошадь?!
Ворота были нараспашку. Кадмил, хватая ртом воздух, вбежал в город, огляделся. Пыль, гомон, снующие туда-сюда люди. Надписи на грязно-жёлтых стенах, каменная мостовая с отчётливой колеёй, оставленной тысячами колёс. Четырёхугольный бассейн, фонтанчик, увенчанный маленькой – но от этого не менее отвратительной – статуей Вегольи. Солдаты, с безразличным видом скучающие у караулки.
– Служивые! – крикнул Кадмил. – Как к театру Тинии пройти? Опаздываю, на похороны спешу!
Старший из солдат усмехнулся:
– Там уже, поди, вовсю дерутся... Ступай прямо до конца улицы, затем повернёшь налево. Увидишь за домами театр. Ну, и иди прямо к нему. Театр большущий, не пропустишь.
– Долго идти-то? – с тоской спросил Кадмил.
Солдат пожал плечами:
– Да порядочно.
– А конюшни где-нибудь рядом имеются? – Кадмил озирался, не только не видя чего-либо подобного конюшне, но и не чуя поблизости лошадиного запаха (впрочем, обоняние всё ещё были притуплено после утреннего визита в трюм «Саламинии»).
– Конюшни – там, – солдат неопределённо махнул рукой и отвернулся. Похоже, он полностью растратил запас дружелюбия и не собирался более помогать чужаку – выучившему язык, нарядившемуся в дорогую одежду, но всё равно оставшемуся пентюхом, который не знает, где в Вареуме находится театр Тинии. Не говоря уж о конюшнях.
Кадмил побежал по улице, огибая прохожих, разбрызгивая лужи, которые, несмотря на засуху, хранили в себе грязную зацветшую воду. Едва не налетел на пожилую тётку с высоченной причёской. Толкнул раба, медленно катившего перед собой нагруженную капустой тачку. Свернул в тёмный и вонючий переулок, проехался по грязи, выбежал на маленькую площадь, где был такой же бассейн с фонтанчиком, что у входа в город. Рядом росло одинокое молодое деревце.
Кадмил остановился у бассейна, схватился за деревце, чтобы не упасть, и зачерпнув воды, плеснул в лицо. Лёгкие горели, колени подкашивались, спину раздирало тупыми крючьями, затылок корёжило клещами. Он поднял взгляд и едва не закричал от отчаяния. Солдат не обманул: отсюда действительно был виден театр. Здание поднималось над домами, как грозовая туча – гигантское, мрачное, округлое. Невообразимо далёкое. В воздухе у колоннады верхнего этажа вились чайки, глядевшиеся отсюда крошечными белыми точками.
До театра было, навскидку, дюжины три стадиев. Даже если бежать сломя голову по улицам Вареума – этому смрадному лабиринту, полному развилок и тупиков – то попадёшь на похороны не раньше, чем через час. Кадмил с остервенением рванул себя за отросшие волосы.
Не успеть! Ми ам меле! Опоздал! Опоздал!!
Мелита.
Ребёнок.
Акрион…
Раздался мирный, спокойный перестук копыт, и на площадь из узкого переулка вышел конь. Обычный, рыжей масти, с белым пятном на лбу. Это было похоже на чудо. Кадмилу даже померещилось, что лошадь идёт к нему по своей воле – послание самой судьбы. Тут же он, впрочем, заметил мальчишку, ведущего коня под уздцы.
Кадмил рванул завязки сумки, сломав ноготь. Подскочил к остолбеневшему мальчишке, втиснул в маленькую грязную ладонь монеты – дюжину золотых дельфинов, больше, чем дадут на любом рынке Вареума.
– Продай коня! – прохрипел Кадмил.
Мальчишка отдёрнул руку. Деньги шлёпнулись наземь.
– Он не мой! Он моего господина, Энка Цециния!
Конь фыркнул с отчётливой пренебрежительной интонацией. «Сопляк сейчас орать начнёт, – подумал Кадмил с остервенением. – Стражники сбегутся… Как же не хватает «золотой речи». Что ж, на худой конец, сгодятся монеты из того же материала».
Он зачерпнул золото горстью, швырнул под ноги мальчику – деньги рассыпались, тускло блестя в пыли.
– Здесь хватит, чтобы купить для твоего господина троих коней. Да в придачу нового раба, посмышлёней!
Мальчишка бросился на колени и принялся подбирать монеты. Кадмил вскочил на коня. Тот снова фыркнул, помотал головой, но остался спокоен, не пытаясь сбросить незнакомого седока. «Славная зверюга», – Кадмил похлопал по бархатной шее. Обернулся к мальчишке, всё ещё собиравшему деньги:
– Если ты не совсем туп, то прибережёшь пару дельфинов для себя. А то и больше. Или вообще заберёшь всё.
Мальчик глядел снизу вверх, открывши рот. Кадмил сжал ногами лошадиные бока, стегнул уздечкой:
– Пошёл!!
И началась скачка. Конь летел стрелой, копыта звонко били в мостовую. Кадмил едва успевал следить за силуэтом театра, который то скрывался за домами, то вновь выныривал из-за крыш, показываясь во всём омерзительном великолепии. Ближе… Ближе… Сейчас направо, в проулок – прощения просим, господин, ничего, потом отстирается! Еще ближе! Теперь налево. Стоп, здесь тупик, тпр-р, назад! Хороший мальчик,
