В лабиринте миров - Татьяна Любушкина

Наволы спрятались среди сосен. Я спустилась вниз.

Серые тени мелькали от ствола к стволу, и я точными ударами посылала по ним белый, смертельный огонь. Стало легче дышать. Грудь наполнилась воздухам, голове вернулась ясность, и ко мне вернулся Тотошка. Верный дружок злобно взвыл и принялся нападать на одиноких наволов. Его клыки не приносили им вреда, но он точно находил местоположение каждого навола и тогда его настигал белый огонь.

— Дави их, Тотошка, бей!

От моего тела пахло горелым мясом.

Возле избушки лешего послышались громкие крики, и мы с Тотошкой устремились туда.

Солнечный луч едва не сбил меня с ног. Тётка Тамара бросалась солнечными ядрами, как автомат, разбрасывает выстрелы.

— Это я! Осторожно! — мой голос был едва различим в свирепом вое схватки, но старухи заметили моё присутствие и воодушевились.

Поляна перед избушкой была заполнена постземами, наволами и подобным им тварям, названия которым я не знала.

Чёрный волк валял по снегу предмет, больше всего напоминавший рваное одеяло. Ещё два таких же «одеяла» пикировали сверху, и громадные сосны сплющились от их приземления, как песочные куличи.

Тётка Тамара брызнула в их сторону шрапнель солнечных искр и одно «одеяло» полыхнуло весёлым пламенем. Другое заколыхалось и растянувшись во все четыре стороны накрыло своим полотном дерущихся, в том числе и тётку Тамару. Я не успела ничего сделать и ждала, что тётке пришёл конец — она погибнет под прессом «летающего одеяла», но под его полотнище бесстрашно юркнула тётка Марья и «одеяло», рассыпалось, расползлось на сотню беспомощных кусков. Тётка Марья, как ни в чём не бывало, подмигнула мне, а солнечный воин тётка Тамара, будто и не заметила, что едва избежала неминуемой гибели.

Справиться с наволами для меня уже было детской задачей, да и осталось их немного, а в небольшом количестве сила их была невелика. Но вот постземы… этих было больше чем сосен в лесу. Сила моей ненависти и белый огонь лишь опаляли их, с каждым приходилось сражаться врукопашную.

Бок о бок со мной сражался Тотошка и чёрный волк. Мы — сила, которая справлялась с постземами лучше всего. Тётки: Тамара и Марья боролись с «летающими одеялами», низкорослыми существами, похожими на кабанов, но обезьяньими лицами, огромными комарами без крыльев, но с жалами, словно шпаги. И их было много. Их всех было так бесконечно много, что казалось, наш бой не закончиться никогда.

Я запретила себе думать об усталости. Мои руки рубили направо и налево. Пальцы кололи глаза, вырывали глотки. Глаза мои, залитые чужой кровью и собственным потом плохо видели и я промахивалась. И тогда яростные когти рвали мою кожу. Боли я не чувствовала. Один постзем так рубанул огромной лапой по моему плечу, что правая рука повисла плетью. Может он её оторвал? Не было времени посмотреть. За соснами послышались новые крики. Тотошка где-то выл высоко над головой, громко и яростно и в его голосе слышалась боль.

Тёмная туша навалилась на меня, огромные клыки лязгнули возле самого горла, но не успели они сомкнуться, как тело постзема обмякло и придавило меня к земле.

— Вставай! — голос тётки Тамары был хриплым. — Сражайся!

Убитый ею постзем корчился на залитом кровью снегу. Предсмертные судороги ещё не отпустили его.

Тётки Тамары нигде не было видно. Тотошка тоже пропал. Погиб?

Солнце скрылось за тучи, и посыпал мелкий, противный снег. Тётка Тамара беспомощно взглянула на меня. С исчезновением солнца её силы иссякли.

Я стрелой пронеслась сквозь верхушки сосен и вскинула здоровую руку, разгоняя тучи в сторону. Получалось плохо. Силы оставляли меня, но я не сдавалась. Посылая проклятья переменчивой погоде, я заставила ветер собраться в кулак и ударить по набежавшим тучам, разгоняя их в стороны. Солнце безмятежно засияло на небосводе, что ему до жизни и смерти обитателей далёкой Земли! Я понеслась вниз на помощь тётке Тамаре и в сиянии солнечного дня заметила ещё одну стычку по другую сторону лесной избушки. Кто там сражается? Волк-оборотень? Мой друг Тотошка?

Некогда было разглядывать, дела тётки Тамары были совсем плохи. Два постзема держали её за руки, не позволяя поймать солнечный луч, а третий приготовился с разбегу всадить острую пику ей в грудь.

Я приземлилась точно на голову метателя копья. Сжала коленями его череп, и он хрустнул, как яичная скорлупа, разбрызгивая чёрную кровь и растекаясь белесой неприятной жидкостью. Мозги? Да какие к чёрту!.. Следующий удар пришёлся в живот тому, что держал тётку Тамару за правую руку. Спутанная связка внутренностей вывалилась на снег и задышала паром. Постзем смотрел на свой ливер, тупо вращая башкой, потом попытался собрать всё это и затолкать обратно в разорванный живот, и ему это почти удалось, только не помогло. За этим занятием он и умер. Со вторым постземом тётка Тамара расправилась сама: зарядила ему в лицо солнечной стрелой, и он упал с дырой в голове размером с хороший кулак. Знай наших!

Времени для ликования не было. Постземы ровным строем шагнули ко мне, скаля одинаковые морды. Сколько их? Восемь? Десять? Нет времени сосчитать. Удар — и оторванная голова катится по земле. Удар — и короткий хрип оповестил о новой смерти. Удар — и… в глазах моих потемнело, свет померк, и я рухнула на землю. Всё.

Глава 37

— А я ей говорил! Говорил: дрянная деревенька! Так нет же — пошла! Она вообще кого-нибудь слушает?

— Да никого она не слушает. Поступает только так, как ей хочется!

— Перестань, ты несправедлив.

— Да? Да я про неё такое…

— Что?!

— Ничего. Смотрите, кажется, очнулась.

Зрение медленно возвращалось ко мне. Сначала я видела только колебание света. Горела свеча. Затем различила размытые пятна человеческих лиц. Этого знания мне было достаточно, чтобы снова забыться. Человеческие лица, это вам не рыла ослоухих постземов, среди них можно и расслабиться.

Снова я очнулась, когда в глаза бил дневной свет. Оплывшая свеча стояла на столе в красивом подсвечнике. Стол был застелен накрахмаленной скатертью и его красочно расшитые искусной вышивкой края топорщились, не смятые ежедневным использованием. Запах кофе дурманил, заставляя сглотнуть набежавшую слюну.

Последнее, что я помню, как свалилась у стены лесной избушки, оглушённая тяжёлым ударом. Где я сейчас?

Льняные занавески колышутся, прикрывая чисто вымытое окно, старинные часы беспечно тикают на стене. В глиняной, расписанной причудливыми узорами вазе — свежие розы. Да где я, чёрт возьми?!