Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

— Вперё-о-о-од!!! А-а-а-а!!! За Ру-у-у-усь!!!

И случилось чудо. Изнемогающие от усталости и ран люди словно воспрянули, и встречь тёмной, дико воющей массе распалённых боем степняков ударил плотный строй русской кованой рати.

— К воротам! К воротам!! К воротам!!!

Прогибаясь под неожиданно мощным ударом, монголы потеряли всякий строй, превращаясь в избиваемую толпу, беспорядочно отмахивающуюся саблями и кистенями. Да, степняки не слишком любили сражаться в пешем строю, и сейчас это сыграло с ними злую шутку. Орда хлынула назад, ПОБЕЖАЛА под натиском каких-то трёх сотен бойцов, которым уже нечего было терять, кроме чести и славы.

— За ними!!! Бей!!!

Уцелевшая створка ворот рухнула, придавив ещё сколько-то врагов, словно помогая своим хозяевам. Сметая врага с узкой дорожки, русские воины преследовали монголов, устилая свой путь трупами.

— Да что же это такое, Сыбудай?! — Бату-хан привстал в стременах, сжимая кулаки. — Они же бегут! Бегут!!

— Это так, мой Бату. — Сыбудай был невозмутим. — Это не лучшие воины в твоём войске.

— Но ведь урусов только горсть! Как такое возможно?!

— Зато это сильные воины, Бату. Против одного настоящего воина нужно много, много плохих.

— Я пущу в ход моих нукеров!

— Не нужно, мой Бату, — поморщился старый монгол. — Во-первых, они побежали и тем заслужили смерти. И во-вторых, поход закончен, и зачем тебе теперь так много лишних людей?

Конь храпел и пятился, не желая идти по дороге, заваленной трупами сплошным слоем, и Бату-хан, в очередной раз вытянув животное нагайкой, сплюнул и соскочил наземь.

— Носилки мне!

Двенадцать здоровенных рабов уже несли носилки для Повелителя Вселенной — роскошные китайские носилки с жёлтым шёлковым балдахином и золотыми кистями. Нукеры тоже спешились, и процессия двинулась в покорённый город.

После Золотых ворот Владимира ворота Козельска казались только что не калиткой. Под низким сводом высокие носилки зацепились за что-то, раздался треск, и на драгоценном шёлке образовалась немалая прореха. Это окончательно вывело молодого монгола из себя. Не хватало ещё Повелителю Вселенной ехать в дырявой корзине, на смех местных дикарей!

— Ставьте здесь! — отрывисто приказал он. — Я хочу идти пешком!

Бату-хан шагал по улице, залитой кровью. Да, кровь здесь была везде, вон, пожалуйста, забор и тот по грудь в крови… И трупы. Много, очень много трупов, и большинство из них трупы его воинов…

— Где все? — Бату-хан хлестнул нагайкой по забору. — Попрятались?

— Ну что, мой Бату, ты доволен славной победой? — раздался сзади невозмутимый голос. Сыбудай, в отличие от Бату-хана, был на коне.

— Как ты проехал? — по-прежнему отрывисто произнёс молодой монгол. — Мой конь так и не пошёл по трупам. Не смог заставить.

— Я и не заставлял, мой Бату. Не следует заставлять кого-то делать невозможное. Всё просто — я подождал, пока уберут с дороги трупы, только и всего.

Бату-хан с силой втянул воздух, ноздри его трепетали. Иногда старик просто бесил своей немеряной мудростью. Не всегда она уместна.

— Значит, так. Город сжечь дотла. Обшарить все дома и земляные ямы. Никто не должен остаться в живых. И отныне называть город этот Злым городом. Такова моя воля!

— Ну здравствуй, Филя.

— Здравствуй, Мариша.

Мария вглядывалась в лицо сестры пристально и жадно. Жива… Главное, жива сестрёнка. Исхудала-то как, одни глаза на прозрачном лице.

— Да и ты не так уже роскошна стала, — словно угадав её мысли, слабо улыбнулась Евфросинья.

Действительно, теперь Мария куда больше походила на сестру, чем раньше. Даже в детстве не было у них такого сходства. Огромные, глубокие глаза женщин, не понаслышке знающих, что такое смерть…

— Слышала я, что ты хитрость некую удумала, Мариша. Княжество напополам поделить.

Мария улыбнулась.

— Да нет… Боярин Воислав подсказал хитрость сию. Выделить Белозерье в особый удел, на случай повторного нашествия. Дабы иметь в случае чего убежище. Вроде отдельная земля, и ежели воевать надумают поганые землю ростовскую…

— Да чихать им на все хитрости, Маришка. Не признают они ни границ, ни договоров. Знаешь, как они Русь-то зовут? Улус Джучи. Притом не выделяют из половецких земель даже. Вот так…

Помолчали.

— Кто теперь князем-то в Белоозере? Борис Василькович?

— Ну! Борис Василькович в самом Ростове княжит, — чуть улыбнулась Мария. — Для Белоозера Глеб Василькович в самый раз.

— Великий правитель… — в глазах Евфросиньи затеплились озорные огоньки, казалось, давно угасшие. — Как он без мамки-то, не скучает?

— А он покуда в удел свой не спешит, — Мария улыбнулась шире. — Указы мудрые из Ростова шлёт.

Евфросинья не выдержала, фыркнула, и сёстры разом рассмеялись.

— Смеёмся ведь мы, Филя! — с удивлением отметила Мария.

— Так оно, — подтвердила Евфросинья. — Обычно так и бывает, Мариша. Когда перелом наступает в отчаянии, и человек к жизни возвращается.

День выдался солнечный, тёплый, какие нередко бывают в конце апреля, и сёстры сидели под сенью липы, вот-вот готовой брызнуть яркой свежей зеленью.

— Хорошо тут у вас, — Мария огляделась

Действительно, после всеобщего развала и разорения обитель матери Евфросиньи поражала чистотой и ухоженностью. Несколько послушний мели двор, две белили нижние венцы срубов, поставленные на каменный фундамент.

— Хорошо… Тихо. — отозвалась Евфросинья.

— Как это так вышло-то, что миновали поганые вас? Насколько мне извесно, они молодых-то монашек всюду в рабство жесточайшее обратили, а которые постарше — тем голову долой…

— Не миновали, — Евфросинья достала из потайного кармана рясы серебряную пластинку-пайцзу. — Это мне, мариша, сам Батыга охранную грамоту выдал.

— Да ну? — округлила глаза Мария. — Неужто сам? И за что?

— За слово божье, за что же ещё. Правду я сказала ему, он и проникся.

Мария медленно покачала головой.

— Ну и как он из себя-то?

— Как? — Евфросинья пожала плечами. — Да никак. Мальчишка себялюбивый…

— А сказывают, будто дьявол он во плоти.

— Так и есть, — кивнула игуменья. — Жестокий и себялюбивый мальчишка, наделённый великой властью — вот это и есть дьявол, Мариша.

Маря рассматривала пайцзу.

— Тут цепка есть, на шее носить надо, да?

Теперь Евфросинья округлила и без того огромные глаза.

— Неужто думаешь ты, что я буду носить ЭТО рядом с крестом святым?

Мария протянула пайцзу сестре, и только тут заметила…

— Погоди, Филя… Это ты что, в одной рясе ходишь? На голое тело?