Цвингер - Елена Костюкович

Ульрих, Ульрих. Знал бы он, что приводилось мне обедывать и с известными русскими писателями, которые в ресторане снимают обувь под столом и шевелят на свободе пальцами…

Не вру! И все же спасибо. Знать правила — надо, да. Замечательную шпаргалку для социального скрининга подарил ты мне, старый Зиман, на всю жизнь.

Не прошу соль, не режу ножом салат, знаю, что вино должен подливать официант, и продуманно обращаюсь с салфетками.

…О, Антония — до чего она ненавидела свое детство с деликатным воспитанием. Вике припомнились ее рассказы, как она зимовала в Сардинии у деда. В стерильной столовой, в белой-белой квартире при белом-белом сахарном заводе. Печатные инструкции («Энциклопедия для девушек») времен молодости матери: как складывать одежду. Как сидеть в поезде. Как повязывать фуляр. Как обращаться к бабушке. Как здороваться с привратником. Темы для разговоров с мальчиками. А за столом от нее требовали есть спагетти с путтанеска-соусом на льняной скатерти в шелковых перчатках и без единого, естественно, пятнышка.

Что ж, хоть Антония потом всю свою молодость и продовольствовалась принципиально одними гамбургерами, но при необходимости могла бы отобедать в Букингемском дворце.

Не удивительно, что потом случился осатанелый прыжок в коммуну, в групповой быт, в групповой секс, в преодоление брезгливости, в самый бурный и суматошный в Италии университет — падуанский. Прыжок в борьбу, и в риск, и в красный террор, и в бригады, и в подполье, и как еще там можно называть все, что Антония единым или двойным резким махом за какие-то там год-два наворотила. А потом последний сердце рвущий прыжок, или улет, в никуда и в никогда. Тошенька, мисюсь, где ты?

Тошенька, ты не доехала тогда в Орту, правда?

Что у меня никак Орта из головы не идет?

Хомнюк над гребешками под кунжутным соусом перечисляет любимые забавы с набитым ртом, сбивчиво, по нескольку раз повторяя начала фраз.

Недавно он пополнил свою коллекцию автомобилей тремя ценными, среди которых «бентли» пятидесятого года… Еще недавно прошел пешком на полюс по следам Амундсена…

— На который?

— Амундсен вообще-то на Южный, на какой же…

— Амундсен ходил на оба.

— Да? Не знал. Ну, на Южный взял тур. Пешком сходил…

— Это стоило два миллиона евро, — вставил Кобяев.

— Пешком сходил, с сопровождением вертолета, идешь, он наверху висит…

— Ну а какие дальнейшие планы? Военный туризм? Прогулки на подводных лодках, турне по ракетным базам, прицельное бомбометание по мишеням заказчика?

Вика, что-то ты разрезвился не в меру, попридержи прыть.

Виктор на какую-то секунду отключился, а потом вдруг обратил внимание: сменился звук, и не клокотанье похвальбы теперь бухтит в глотке собеседника, а вдруг послышался жалостный писк бедности. Хомнюка что-то ввергло в воспоминания.

— Знаете, там ведь ничего не было тогда у нас в Харькове. А в Москве, в институте, еще был молод, и ступни еще росли, а на обувь денег не было, вот и приходилось поджимать пальцы. Получил на всю жизнь косолапие. Мы выживали в общежитии только на то, что из дому присылали. Варенье, сушености всякие.

Глянь, а сейчас ведь рот у него не набит. И все равно слова еле-еле выговаривает. Это он от эмоций, или как? Или что? Не могу понять. Так разнервничался, что и звуки тянет, и в начале фразы с места съехать никак не может?

Косолапая юность. Виктор в России не жил, по чужому, по читанному, по рассказам чужим представляет. Начало девяностых упаковано в оберточную бумагу, утрамбовано в челночные сумки, ночи отданы не то варке джинсов, не то раскрашиванию красных шапочек. В обществе каких-нибудь Вованов и Колянов, что за люди, кто их видел? Надо думать, сидели плечистые на ящиках в олимпийках, перемолвливались на загадочном языке: «Ты че рамсы попутал?» Новая картинка — круг другой, уже Михаси и Япончики, Кокосы, Петрики, Росписи и Бобоны. Кем описаны эти пирамидки и лотереи, проводимые при поддержке Спорткомитета? Генералитета? Где это Вика прочел? Кто изобразил иностранцев каких-то сомнительных, посредников, брокеров? Не то греков, не то албанцев, не то косовских сербов? И залоговые аукционы, и лабораторные образцы металлов, и эшелоны металлолома? Да, об этом нередко пишут… О каких-то неучтенных авизо. И вот в руке, осыпанной псориазом, первые пачки кэша. Подсчитываются зеленые истрепанные купюры, обмениваются ваучеры. Голова трещит от расчетов, записная книжка — от номеров. А дальше, на фоне разоренной Москвы, где в очередях дерутся за подсолнечное масло, Хомнюк с друзьями уже в отдельных привэ и в клубах. И там другие трапезы. Икра зернистая с блинами, паштеты с киви, супы-пюре из лобстера, индейки бризоль… под водку и чай.

Хомнюк, кстати, заказал тут сейчас себе столько саке, что нормальному человеку «скорую помощь» вызывать впору было бы.

Хомнюк, руки пляшут, почесывает запястья, с повисшей на вилке нигири, обращаясь к Виктору, достаточно четким, но ненатурально напряженным голосом предлагает посмотреть его последние культурные достижения.

Теперь его речь уже не прыгает, но будто доносится из механической мельницы.

Какая мне разница. Как хочет, так и скрежещет. Имеет право.

На столе между плошками соевого соуса и деревянными кораблями, забитыми резаным тунцом, выкладывается заботливо поданная из портфеля Кобяевым громадная книжища «Охотничьи удовольствия русского молодца».

— Это не в подарок, это показ, — лепетнул Кобяев.

Килограммов девять потянут удовольствия. Оказывается, изготовлены для друзей Хомнюка к пяти последним Рождествам не только они, но и «Путь правителя» в золоченой коже, и «Афоризмы мудрого руководителя», и «Красная книга КГБ» (наиболее крупные раскрытые антисоветские заговоры), и «Преступление и наказание» с вкладывающимся посеребренным топором. Но это не здесь, а на стенде, на ярмарке, в закрытом стеклянном саркофаге. Есть там и «Улисс» Джойса, инкрустированный изумрудами и горными хрусталями. К каждому увражу прилагается сертификат, удостоверяющий качество камней, бумаги, кожи и ляссе. Дублюра, тисненная золотой фольгой.

Поверх охотничьей обложки ложится проспект коллекции «Сокровища России» в пяти томах. Это VIP-проспект, Кобяев частит:

— Видите, отпечатан в пять красок. Не в четыре, а в пять. Пятая — настоящее золото. Этот проспект можете взять себе. Это золото. Само издание задумывалось не только как подарочное изделие. Наш пятитомник можно приобрести и на ОЗОНе за шестнадцать тысяч евро. Видите, вот каталоги… Это все наше. Вот «Слово и дело. История сыска» с каплями серебра девятьсот пятидесятой на обложке и корешке. Стоимость около десяти тысяч евро. Это тоже мы делаем.

Прокашлялся Хомнюк, Кобяев почтительно осекся. Глянул на Хомнюка и подождал, пока капиталист выскажет то, что давно намеревался произнести, но фатально застревал в формулировках. Господину Хомнюку хотелось бы обсудить с Виктором план печатания какого-нибудь интересного, красивого фолианта.

— Что думаете, если, это… альбом… О трофейных вещах…

— Не знаю, верно ли я вас понял. Но действительно, в нашем каталоге вы видите прекрасные записки Готфрида Штадера. Для перевода на русский. Он работал после войны на железнодорожной станции Инстербург. Там перегружали вещи из Германии. На поезда с русской колеей. Русская шире.

— Ну уж это мы как-нибудь знаем, мы в транспортном бизнесе.

— Да, конечно. И вот они перегружали швейные машины, велосипеды, мраморные умывальники, сервизы, мебель, пианино…

— Да. Трофеи, ну, мы знаем. Из Германии советские солдаты вывозили. Комбинации женские, часы наручные, кремни, мануфактура. Думаю, в каждом доме в СССР это было. Может, где сохранилось. У меня, например… дед привез… до сих пор в Харькове у матери на даче используется. Канализационная система, вся из немецких керамических трубок. И работает. Ну, это канализация сортирного типа, конечно. Но эти трубки не повредились за шестьдесят лет. А у бабушки были немецкие иголки. Мать до сих пор ими шьет. Готов поручить вам подбор материалов. Вы передайте Кобяеву заявку и озвучьте ему гонорар. И мне видится VIP-издание, в эсклюзивном исполнении и эксклюзивного качества. Я его на Новый год имею намерение поднести в подарок очень важному лицу. Высшего эшелона. Не стану скрывать, главе государства.

— То есть это что-то выходящее за рамки легальности, что ли? — осведомился Виктор. — Можно ли дарить дорогостоящие подарки чиновникам? И стоит ли дарить президенту сортирные трубки? Потом, второй вопрос: как это вы через два месяца готовый том уже иметь собираетесь? Знаете, сколько времени уйдет на сбор слайдов, свидетельств, оформление прав, на подготовку текста, не говоря уже о производственном цикле?

— Поясняю. Речь о другом проекте. Не о трофейных товарах. Трофейные особ статья. Есть решение выпустить элитную книгу, думаю, в двух экземплярах. Этот личный сувенир будет воспроизводить в печатном виде коллекцию элитных документов — имею в виду архив Оболенского, который сейчас намерен приобрести у вас и безвозмездно передать государству.