Вторжение - Джулиан Мэй

21 сентября 1992 года, в последний понедельник лета, дождь лил как из ведра. Тот день стал памятной датой и для меня, и для моей лавки.

Волнения начались с самого утра, когда я распаковал партию книг, которые выписал из Вудстока на прошлой неделе. В основном это была научная фантастика и приключенческая литература пятидесятых годов в бумажных обложках; я купил три короба за тридцать долларов. Сразу же заприметив довольно редкое издание «Зеленолицей девушки» Джека Уильямсона, я решил, что она одна оправдает мои расходы. Затем наткнулся на вполне сносный экземпляр из первого тиража приключенческого романа Чарли Чана «Китайский попугай» – этот я смогу сбыть, как минимум, за пятнадцать долларов однофамильцу автора, профессору физики из Дартмута. Несмотря на ненастье и ревущий за окнами ураганный ветер, я повеселел и принялся беззаботно насвистывать. Покупателей в такую погоду ждать не приходится, зато я спокойно разберу товар.

Наконец на самом дне короба я увидел потертый конверт из крафта с карандашной пометкой «ВСКРЫВАТЬ ОСТОРОЖНО!!!» Внутри прощупывалась книжонка небольшого формата. Я взрезал конверт, вытряхнул содержимое на рабочий стол, и у меня глаза на лоб полезли. Передо мной лежал «451° по Фаренгейту» Рея Брэдбери из коллекционного издания «Баллантайна» 1953 года тиражом всего в двести экземпляров да еще с подписью автора на титуле. Вдобавок переплет из белого коленкора был новехонький, без единого пятнышка.

Как невероятную драгоценность я положил томик на чистый лист оберточной бумаги и понес в глубь лавки, где размещался мой кабинет. Бережно держа свое сокровище, я уселся за компьютер и вызвал таблицу текущих цен на раритеты; пальцы мои дрожали, нажимая на клавиши. Судя по отразившимся на экране бешеным ценам, даже подержанная копия могла бы уйти за шесть тысяч долларов, не говоря уже о новом экземпляре.

Я снова забарабанил по клавишам и принялся изучать группу состоятельных библиофилов, гоняющихся за моей находкой: техасский фонд фэнтази, врачи из Бель-Эйра, собиратель Брэдбери из Уокигана (Иллинойс), графиня Арундельская, университетская библиотека на Тайване и самый перспективный покупатель – известная писательница из Бантера (Мэн), автор нашумевших романов ужасов, совсем недавно начавшая собирать редкую брэдбериану. Хватит ли у меня нахальства запросить десять тысяч? Может, имеет смысл пригласить мадам к себе, показать книгу и попробовать прочесть в ее уме, на какую сумму она готова раскошелиться? В голове не укладывается – вместе со всеми остальными книга мне досталась за какие-то тридцать долларов!

Совесть у тебя есть?

Я вздрогнул и поднял голову. В открытую дверь увидел, как в лавку входит Люсиль Картье с какой-то незнакомой женщиной. Спешно поставив им умственный барьер, я вышел из кабинета, плотно закрыл за собой дверь и любезно улыбнулся нежданным гостям.

– Привет, Люсиль. Давненько не видались.

– Пять месяцев. (Вполне в твоем духе облапошить бедную вдову!)

Не смеши, меня. Есть закон caveat vendor note 85, которого придерживаются все книготорговцы.

– Говорят, в последнее время ты очень занята.

– Не то слово. (Хотя далеко не так занята, как ты, espиce du canardier! note 86 )

– Чему обязан? (Что за туманные остроты? )

Начнем с того, что тебя очень ЗАНИМАЮТ мои отношения с Биллом Сампсоном!

– Познакомься, Роги. Доктор Уме Кимура. Она приехала к нам на стажировку из Токийского университета в рамках научного обмена между Дартмутом и японской Ассоциацией парапсихологов.

– Enchante note 87, доктор Кимура.

Я оборвал принимавшую опасный оборот телепатическую связь с Люсиль и сосредоточил все внимание на восточной гостье, что было, кстати сказать, совсем не трудно. На вид лет сорок. Весьма soignйe note 88, с фарфоровым лицом, оттененным слегка подкрашенными губами. Шерстяной берет, весь в каплях дождя, низко надвинут на слишком большие для японки чуть раскосые глаза под длинными черными ресницами. Дождевик из серебристой кожи с широким поясом, подчеркивающий тонкую талию, и черный свитер с высоким воротом. Какой-то особенно непроницаемый ум – должно быть, на Востоке своеобразная манера ставить экраны.

Люсиль продолжала:

– Мы с Уме работаем над новой программой исследования психокинетических аспектов творчества…

– С Дени? – Я удивленно приподнял брови.

– С кем же еще? – отрывисто бросила Люсиль. – Я теперь нештатный сотрудник лаборатории, как будто не знаешь!

– Мы с ним теперь почти не видимся, – вздохнул я. – Насколько мне известно, после алма-атинского конгресса он не вылезает из Вашингтона. А вам с доктором Кимура удалось побывать в Алма-Ате?

– О да! – Глаза и ум очаровательной японки засветились от блаженных воспоминаний. – Грандиозное событие! Собралось около трех тысяч метапсихологов и более трети из них в той или иной степени операнты! Сколько интересных докладов и дискуссий! Сколько теплоты, понимания!

– Сколько политических интриг и сплетен! – угрюмо добавила Люсиль.

– Не говори, это хорошее начало, – возразила Уме. – На будущий год решено провести конгресс в Пало-Альто. Там особое внимание будет уделено самой неотложной задаче – обучению молодых оперантов.

Я нахмурился, вспомнив шумиху по поводу выдвинутого Дени и поддержанного Тамарой предложения о всеобщих тестах на оперантность. На конгрессе оно прошло большинством голосов. Люсиль и Уме явно не разделяли моего скептицизма.

– Не понимаю, в чем проблема! – сказала Люсиль. – Техника испытаний вполне надежна. А необходимость увеличить число оперантов после Армагеддона ни у кого не вызывает сомнений.

– И все же в резолюцию надо было включить пункт о добровольном характере испытаний.

– Оставь, пожалуйста! – отмахнулась Люсиль. – Весь смысл в том, чтобы обследовать всех, неужели непонятно?

Я пожал плечами.

– При своих блестящих способностях ты чересчур наивна, детка.

Уме озадаченно посмотрела на меня.

– Вы полагаете, мистер Ремилард, в Соединенных Штатах возникнут сложности? В Японии универсальную программу приняли на «ура».

– Еще какие, – ответил я. – Давайте пообедаем вместе и обсудим взлеты и падения независимой американской души.

Уме убрала экран всего лишь на секунду, но то, что я успел увидеть, очень меня обнадежило.

– Благодарю вас. Я и Люсиль будем просто счастливы.

Я и Люсиль! Стало быть, tкte-а-tкte отменяется! Я едва не заскрежетал зубами и тут же заметил циничную насмешку в глазах Люсили.

– Я с удовольствием выслушаю твое мнение насчет социально-политических последствий оперантности, – заметила она. – Ты ведь принимаешь их так близко к сердцу. А тебе не интересно, зачем, собственно, мы сюда пожаловали? Мы с Уме работаем с людьми, способными метапсихически порождать энергию. Дени говорит, что у тебя это однажды получилось в стрессовом состоянии. Правда, что ты просверлил дырочку в стекле?