Вторжение - Джулиан Мэй

– Черт возьми! – восхитился я. Так это и есть ваша новая техника обучения? Именно ее вы используете для тренинга оперантности?

– Да. Называется двусторонний трансфер. Позволяет координировать деятельность полушарий мозга. Я непременно научу вас и другим инструктивным приемам, если только вы согласитесь на эксперимент.

– А вы соблазнительница! (Мягко говоря! Причем инструктивная техника не составляет и половины ее соблазнов…)

Ученая женщина включила на полную мощность реостат своего очарования. Я сознавал, что это лишь вариант принуждения, волевое усилие, направленное на то, чтобы подчинить себе мою волю, но как она это проделывает! Куда до нее Люсиль!

– Мы уважаем ваше желание не смешиваться с оперантной массой. Обещаю вам, мистер Ремилард, никто не посмеет оказывать на вас давление.

– Называйте меня Роже.

– И с Люсилью осложнений не будет. Я договорюсь с Дени, и он поручит ей другую серию экспериментов.

– Хорошо, доктор Кимура, на таких условиях я согласен.

– Называйте меня Уме. – Она обворожительно улыбнулась. – Вот увидите, Роже, мы поладим. Надеюсь, ваше приглашение на обед остается в силе?

– Мне страшно, вдруг ты разочаруешься! – прошептал я. – Прежде я кое-что умел, но это было так давно.

– Я чувствую огромную латентную силу. Надо только ее разбудить. Горечь и подавленное насилие перекрыли благословенные источники энергии.

– Насилие? Уме, я самое безобидное существо на свете.

– О нет, далеко не самое. Твой невероятный психокреативный резервуар запечатан внутри тебя, это очень опасно. Если энергия не получит творческого выхода, она неизбежно обратится на разрушение. Творчество заложено в душе каждого человека, но у женщин оно редко выходит на уровень сознания, а выливается в инстинкты – материнство, например. А большинство мужчин и мизерная часть женщин с творческими задатками чувствуют необходимость работать, созидать, несмотря на то что процесс весьма болезненный. Недаром говорят, «муки творчества», ведь радость его человеку дано вкусить много позже, когда процесс успешно завершен и наступает полное удовлетворение. С другой стороны, разрушением ты наслаждаешься уже в самом процессе, только это удовольствие темное, злобное, безрадостное. Разрушитель не в силах останавливаться, иначе тьма поглотит его и он попадет в ад, который сам себе уготовил.

– Донни…

– Тс-с, Роже. Не думай о своем несчастном брате. Сейчас ты должен думать о себе… и обо мне.

Мы ясно видим друг друга в темноте. Голубая аура Уме в глубине сгущается и теплеет, а по краям посверкивает золотом. Моя желто-лимонная корневая чакра с дымчато-фиолетовым внешним ореолом приобретает внутри карминный оттенок, свидетельствующий о том, что дух силен, а плоть слаба.

– Не волнуйся. У нас есть время. – Ее губы касаются моего лба, щек, рта. – На Западе это называют carezza note 92, но часто пренебрегают ею, потому что вы слишком нетерпеливы, вам нужен взрыв, освобождение, а в моих краях любовники стремятся погрузиться в море неугасимого света.

Ее губы и глаза излучают золотистое сияние. Наши умы распахнуты настежь; чтобы испытать синхронное наслаждение, говорит она, мы должны знать друг о друге все. Уме ничего не скрыла, и тем не менее навсегда осталась для меня тайной… как, наверно, и я для нее. Первую ночь мы провели в ее маленьком, скромно обставленном домике на Радсборо-роуд. Из обстановки мне бросились в глаза глиняные вазы причудливой формы с красиво расставленными в них голыми ветвями, сухими стеблями, узловатыми корнями. Не переставая лил дождь. Из водосточной трубы за окном спальни с грохотом вырывался поток воды. Уме предельно искренна в своем вожделении. Я тоже честен насчет моего abaissement du niveau psychique note 93. Психоанализ не слишком помог мне, разве что избавил от страхов и не дал окончательно спиться. У меня сильные сомнения в успехе наших творческих экспериментов, признался я. Тогда надо сменить стиль общения, заявила Уме. Я опять позволил себе усомниться, но она лишь одарила меня улыбкой вековой мудрости.

– Мы будем продвигаться очень медленно, – говорит она, покрывая поцелуями мои плечи, чуть касаясь кончиками пальцев моих безвольно повисших рук. – Молчи, постарайся ни о чем не думать. Просто отдыхай во мне. Не стремись к возбуждению. Мой ум будет общаться с твоим, а тело поделится творчеством. И в тебе произойдет ответная реакция, постепенное нарастание энергетического потенциала. Ложись, откинься на подушки и обними меня…

Я покоряюсь и читаю у нее в уме страницы прошлого.

… Замкнутый, болезненный ребенок. В семье три дочери, она старшая. Живут в Саппоро, на Хоккайдо, самом северном из японских островов. Мать была учительницей, теперь домашняя хозяйка. Отец не очень удачливый фотограф. Родители произошли от островных аборигенов – айну. Свое наследие супруги считают постыдным, но оно предательски проявилось в светлой коже, больших глазах и волнистых волосах старшей дочери. Она для них живой укор, поэтому ее не балуют.

… Девочке шесть лет. Отец снимает ее крупным планом для какого-то рекламного заказа. Она послушно позирует, но ей хочется поскорее вырваться из душной комнаты и поиграть на улице с подружкой. Лицо этой подружки, нечеткое, однако узнаваемое, появляется на трех следующих кадрах вместо лица Уме.

… Отец потрясен. Делает несколько пробных снимков, и чудо свершается вновь. Он начинает понимать, что происходит, и кричит:

– Уме, девочка моя, повтори-ка еще раз!

… Дочь изо всех сил старается ему угодить: она впервые чувствует его любовь и восхищение. Эксперименты длятся неделями. Как выяснилось, она может оставлять отпечатки не только на пленке, находящейся в фотоаппарате, но и без него, если, конечно, пленка не засвечена. Вначале ее «умографические» образы разнятся по четкости, в зависимости от того, вызваны ли они из воображения или «считаны» с натуры. Лучшие снимки получаются на «Полароиде». Все, что требуется от Уме, это смотреть в объектив и думать о каком-либо предмете, в то время как отец снимает. Он фиксирует почти каждую мысль дочери, осыпает девочку похвалами и мечтает о миллионах иен, которые наживет, когда откроет шоу-бизнес.

… В город из поселения айну приезжает дед Уме и, узнав о чуде, заявляет отцу:

– Твоя дочь одержима демонами и принесет тебе несчастье.

Отец лишь усмехается. Он пересмотрел массу литературы и нашел два описания подобных случаев. В 1910 – 1913 годах психолог по имени Томокити Фукуро делал «умственные» снимки, и точно такие же опыты проводил американский врач Юл Эйзенбад над гостиничным портье Тедом Сериосом. Правда, мысли Сериоса в большинстве своем были смазаны, а вскоре он утратил свой уникальный талант. С маленькой Уме такого не случилось. Она практикуется как в цвете, так и в черно-белом изображении, достигая все большей четкости.