Русская история. Том. 3 - Михаил Николаевич Покровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
История первых рабочих социалистических организаций в России чрезвычайно типична для эволюции нашего рабочего движения. Первым, из успевших оформиться был Северный союз русских рабочих, возникший, может быть, уже в 1877 году — хотя выступил на сцену он только в декабре следующего, 1878 года, параллельно с упоминавшимся нами выше стачечным движением в Петербурге, а свою программу он опубликовал в январе 1879 года. Почти немедленно после этого Союз пал жертвою провокации, которая свила себе гнездо в его среде с самых первых дней его существования. Не приходится говорить поэтому о деятельности Союза, — была лишь попытка организации, что, однако, не лишает Союз крупного исторического значения. Характерно, прежде всего, то, что оба его основателя принадлежали к крайнему левому крылу тогдашних революционеров: Виктор Обнорский был очень близок к набатовцам, Степан Халтурин явился потом одной из самых ярких фигур народовольческого террора, — ему принадлежит устройство взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года. Вы ждете поэтому призыва к решительной борьбе, к непосредственным выступлениям самого революционного характера — и встречаете вместо того призыв «опоясаться духовным мечом истины» и заняться мирной пропагандой («идите проповедовать свое учение по городам и селам»). Напоминание о «великих словах Христа», сравнение с апостолами, «простыми поселянами», приглашение «не стыдиться поругания» (как будто ничто хуже не могло ждать в тогдашней России рабочего-пропагандиста!) — все это придает программе Союза такой сентиментальный характер, что сочетать ее с «Набатом» и взрывом Зимнего дворца кажется необычайно мудреной задачей. Тогдашние революционеры-народники остались очень недовольны малой революционностью программы, составленной рабочими-революционерами. Автор статьи о Северном союзе в «Земле и воле» был очень рад, что хоть стачки-то допускают в качестве орудия борьбы эти подражатели апостолов. Но последователи «первых христиан» были, в сущности, очень практичными людьми — и прекрасно понимали, что никакая борьба немыслима без организации. В первых же строках программы они и ставят целью Союза — «сплачивая разрозненные силы городского и сельского рабочего населения и поясняя ему его собственные интересы, цепи и стремления, — служить достаточным оплотом в борьбе с социальным бесправием и давать ему ту органическую внутреннюю связь, какая необходима для успешного ведения борьбы». Упоминание наряду с «городским» и «сельского рабочего населения» (разумелся, очевидно, не сельский пролетариат, а крестьяне) было единственной данью официальному тогда народничеству русских революционеров; центральный орган этих последних в упоминавшейся выше статье «Земли и воли» горько жалуется на эту скупость: «аграрные вопросы оставлены втуне». Фактически это неверно — программа содержит в себе пункт об «уничтожении поземельной собственности и замене ее общинным землевладением». Но автор статьи правильно, со своей точки зрения, реагировал на дух программы: она действительно имела в виду, прежде всего, городского рабочего, и когда она говорила, что «в члены Союза избираются только рабочие», то это значило, разумеется, что Союз представлялся составителям программы как организация чисто пролетарская. Сквозь народничество петербургские рабочие «своим умом дошли» до классовой точки зрения. Это был, несомненно, более крупный успех, чем обыкновенно выдвигаемое на первое место усвоение тою же программой социал-демократической («энгельсовской», можно бы сказать, применительно ко времени, когда была выработана программа) точки зрения на конституционные «свободы», как необходимое условие успешной борьбы за интересы рабочего класса. Земледельцев всего больше огорчал именно этот пункт, а социал-демократические авторы всего более им довольны. Очень интересно, конечно, что первыми социал-демократами «энгельсовского» типа были в России не интеллигенты, а рабочие: но как раз в этом пункте мы имеем определенное указание на влияние, идущее из интеллигентской среды. «Лекции полковника А. Н. Фалецкого о немецкой социал-демократии, проходившие в Петербурге в 1873–1874 годах, несомненно, отразились на взглядах многих из рабочих, впоследствии вошедших в Союз», — констатирует историк этого последнего[237]. С точки же зрения той задачи, которую непосредственно ставили себе Обнорский и Халтурин — организации рабочей массы — конституция являлась, само собою разумеется, очень облегчающим дело фактором. Но основатели Союза не давали обещаний, что рабочие будут действовать исключительно конституционными средствами и после того, как они сорганизуются. Поставленная Союзом рабочему движению конечная цель была бы не конституционной и в тогдашней Германии, с ее исключительным законом против социалистов (принятым рейхстагом 19 октября 1878 года — как раз в те месяцы, когда вырабатывалась программа Союза). Мы не знаем, сыграло ли какую-нибудь роль в выработке воззрений Союза позорное поведение германского народного представительства в этом случае: но характерно, что как раз парламентаризма программа-minimum Союза не требует. В ней есть свобода слова, печати, собраний, сходок, передвижения, уничтожение сословий, отмена косвенных налогов, замена постоянной армии милицией; но требования созыва народных представителей в ней нет. А пункт 2 программы-maximum — «Учреждение свободной народной федерации общин» — так далек от классического социал-демократизма, как только можно… Ни Бакунин, ни Энгельс не признали бы программы своей, а в ней есть и от того, и от другого: и это потому, что она была отражением не той или иной теоретической линии, апрактических требований русского пролетариата конца 70-х годов, и в осуществлении этой программы пролетариат не рассчитывал ни на кого, кроме самого себя.
То немногое, что известно о Южнорусском рабочем союзе, возникшем почти ровно через год после «провала» Северного, не позволяет судить, была ли эта позднейшая организация в какой-либо идейной связи с более ранней. Можно только сказать, что не было никакой организационной связи: Южный союз развился из кружка, основанного интеллигентами-анархистами (Е. Ковальской и Н. Щедриным), вышедшими из рядов «Черного передела»[238]. Сопоставление программ производит такое впечатление, как будто автор южной программы имел перед глазами северную: но как последовательный анархист он вытравил в ней все, что было «от Энгельса», и оставил лишь то, что было «от Бакунина». Программа очень выиграла в смысле логичности и стройности, но связать ее с практическими задачами рабочего движения оказывается уже почти невозможно. То, что прекрасно понимали Халтурин и Обнорский — необходимость, прежде всего другого, организовать рабочую массу, — по-видимому, не только не сознавалось интеллигентами чернопередельцами, руководившими Южным союзом, но едва ли не отрицалось ими сознательно.
Универсальнее средство для достижения цели они видели в терроре — аграрном, «промышленном или фабричном», «военном» и политическом. Первая же прокламация, выпущенная Союзом, давала «трехнедельный срок начальнику (киевского) арсенала, полковнику Коробкину, для выполнения требований рабочих, из которых главные были: увеличение платы и уменьшение рабочего дня. В случае отказа ему грозили смертным приговором». Помещик Левандовский теснил меньшевиков, сидевших на его земле: Союз потребовал, чтобы
