Венец всевластия - Нина Соротокина

На дворе уже был декабрь. Нет, нет, да и подумаешь про Новый год — семейный праздник. Надо Сашке приличный подарок сделать. Любочку бы тоже не мешало поздравить по-человечески. Елку в доме поставить — мужское дело. С этими мыслями и случилось вдруг, когда он без всякой душевной натуги взял телефонную трубку и набрал знакомый номер.

— Добрый вечер.

— Что это в нем доброго? — немедленно отозвалась Любочка.

— Как вы поживаете? Сашка не болеет?

— Мог бы и приехать, и посмотреть.

— За этим и звоню. И вообще у меня к тебе важный разговор.

— Не о чем нам говорить!

— Люб, у тебя кто-нибудь есть?

Видно, в голосе Кима прозвучали какие-то совершенно новые, непривычные для Любиного слуха интонации, потому что трубка умолкла вдруг, а потом он с ужасом обнаружил, что жена плачет.

— Люба, ты погоди. Я сейчас приеду. Я соскучился безумно. Я без вас с Сашкой жить не могу. Право слово. Люба, я не пью! Слышишь меня? Ну что ты молчишь-то? Мне столько надо всего рассказать. Отец умер, мой отец. Я его нашел. Здесь такая история… Ты слышишь меня? Ну, ответь хоть что-нибудь.

И трубка ответила тихо-тихо, словно и не Люба это сказала, а сама судьба обрела голос и прошептала: «Приезжай».

19

А потом все разъяснилось самым простым и примитивным способом. Телефон — друг и брат человека, он словно окликнул Кима из коридора. Приключилось это в очень хороший сумеречный час, когда компьютер был уже выключен, в кастрюльке булькала картошка, а Ким в предвкушении ужина курил, глядя в окно. Уже зима вошла в полную силу, снежинки веселились в вечернем воздухе. Тротуары были еще черными, сырыми, но морозный ветер из форточки говорил, что уже к ночи зарастут они коркой льда, а к утру, пожалуй что, появятся на газоне первые, невесомые и прозрачные сугробы.

Звонивший назвался, но Ким не сразу сообразил, кто это, какой-такой Аркадий Петрович, но голос тут же пояснил, мол, я — оператор, который работал с Павлом Сергеевичем.

— А я вас искал, — выдохнул Ким.

— Знаю. Мне ваш телефон Ираклий сообщил. Ему визу дали, он и подобрел. Послезавтра уезжает. Хорошо бы встретиться всем, поговорить.

— Отца нет уже. Он умер, — сказал Ким.

— Боже мой! — ахнула трубка, но не сразу, а после нескольких секунд потрясенного молчания, и Ким благодарен был неведомому Аркадию за рубанувшую вдруг мироздание тишину.

— А я ничего не знал. Эх, Павлик! Какое несчастье! Слушай, Ким, может, я сейчас приеду? Посидим, как люди. Помянем отца.

— Записывайте адрес.

Оператор явился через час с бутылкой водки, минералкой, апельсинами и палкой копченой колбасы. Пройдя на кухню, он тут же начал накрывать на стол. Видно, экспедиционная жизнь приучила его в любом доме чувствовать себя естественно. Аркадию Петровичу было где-то в пределах шестидесяти, может быть, перешагнул он уже грустный рубеж, но не исключено, что он пока топтался на ближних к нему подступах. Круглое полное лицо, лысина, лоб в поперечных морщинах, густые, ухоженные, волосок к волоску, усы, карие глаза навыкате и очень внимательный взгляд. Замрет на мгновение, посмотрит в упор, пришлепнет утешительно губами: «Ничего. Ничего…» и опять примется резать колбасу.

Сели. Аркадий Петрович ловко вскрыл бутылку. Ким прикрыл свою рюмку рукой.

— В завязке, что ли? — с пониманием спросил оператор. — Тогда вот минералочку. А я выпью. Хорошим человеком был твой отец.

— Вы его давно знали?

— Да всю сознательную жизнь. Я уж и забыл, когда мы с ним познакомились.

— Вы и маму знали? — удивился Ким.

— Нет, с матушкой твоей познакомиться не довелось. Домами, как говорится, не дружили. Но для мужиков работа — тот же дом.

Аркадий Петрович выпил, крякнул, закусил, тут же налил вторую стопку и отер глаза. Ким так и не понял, от горести тот прослезился, или у него в обычае было реагировать подобным образом на первую рюмку. Потом, когда этих рюмок было опрокинуто — не счесть, ведь в одиночестве всю бутылку опорожнил, никаких слез не наблюдалось.

— Теперь расскажи.

Аркадий Петрович слушал внимательно, глаза его, неотрывно державшие Кима словно под прицелом, потемнели, и только когда в рассказе была поставлена точка, он как-то сразу обмяк, подпер рукой щеку. Лицо его подобрело, складки на лбу разгладились.

— В хорошей земле Пашка лежит, как бы на пуховой постели. Заслужил. Павлуша был легким человеком. Никогда не раздражался, никогда не уставал, и зарплата его всегда устраивала. Иногда снимали в жутких условиях. То вымокнем до нитки, то промерзнем до костей. А потом сельская гостиница и комната на десять мест. А в экспедициях у каждого свои заморочки. Тут тебе и кровать неудобная, и сосед храпит, и лампочка в туалете перегорела, и жратву купить не успели. Все ругаются, а Павлу — хоть бы что! Безбытный был человек. И не потому, что все ему по фигу. Нет! Он удовольствие от любой жизни получал, даже голодной.

— Почему отец ездил с вами в экспедиции? Он же сценарист. Мог бы и дома спокойно жить.

— Да как-то у него дома вроде и не было. Ираклий это понимал и на работу Павла устроил. Он числился у меня в осветителях. А потаскай-ка туда-сюда мою технику! Это, я тебе скажу, труд!

— Он сильно пил?

— Да как сказать… Ему мало было надо, — явно отмахнулся от скользкой темы Аркадий Петрович. — И знаешь что… Кто не пьет, пусть бросит в нас камень. Однажды случай был…

Кинематографические байки следовали одна за другой. По остроте и неожиданности они могли соперничать с гусарскими историями. То вместе с аппаратурой упали с катамарана в горную реку, то снимали с трех камер, сидя верхом на верблюдах, то взрывали «жигули» в полете через ров — и никаких дублей. Кто-то напился, кто-то чуть не утонул. Так за разговорами дорулили, наконец, и до последней работы Павла Сергеевича.

Здесь оператор сразу погрустнел. Снимали, да, экономили каждую копейку, потом дефолт, спонсор обанкротился и… полный абзац! Снять успели всего треть фильма.

— Как только Пашка понял, что «кина не будет», он как-то разом исчез. Я его искал. Нету… Потом краем уха услышал: «Знаешь, что Паулинов отчибучил? Пошел бродить по России». И я сразу поверил. Это, Ким, вполне в характере твоего отца. Дальше… Что с отснятым материалом делать? Ираклий на крик — это моя собственность! Я режиссер! А почему твоя? Спонсора я нашел, и потом Пашка такой же хозяин материала, как и ты. Мы тогда крепко поругались. В общем, ничего я Ираклию не отдал, тем более, что он уже тогда собирался за бугор, а оставил бобины с пленками у себя. А потом умные люди научили. Я сделал свой сайт и поместил на него киноматериал с соответствующими пояснениями. Пусть, думаю, хоть кто-нибудь посмотрит. И еще была мысль — а вдруг новый спонсор нарисуется, и мы закончим работу. Хорошие кадры, между прочим!