ДНЕВНИКИ 1973-1983 - Александр Шмеман

Вечерня в огромном, новеньком сербском соборе св. Лазаря, с двенадцатью священниками и при пятистах присутствующих. После вечерни – пятьсот человек на лекции! "Овцы, не имеющие пастыря"2 , но, значит, все-таки жаждущие чего-то – "живого слова". Конечно, помогла тема: "Женщина в Право славной Церкви". Своей лекцией – относительно доволен, ибо если не сказал всего, что я думаю или, вернее, чувствую, то сказал все-таки приблизительно так , как надо, в согласии с "видением", которое чувствую больше, чем "разумею". Это значит – не искал внешнего успеха, а это всегда самое трудное, ибо люди так хотят услышать то, что они уже думают, а не подниматься на следующий этаж.

До лекции заезжал к Павлу Мейендорфу. Острая жалость к их ребенку, которому предстоит целый год жить между жизнью и смертью, или, вернее, к ним; сознание трагедии, вскрывающей, до какой степени хрупки, обречены все наши "счастья". "Почему Бог допускает это?" Вечный вопрос без ответа. Вижу только один, наверное неполный: своим страданьем человек "приносит пользу" другим, нам: разбивает хотя бы на время бетон эгоизма, самодовольства, "жира", отделяющего нас от Бога больше, чем любые "прегрешения" и "помыслы". Это и есть, по всей вероятности, спасительный смысл страданий. Но "мир сей" ненавидит страдания и, если бы мог, просто "ликвидировал" бы всех страждущих.

1 Морис Клавель (стр.115): "Почему я так хорошо чувствую себя с атеистами, я имею в виду атеистов с непреклонными взглядами, и так плохо с христианами со слабой идеологией? Прошу прощения за то, что опять цитирую самого себя, но дело в том, что для подлинных атеистов Бог есть Бог. Атеисты мне говорят: "Если бы я верил, я б верил по-Вашему", и я их хорошо понимаю. Вера – это прожитый опыт, наличие которого они во мне уважают и отсутствие которого я уважаю в них. С другой стороны, вера – и здесь я возвращаюсь к Канту и апостолу Павлу – отличается от разума до такой степени, что я мог бы сказать, что с онтологической точки зрения разум не мог обнаружить Бога, не мог даже начать Его искать, потому что сам он погряз в грехе, неприязни и бегстве от Бога. Следовательно, христиане, пытающиеся прийти к Богу через разум или соединить в одно Бога и разум, являются в некотором смысле ослами, нагруженными реликвиями" (фр.).

2 Мф.9:36.

Книга H.F. Peters "Zarathustra's Sister"1 . О сестре Ницше, завладевшей его "наследием" и исказившей его. Всегдашний интерес к Ницше как к одному из тех прорывов , которые одни, в сущности, интересны и важны. Как это ни звучит банально, но ницшеанское восстание против христианства для христианства неизмеримо важно и, по-своему, ценно.

Великий вторник, 5 апреля 1977

Кончил книгу Петерса. Вторая часть – о том, как сестра Ницше "эксплуатировала" его наследие и докатилась до Гитлера, – меня мало заинтересовала. Интересен только сам Ницше, его "безумие", его страсть, его отрицание. Отрицание прежде всего XIX века, сквозь тональность которого "расслышать" христианство было нелегко.

Великая среда, 6 апреля 1977

Кончил Dickstein'a "Gates of Eden"2 и думал, что наряду с популярными в Америке курсами вроде "The Great Western Ideas"3 нужно было бы прочитать курс о "The Great Western Errors"4 no такому, приблизительному, плану: Руссо, или "Природа" с большой буквы, Просвещение, или "Разум" с большой буквы, Гегель, или "История" с большой буквы, Маркс, или "Революция" с большой буквы и, наконец, Фрейд, или "Пол" с большой буквы; причем главной общей ошибкой нужно признать именно "большую букву", превратившую каждое из этих слов в идол , в трагическую "pars pro toto"5 . Показать также все это как рассыпавшееся христианство и страшную вину христианства в этом "рассыпании". Вину не только "идейную", но, прежде всего, духовную ("духовность") и, так сказать, "практическую" (слияние с миром, принятие функций естественной религии, отказ от эсхатологии, с одной стороны, от hie et nunc6 – с другой).

Мне чужд, невыносим, кажется фальшивым в первую очередь теперешний христианский "discours"7 . He то , что говорят, но как говорят и потому, пожалуй, чувствуют. И также – растворение Греха в мелочной сосредоточенности на мелочах, непонимание того, что мелочность – даже "нравственная" – и есть сам Грех, то "a-version de Dieu"8 , про которую говорит Клавель, не-хотение Бога, потому что "мелочность" – легче, "религия" – легче.

Все растущее убеждение, что ничего, абсолютно ничего не достигается и не разрешается путем "дискуссий", споров и обсуждений, что все это аберрация нашего времени. Невозможно представить себе Толстого, Рембрандта,

1 Х.Ф. Петерса "Сестра Заратусгры" (англ.).

2 Дикстейна "Райские врата" (англ.).

3 "Великие западные идеи" (англ.).

4 "Великих западных ошибках" (англ.).

5 часть, выдающую себя за целое (лат.).

6 здесь и сейчас (лат,).

7 дискурс (фр.).

Шекспира на каком-нибудь "коллоквиуме", посвященном "путям современного искусства". Все, что убеждает, обращает других, вырастает в одиночестве, в творческой тишине, никогда не в болтовне. Это не значит, что творец не должен "держать внутри себя собора", вернее – он не может не держать его. Страшная ошибка нашего времени – вера в слова, приводящая к их полной девальвации. Мне скажут: а диалоги Платона? Но они как раз подтверждают то, что я говорю. Это не запись реально имевшего место "обсуждения", а явление идеального , то есть такого как раз, в котором, во-первых, каждое слово имеет свой полный вес и, во-вторых, все построено на слышании того, что говорит другой . Ни того, ни другого нет в современных дискуссиях.

Настоящие дискуссии стали невозможны еще потому, что случайными, произвольными, ничем на глубине не оправданными стали их темы. Подлинный "разговор" предполагает оправданность, почти "необходимость" темы и только этой темой и оправдывается и определяется. Она объективна , и потому, что она объективна, – все вокруг нее организуется, так сказать, органически. Современные дискуссии прежде всего произвольны и потому искусственны и бесплодны. Они потому не о реальном, а о словах, и ничего из них не выходит, и ничего от них не остается, кроме отвратительного "вкуса во рту". И в конце концов все сводится к тому же самому: все в мире сем, что не "отнесено" и не "относится" постоянно к главному, к "единому на потребу", – пусто, ненужно, вредно. Христово "ищите прежде всего Царства Божия…"1 есть основной методологический принцип, единственная возможность …

Но остается, в сущности, неразрешенный (неразрешимый?) вопрос: к чему "звать", чему "учить"? Думал также сегодня, что начинать нужно было бы с тела : в нем все дано для общения, познания, причастия. Чувства: глаза – чтобы видеть (на что смотреть, что видеть?), уши – чтобы слушать и слышать (что?) и т.д. Ошибка в том, что все свелось либо к "разуму", либо к "эмоциям". Разум мешает видеть и слышать, ибо превращает "другое" – даруемое, видимое, говорящее – в "объект" размышления. "Эмоции" же все обращают на "себя", все превращают в нарциссизм. И тут и там – замена, одиночество, грех. И главное, конечно, в том, что слышать и видеть – это и есть hie et mine, это то, что сейчас являет "вечность". Это реализация "Царство Божие внутрь вас есть…"2.

Великий четверг, 7 апреля 1977

Перед уходом в церковь. Очень солнечно. Очень холодно – почти мороз но. "Искушения" Страстной: во вторник – налоги. Вчера разбирательство "дела" М.Р. и – бомба! – отставка К.С. после письма, в котором я спрашивал, почему он, ничего не сказав, не явился на заседание финансового комитета. Действительно, "образ мира сего" – в Церкви – "Сеченное сечеся…", внизу – возбужденный спор о каких-то 100 долларах, главное же – об обидах: "Почему он, а не я?" и т.д. Никогда не проходящее удивление от того, как

1 Мф.6:33.

2 Лк.17:21.

все это преспокойно уживается, как две "логики" просто не соприкасаются одна с другой, и это несмотря на то, что все христианство, все в христианстве, особенно же в его "фокусе" – Страстной неделе, как раз об этом – о двух "логиках", приведшей одна – к "странствию владычню", а другая – к "шед удавися"… Но вот кончается служба, и все без всякого труда возвращается в ту жизнь, судом над которой эта служба будет, пока ее будут служить…

Великая пятница, 8 апреля 1977

Все как нужно, все как всегда в эти "высокие дни". В лучшие минуты – пронзает внезапно, что, собственно, мы вспоминаем и празднуем. Невозможность, неслыханность – если вдуматься… В средине – воспоминания детства, точно Страстная "собирает" всю жизнь. В худшие – суета, заботы, раздражения: на диаконов, прислужников, беспорядок и т.д. Одно ясно: эти дни, особенно пятница, – это беспощадный суд над всем , это явление Греха и Зла в чистом виде. И Иуда, который "не восхоте разумети", – это я, это все мы, это весь мир. И, конечно, прежде всего – суд над религией. "Пронзение от гроба возсия" – да, но только в ту меру, в какую мы осознаем всем существом беспощадность Великой пятницы…