Девяностые годы - Катарина Причард

Была заказана роскошная шкатулка, собраны тысячи подписей. Наклеенная на белый коленкор петиция от жителей приисков к ее величеству королеве Виктории вместе с подписями была в добрую милю длиной и призывала британское правительство удовлетворить их просьбу о создании на приисках самостоятельного штата, отделенного от Западной Австралии, но входящего в австралийскую федерацию.

Население приисков, оказывая сопротивление правительству Форреста, могло рассчитывать на поддержку других штатов. Требование приисков об отделении их и включении в федерацию сыграло решающую роль в общей кампании за создание Австралийского союза.

Все другие штаты провели у себя референдумы и приняли предложение о федерации. Только население Западной Австралии было лишено возможности изъявить свою волю по этому вопросу.

Некоторое время никто не знал, что предпринял министр колоний. Потом стало известно, что он послал сэру Александеру Онслоу, губернатору штата и представителю английской королевы в Западной Австралии, телеграмму, в которой предлагал разъяснить правительству Форреста настоятельную необходимость для Западной Австралии включиться в федерацию австралийских колоний. При этом подчеркивалось, что приискам может быть предоставлено право отделиться, если Западная Австралия не войдет в федерацию.

Горе-политики в Перте запутались в собственных сетях. Перед сэром Джоном встала дилемма: либо распрощаться с приисками, либо вступить в федерацию. Спешным порядком через обе палаты прогнали закон, предоставляющий право голоса всем мужчинам и женщинам, прожившим в штате не менее года; это устранило ограничения в избирательном праве, существовавшие для населения приисков, и предрешило исход референдума.

Старатели гордились тем, что они дали почувствовать правительству Форреста силу и организованность демократического движения и что благодаря им на Западе был выигран бой за федерацию.

Воспер, Мик Мэньон и большинство первых организаторов союза старателей считали, что успехи эти — лучшее доказательство правильности их политики «спокойного и твердого пассивного сопротивления».

Но Динни, Пат Мак-Грат, Майкл Бэрк, Мэллоки О’Дуайр и многие старатели, участвовавшие в борьбе на протяжении всей кампании, говорили, что если этого, может быть, и было достаточно, то только для начала. Старатели получили возможность сплотиться, создать мощную дисциплинированную организацию. Однако правительство капитулировало лишь после того, как политика пассивного сопротивления потерпела крах и стало ясно, что старатели готовы перейти к боевым действиям. Общественное мнение было разбужено, и родился страх перед новой Эврикой. Конечно, то, что старатели защищали правое дело, укрепляло их позиции. Но на правительство Форреста это ведь не подействовало. Крепкая организация и активный боевой дух — вот что решило дело и заставило министерство колоний принять срочные меры для успокоения умов.

Как-то вечером у Мика Мэньона «Диннин старик Кроу», прислушиваясь к спорам, разгоревшимся вокруг этого вопроса, пробурчал по своему обыкновению что-то себе под нос.

— Что это ты бормочешь, Крис? — спросил Мик.

Крис вечно сыпал цитатами из поэтов, пророков и древних философов, и на него смотрели почти как на оракула.

— Клеобул[14] говорит, — произнес Крис, — что «великим может быть лишь то государство, граждане которого более страшатся хулы, нежели кары».

В то время как политиканы в Перте суетились, точно растревоженные муравьи, арестованные старатели предстали перед судом.

Их привезли обратно в Калгурли, а дело передали на рассмотрение Апелляционного суда в Кулгарди. Было совершенно очевидно, что ни один суд на золотых приисках не признает старателей виновными и что дело лучше прекратить.

Правительство теперь хотело только одного: по возможности с меньшим позором для себя положить конец этому спору и избежать новых столкновений. При создавшемся положении Мэллоки О’Дуайру посоветовали самому явиться в полицию, чтобы его дело слушалось вместе с другими.

Наконец настал радостный день, когда прокурор объявил, что отказывается от обвинения, и старатели с триумфом возвратились домой.

Глава LXII

В то время как на приисках шли бурные собрания и митинги, происходили аресты, судебные процессы, демонстрации, Олф продолжал заниматься обыденными делами по эксплуатации своего рудника. Так, по крайней мере, он привык о нем думать — как о своем, хотя и посмеивался иногда над собой. Ни грана золота, ни винтика в машине не принадлежало ему на Мидасе. Он не имел ни акций, ни контракта, которые давали бы ему право на долю в прибылях.

И все же рудник, такой, каким он стал сейчас, был его детищем, его созданием, сложным механизмом, который он заставлял производить ценности. Штейгер и рудокопы, инженер и механики, техники и конторщики — все до единого кляли мистера Брайрли за то, что он не давал им ни отдыху ни сроку.

Примитивные методы разработки повредили руднику с первых дней его существования. Это был один из самых старых рудников на приисках. Из него хищнически выгребли все богатые руды, а потом он стоял заброшенный около двух лет. Когда его снова ввели в эксплуатацию, он первое время приносил только убытки — не менее тысячи фунтов в месяц.

Никто не отрицал, что Олф Брайрли сотворил чудо с Мидасом. Став управляющим, он добился того, что уже через месяц рудник начал давать доход, а через полгода после того, как была открыта новая залежь, вышел на одно из первых мест по добыче.

Нелегкое это было дело — ползать по темным сырым штрекам, изучая состав отработанных пластов, и нащупывать алмазным буром места для новых выработок. Он не помнил себя от радости, когда на глубине ста двадцати футов напал на богатую залежь, вскрыл ее и стал добывать руду. Эти забои до сих пор питали его рудные лари.

Олф знал рудник, как мальчишка знает свою заводную игрушку, — старую, заржавленную заводную игрушку, которую он сам почистил, починил, смазал и пустил в ход. Он знал на память каждый изгиб и поворот путаных ходов шахты, каждый гезенк и скат, каждое нехитрое приспособление для откатки и дробления руды. Он капитально отремонтировал оборудование и машины; подновляя, усовершенствуя, изобретая, изучил каждое слабое и сильное звено в цепи производственного процесса.

Сидя у себя в конторе, где на стенах висели планы рудника, а на столе лежали синьки с чертежами машин, которые он мечтал заказать, Олф всем своим существом ощущал биение пульса кипящей вокруг работы.

Из окна он мог видеть главную шахту, наблюдать, как рабочих лебедкой спускают под землю; он мысленно следил за клетью, представлял себе, как она, ударяясь и хлюпая об осклизлые стены шахты, спускается на дно, к нижнему горизонту. Он видел перед собой рудокопов, которые, ссутулясь, с мерцающим фонарем в руках, пробираются в сырой, промозглый мрак забоя. Видел, как они, чертыхаясь, чтобы заглушить страх, приступают к работе в опасных восходящих выработках; слышал как жужжит и ревет бур, как с грохотом рушится порода, после того как запальщик бросится прочь от зажженного шнура.

День и ночь в его ушах стоял грохот сыплющейся по скатам руды. Глухо, размеренно стучали песты ненасытной толчеи. Олф бранился, обзывая бездельниками и лодырями отвальщиков породы, когда ему казалось, что они двигаются, как сонные мухи. Он беспокоился, что начатая к югу от залежи проходка штрека на соединение со слепой шахтой идет слишком медленно. Если хочешь повысить добычу — надо спешить.

Беда с этими старыми рудниками! Американские инженеры уверяли, что они ничуть не лучше корнуэльских, на которых добывали руду сотни лет назад. Олф стыдился своего рудника, который расползся во все стороны без всякого плана и не имел даже необходимой вентиляции, — ничего, в сущности, что могло бы уменьшить опасность работы в забое. В старых выработках во многих местах свод обвалился, в некрепленых кровлях слышались подозрительные шорохи и потрескивания. Немудрено, что рудокопы отказывались там работать. Олф установил кое-где крепления, стремясь улучшить условия работы, но они по-прежнему были ужасны, по-прежнему ежечасно грозила опасность обвалов, поломок, простоев.

Олф настаивал перед правлением на необходимости генеральной перепланировки рудника, устройства новой вентиляции и крепежной системы. Но ему отвечали, что не станут рассматривать никаких планов, которые могут потребовать больших затрат в ближайшем будущем.

Олф догадывался, в чем тут дело. Рудник собираются продать. Разговор с Пэдди Кеваном подтвердил его подозрения, хотя Олф и говорил себе, что смешно придавать значение словам мальчишки. Олф в сущности достиг только одного: доказал своим хозяевам, что рудник может давать доход. Вероятно, они попытаются теперь сбыть его с рук, пока добыча растет.