Ты самая любимая (сборник) - Эдуард Тополь

Ночью страшные американцы, эти чудовища из фильмов-ужастиков, только еще страшнее, пытались огромным кухонным ножом зарезать Ванечку.

Надя, проснувшись, рывком села на своей раскладушке и некоторое время сидела неподвижно, глядя в темное окно. За окном, высоко в ночном небе, вспыхивая красными габаритными огоньками, летел самолет. Одним из таких самолетов завтра увезут Ванечку.

Надя решительно встала, оделась. С сумочкой-рюкзачком за спиной тихо прокралась по темному коридору к кабинету директрисы, пошарила рукой на верхней планке дверного проема и нашла ключ. Открыла запертую дверь, на цыпочках вошла в кабинет директрисы, на стеллаже с документами детей нашла папку с наклейкой «ИГНАТЬЕВ И.Н.» и спрятала ее в свою сумочку-рюкзачок…

А еще двадцать минут спустя, прижав к груди спящего Ванечку, уже нервно ходила по пустой и темной платформе станции Раменки.

В темноте возникли какие-то фигуры, это навстречу Наде шли армейский патруль и милиционер — тот самый капитан, который вместе с баркашовцами проверял документы в электричке.

Они приближались к Наде, и сердце у нее остановилось от страха.

Но они, слава Богу, прошли мимо, и тут, на Надино счастье, вдали показалась электричка, с гудком и грохотом накатила к платформе.

Надя, оглянувшись на капитана и патруль, шагнула в вагон.

Капитан и патруль оглянулись на нее, капитан даже повернулся и шагнул в ее сторону, но…

Двери вагона закрылись, электричка тронулась, и вагоны с грохотом пронеслись мимо капитана, унося Надю и Ванечку.

— А никого нет! Экзамены кончились, все разъехались! — сказал комендант вгиковской общаги — небритый спросонок, в галифе и полотняной нижней рубахе.

— Но я тут живу, — сказала Надя, стоя в двери общежития с Ваней на руках. — В 506-й комнате. Вы меня помните?

— Не имеет значения. У меня ремонт. Смотри…

Действительно, фасад общежития был в строительных лесах, а в вестибюле общежития лежала гора мешков с цементом, линолеумом и прочим стройматериалом.

— Август, — сказал комендант. — Я за месяц должен починить все, что вы тут весь год громите.

— Ну пожалуйста! — слезно сказала Надя. — Хоть на несколько дней! Я вас очень прошу!

— А ты не проси. Без толку! — И комендант стал закрывать дверь.

Но Надя в отчаянии вставила ногу в дверной проем.

— Нет! Я буду кричать!

— Сломаю ногу! — предупредил комендант, нажимая дверь.

— Буду кричать!

— Как давала — не кричала, и рожала — не пищала, — усмехнулся комендант. — Иди отсюда, блядища!

Вытолкнул Надю и закрыл дверь.

— Изверг! Козел! — крикнула Надя в закрытую дверь. И сказала проснувшемуся на ее руках Ване: — Извини, Ванечка…

Стоял прекрасный августовский день — солнечный и не очень жаркий.

Надя с Ванечкой на руках шла по улицам навстречу потоку прохожих, враз обнищавших и обокраденных дефолтом, озлобленных и растерянных.

В пустом и гулком от пустоты вестибюле ВГИКа старушка вахтерша, читая «АиФ», подняла очки:

— А усё, никого нэма, экзамены закончылысь. Прыходь у тому роки…

Надя с пустыми глазами и с Ваней на руках шла по Москве сама не зная куда.

Всюду стояли густые очереди — у обменников, у магазинов. Люди раскупали и тащили по улицам все, что еще можно было купить на рубли, — продукты, телевизоры, газовые баллоны. У подземных переходов пенсионеры рылись в мусорных ящиках. Возле булочной стояла старушка с пустыми, обращенными внутрь себя глазами и картонкой в руках, на картонке было написано: «ДЕНЕГ НЕ ПРОШУ, ПРОШУ ХЛЕБА!» Старушка шептала: «Подайте ради Христа…», но все безучастно проходили мимо…

Надя с Ванечкой на руках шла по августовской Москве 1998 года. У нее тоже стали пустые и потерянные глаза.

Где-то вдали прогремел гром.

В какой-то подворотне у мусорного бака стоял бомж, одной рукой запрокинул над горлом пивную бутылку и жадно пил без остановки, аж булькал, а другой держал в расстегнутой ширинке свой член и мочился — одновременно…

Ванечка загляделся на эту картину, а Надя безучастно прошла мимо.

Снова громыхнул гром, и тут же на город обрушился ливень…

Надя, вся мокрая, остановилась у будки с надписью «СПРАВОЧНАЯ». Наклонившись к окошку, спросила:

— Джигарханян Армен Борисович. Домашний адрес, пожалуйста.

— Артист, что ли? — уточнила дежурная.

— Да, пожалуйста.

— Знаменитых адреса не даем.

— А Удовиченко? Лариса Ивановна…

— Ага! — усмехнулась дежурная. — Может, тебе еще Ельцина дать? Тоже артист!..

Мокрая, с ребенком на руках, Надя отошла от справочной и побрела по улице. Слезы на ее лице смешивались с дождем.

— Что же нам делать, Ванечка?

Ваня, тоже мокрый, пытливо смотрел на нее и молчал.

В каком-то переулке, у подъезда Дворца бракосочетания, возле двух белых лимузинов с кольцами на крыше и цветами на капотах веселые компании молодых людей прямо под дождем и под музыку из магнитофона открывали шампанское и шумно поздравляли две пары новобрачных — двух невест в свадебных платьях и их женихов.

Надя поравнялась с ними, один из женихов протянул ей десятку.

— Кому ты даешь? — сказала ему невеста. — Эта сука ребенка не жалеет, побирается под дождем!

— Да это у нее кукла! — сказала вторая. — Они тут все время крутятся, побирухи! Поехали, мальчики!

Надя, опустив голову, прошла мимо.

Свадебные лимузины, оглашая переулок музыкой и криками, прокатили по лужам, обдав ее водой от пояса до ног.

Мокрая и тощая бродячая собака увязалась за Надей, обогнала ее и оглянулась — не то ждала, не то приглашала следовать за ней. Пойдет вперед и остановится, ждет. Идя за собакой, Надя услышала какой-то ритмичный стук и вышла к Белому дому. Собака со всех ног припустила к Горбатому мосту, к шахтерам, которые, сидя под зонтами и пологами палаток, всё стучали касками по мокрому асфальту.

Собака подбежала к ним, и руководитель шахтеров, впуская ее в палатку, увидел Надю, бредущую под дождем с ребенком на руках. Выскочив из палатки, он накрыл ее своей курткой, потащил к палатке:

— Бегом! Ты с ума сошла?! Дитя застудишь! Ну-ка ныряй! Живо!

Надя покорно нырнула в палатку.

Здесь кружком сидели несколько шахтеров, смотрели портативный переносной телевизор. По телевизору шел анализ последних новостей.

— На европейских биржах российские евробонды подешевели наполовину, — говорил эксперт. — Это начало полного краха!..

— Все, киндык! — сказал кто-то из шахтеров. — Пора сворачивать забастовку!..

Руководитель пригляделся к Наде:

— Ох, да ты ж сама дите! — И шахтерам: — Ребята, быстро! «НЗ» и сухие полотенца! А сами — вышли! Живо! В другие палатки!

Надя посмотрела на него с опаской.

Из глубины палатки кто-то передал руководителю два рюкзака, тот достал из них полотенца, шерстяное одеяло и бутылку водки. Тут же ногтем сорвал с нее жестяной колпачок, говоря шахтерам:

— Быстрей! Все вышли, вышли!

Шахтеры вышли, ушли в другие палатки, а руководитель распорядился:

— Так, девушка! Разотрешься водкой! Вся, поняла? — И протянул Наде бутылку. — Но сначала хлебни! Хлебни! Хотя нет, стой. Ты чем дитя кормишь? Грудью?

Надя застеснялась:

— Да нет, что вы!

Руководитель выглянул из палатки:

— Ребята, у кого молоко в термосе? Быстро! — И повернулся к Наде: — Давай ребенка! Да не бойся, давай! Я дома трех таких вырастил! — Он забрал у Нади ребенка. — Все, я пошел! Докрасна разотрись, поняла? — И с Ваней на руках вышел из палатки.

Надя осталась одна. На всякий случай выглянула в щель в пологе.

На улице лил проливной дождь, гремел гром, и дежурные шахтеры стучали касками так, чтобы слышно было в соседнем Белом доме.

Но окна в Белом доме не реагировали — они были закрыты наглухо и шторы в них были задернуты. А сам Белый дом был отделен от палаточного городка высокой решетчатой оградой, за которой густо стояла охрана — вся в плащ-палатках и с автоматами наперевес.

А в шахтерской палатке, освещенной лампой-переноской, телевизор продолжал анализ новостей:

— Состоится ли всероссийская стачка? Хотя к бастующим на Горбатом мосту шахтерам уже присоединились Кузбасс, Кемерово, Челябинск и Сыктывкар, однако в других регионах…

Под эти новости и стук касок Надя наглухо застегнула полог палатки, разделась, налила себе на ладони водку из бутылки и растерлась вся — плечи, руки, живот. А в палатке-штабе руководитель пикета, сидя в тесном кругу шахтеров, уже распеленал завернутого в детдомовские тряпки Ванечку и стал растирать его мохнатым полотенцем. На что Ванечка тут же ответил фонтаном — описал своего спасителя.

Шахтеры засмеялись, а руководитель сказал:

— Ладно, с кем не бывает? Все писаем, пока живем! Главное — не ссать! А писать можно. — И посадил Ванечку на попку. — Давай, парень, пей молоко! Из кружки пить умеешь? Учись — шахтерская кружка!