Том 4. Темные аллеи. Переводы - Иван Бунин

Манфред

Я выслушал. И вот что я отвечу:Кто б ни был я, но я не изберуПосредником меж мной и небесамиНи одного из смертных. Если яУставы нарушаю — покарайте.

Аббат

Мой сын, я не о каре говорю,Я только призываю к покаянью.Пусть наказует небо. "Мне отмщенье",Сказал господь, и, со смиренным сердцем,Раб господа, я только повторяюЕго глаголы грозные.

Манфред

   Старик!Ни власть святых, ни скорбь, ни покаянье,Ни тяжкий пост, ни жаркие молитвы,Ни даже муки совести, способной,Без демонов, без страха пред геенной,Преобразить в геенну даже небо,Ничто не в состоянии исторгнутьИз недр души тяжелого сознаньяЕе грехов и сокровенной муки.Та кара, что преступник налагаетСам на себя, страшней и тяжелееЗагробных мук.

Аббат

  Я рад все это слышать,Затем что все это должно сменитьсяНадеждой благодатной, что спокойноВзирает на блаженную обитель,Ее же всякий ищущий обрящет,Коль скоро он покинет путь неправый.Начало же спасения — сознаньеЕго необходимости. ПокайсяИ все грехи, что отпустить я властен,Я отпущу, — что преподать сумею,Все преподам.

Манфред

   Когда несчастный Нерон,Чтобы избегнуть мук позорной смертиПеред лицом сенаторов, недавнихЕго рабов, ударил в грудь кинжалом,Какой-то воин, полный состраданья,Прижал свой плащ к его смертельной ране,Но Нерон оттолкнул его и молвилС величием во взоре: "Слишком поздно!"

Аббат

К чему ты клонишь речь?

Манфред

    Я отвечаюНа твой призыв к спасенью: слишком поздно!

Аббат

Нет, никогда не поздно примиритьсяС своей душой, а чрез нее и с небом.Иль у тебя нет никаких надежд?Ведь даже те, что в небеса не верят,Живут какой-нибудь земной мечтой,Прильнувши к ней, как тонущий к тростинке.

Манфред

О да, отец, и я лелеял грезы,И я мечтал на утре юных дней:Мечтал быть просветителем народов,Достичь небес, — зачем? Бог весть! быть может,Лишь для того, чтоб снова пасть на землю,Но пасть могучим горным водопадом,Что, с высоты заоблачной свергаясьВ дымящуюся бездну, восстаетИз бездны ввысь туманами и сноваС небес стремится ливнем. — Все прошло,И все это был сон.

Аббат

   Но почему же?

Манфред

Я обуздать себя не мог; кто хочетПовелевать, тот должен быть рабом;Кто хочет, чтоб ничтожество призналоЕго своим властителем, тот долженУметь перед ничтожеством смиряться,Повсюду проникать и поспеватьИ быть ходячей ложью. Я со стадомМешаться не хотел, хотя бы могБыть вожаком. Лев одинок — я тоже.

Аббат

Зачем не жить, не действовать иначе?

Манфред

Затем, что я всегда гнушался жизни.Я не жесток; но я — как жгучий вихрь,Как пламенный самум, что обитаетЛишь в тишине пустынь и одинокоКружит среди ее нагих песков,В ее бесплодном, диком океане.Он никого не ищет, но погибельГрозит всему, что встретит он в пути.Так жил и я; и тех, кого я встретилНа жизненном пути, — я погубил.

Аббат

Увы! Я начинаю опасаться,Что я тебе помочь уже не в силах.Но ты еще так молод, я хотел бы…

Манфред

Святой отец! Есть люди, что стареютНа утре дней, что гибнут, не достигнувДо зрелых лет, — и не случайной смертью,Иных порок, иных науки губят,Иных труды, иных томленье скуки,Иных болезнь, безумье, а иныхДушевные страдания и скорби.Страшнее нет последнего недуга:Все имена, все формы принимая,Он требует гораздо больше жертв,Чем значится в зловещих списках Рока.Вглядись в меня! Душевные недугиЯ все познал, хотя довольно б былоИ одного. Так не дивись тому,Что я таков, дивись тому, чем был я,Тому, что я еще живу на свете.

Аббат

Но выслушай…

Манфред

   Отец, я уважаюТвои года и звание; я верю,Что ты пришел ко мне с благою целью,Но ты предпринял тщетный труд. Быть грубымЯ не хочу, — я лишь тебя щажу,А не себя, так резко обрываяНаш разговор — и потому — прости!

(Уходит.)

Аббат

Он мог бы быть возвышенным созданьем.В нем много сил, которые могли быСоздать прекрасный образ, будь ониНаправлены разумнее; теперь жеЦарит в нем страшный хаос: свет и мрак,Возвышенные помыслы — и страсти,И все в смешенье бурном, все мятетсяБез цели и порядка; все иль дремлет,Иль разрушенья жаждет: он стремитсяК погибели, но должен быть спасен,Затем что он достоин искупленья.Благая цель оправдывает средства,И я на все дерзну. Пойду за нимНастойчиво, хотя и осторожно.

Другая комната.

Манфред и Герман.

Герман

Вы, господин, велели мне явитьсяК вам на закате: солнце уж заходит.

Манфред

Да? — Я взгляну.

(Подходит к окну).

   Великое светило!Бог первозданной, девственной природы!Кумир могучих первенцев земли,Не ведавших болезней, — исполинов,Родившихся от ангелов и дев,Сиявших красотой неизреченной!Царь меж светил, боготворимый миромОт первых дней творения, вливавшийВосторг в сердца халдейских пастуховИ слышавший их первые молитвы!Избранник неземного, что явилоВ тебе свой светлый образ на земле!Венец и средоточие вселенной,Дающее небесную отрадуВсему, что прозябает в дольнем мире!Владыка всех стихий и повелительВсех стран земных, повсюду положившийСвои неизгладимые печатиНа дух и облик смертных! Ты, что всходишь,Свершаешь путь и угасаешь в славе{Ты, видевшее некогда мой первыйВзор, полный изумленья и восторга!Прости навек, — прими мой взор последний,В последний раз тебя я созерцаю;Твои лучи уж больше никогдаНе озарят того, кому дар жизниБыл даром роковым. — Оно сокрылось;Мой час настал.

Горы. — В отдалении замок Манфреда. — Терраса перед башней. — Сумерки.

Герман, Мануэль и другие слуги Манфреда.

Герман

Дивлюсь я графу: вот уж сколько летВсе ночи он без сна проводит в башнеИ непременно в башне. Я бывал в ней,Но по тому, что есть в ней, не решишь,Чем занят он. Наверно, потайнаяЕсть комната, и сколько бы я отдал,Чтоб только заглянуть в нее!

Мануэль

   Напрасно.Доволен будь и тем, что ты уж знаешь.

Герман

Ах, Мануэль, ты старше нас и мог быПорассказать нам многое о замке.Когда ты поступил сюда?

Мануэль

   Давно.Я до рожденья графа был слугоюЕго отца, с которым никакогоОн не имеет сходства.

Герман

   Что ж, не редкость!

Мануэль

Я говорю не о чертах лица.Граф Сигизмунд был горд, но прост и весел,Любил пиры и битвы, а не книги,Любил людей — и ночи превращалНе в бдения угрюмые, а в праздник,Да ведь какой! Он не блуждал, как волк,По дебрям и ущельям, — не чуждалсяЗемных утех и радостей.

Герман