Идеальная невеста - Бренда Джойс

— Я считаю тебя прекрасной, и больше не пытайся это отрицать, — нежно сказал он, поглаживая маленькую выпуклость на ее животе, в том месте, под которым рос их ребенок. Он улыбался и был вне себя от восторга. И он опять не смог удержаться: светлые завитки ее волос привлекли его взгляд.

На лице Бланш появилась чудесная улыбка.

— Не буду, если смогу быть такой же дерзкой, как ты, — ответила она.

— Насколько дерзкой? — спросил он с озорной усмешкой, потом с трудом оторвал свой взгляд от манящего треугольника внизу ее живота и перевел его на лицо Бланш.

— Ты такой красивый! — воскликнула она и провела рукой по его мощной груди. — И талантливый. — Сказав это, она прикусила губу от смущения.

Сэру Рексу ее слова были до того приятны, что он рассмеялся от удовольствия.

Бланш словно окаменела. Улыбка исчезла с ее лица, и она взглянула мимо него, словно ожидала, что кто‑то чужой ворвется сюда. Рекс понял, что она снова боится воспоминаний. Его переполнила тревога за нее.

— Дорогая, ты еще не знаешь разницу между разными видами физической любви, но мы не будем торопиться. Однако я рад, что ты считаешь меня талантливым, и уверяю тебя, что тебя ждет очень много удовольствия. Я хочу, чтобы наш медовый месяц был долгим и приятным.

Ее пристальный взгляд вернулся к его глазам. Она улыбнулась и сказала:

— Но я не хотела откладывать этот процесс на другое время.

Он застыл, и все его мышцы напряглись.

— Я рад, — хрипло и отрывисто сказал он.

— Ты всегда знаешь, когда ты нужен мне, — тихо сказала она.

Он прекрасно понял, что она имела в виду, наклонился, поцеловал ее и спросил:

— Хочешь, поговорим об этом сейчас?

Она немного поколебалась и при этом снова глядела мимо него. А потом тихо шепнула:

— Нет.

Сэр Рекс внимательно посмотрел на нее и убедился, что опасность для нее миновала. Он очень легко мог немного сдвинуть центр тяжести своего тела и сделать то, чего хотел, но сказал:

— Я понимаю: ты сейчас очень устала…

— Не очень, — ответила Бланш и провела ладонью по его животу сверху вниз.

А потом она бросила на него такой соблазнительный взгляд, каким на него еще никогда не глядела ни одна женщина.

Глава 22

Когда Бланш проснулась, ее щека лежала на обнаженной груди сэра Рекса, все ее тело прижималось к его телу, и одна ее нога оказалась между его бедрами. Солнце заливало светом их спальню: никто не посмел войти и задернуть занавески. Ее клетчатое одеяло двух цветов — розового и кремового — закрывало их до пояса, но не выше. Радость вспыхнула в ней и мгновенно заполнила всю душу.

«Я так люблю своего мужа», — подумала она, улыбнулась и с наслаждением вдохнула запах его тела. Она наслаждалась своими ощущениями. «То, что мы муж и жена, — это чудо», — размышляла она. В прошедшую ночь он два раза занимался с ней любовью, и она, должно быть, страшно устала от этого, потому что любовные ласки помнила, а то, что было после них, нет. Вероятно, она сразу же уснула. Сэр Рекс — и чудесный человек, и чудесный любовник.

Ее любовь была бурной и такой сильной, что от нее у Бланш сладко ныло сердце. Она смотрела на окна в противоположной стене, и в ее голове снова стали возникать образы — те самые, которые она ненавидела, которых боялась, от которых хотела навсегда избавиться. Эти воспоминания ворвались в ее ум в Лендс‑Энде, после ночи любви с Рексом, и унесли ее в ужасное прошлое. Тогда Бланш поняла, что радость и страсть приносят с собой память о прошлом и боль.

Она напряглась. Ее виски болели, но не так сильно, как будто в них вонзались ножи. Картины прошлого в ее уме приобрели четкость и яркость. Она никогда не забудет, как выглядели забитая насмерть лошадь, человек‑чудовище и ее убитая мать. Она ждала, что крики матери зазвучат в ее ушах и выбросят ее из этой постели в другой мир.

— Бланш, в чем дело?

Лицо ее матери побелело и вытянулось от страха, когда чудовище потребовало, чтобы ее мать вышла вон из кареты. Бланш никогда не забудет это.

«Вон из кареты, леди!» Эти слова врезались в память Бланш навсегда.

Ее охватил страх, хотя сейчас она не проживала прошлое заново, а как будто просматривала его в уме. Бланш подняла взгляд и увидела, что сэр Рекс садится в кровати.

Лицо ее матери застыло от страха. Человек‑чудовище ждал, и Бланш ждала, что почувствует в руке боль от сдавившей ее детскую ладошку маминой ладони. Она ждала, что ее мать схватят и вытащат из кареты. Она ждала своего всепоглощающего страха…

Но кто‑то легко и ласково провел рукой по ее плечу и руке. Бланш дернулась, подняла глаза и увидела сэра Рекса.

— Мы в Херрингтон‑Холл. Мы муж и жена, — спокойно произнес он.

Бланш села на кровати и с восторгом уставилась на его великолепный торс. В ее теле снова вспыхнуло желание. Она так давно не имела возможности любоваться своим возлюбленным в свете дня.

— Я это знаю, — так же спокойно сказала она.

Похожее от страха на маску лицо матери по‑прежнему было у нее в уме. И бледные безумные глаза человека‑чудовища тоже. Эти два образа закружились и превратились в убитую лошадь и в мать Бланш, такую же мертвую и изуродованную. Боль, очень похожая на удар ножа, вонзилась в тело Бланш, но не в голову, а в грудь. Бланш узнала эту боль. Это было горе — уже знакомое ей чувство.

— Скажи мне, что с тобой происходит, Бланш.

Она вздрогнула:

— Я вспоминаю, как выглядела моя мать после того, как они искололи ее до смерти.

Сэр Рекс кивнул, и его лицо побледнело.

— Ты можешь остаться со мной? — спросил он, перебрасывая ее пышные светлые волосы ей на спину.

Она осознала, что сидит совершенно голая, и натянула на себя одеяло до самого подбородка.

— Я жду, что в моей голове зазвучат крики моей матери. Я жду, что снова стану шестилетней. Но вместо этого вижу прошлое в виде жутких картин, четких, как портреты, и чувствую огромное горе.

Он крепко сжал ее плечо.

— У тебя не было возможности оплакать мать, потому что ты забыла мятеж и то, как ее убили. Может быть, сейчас тебе пора горевать.

Бланш с ужасом поняла, что хочет плакать о том, что потеряла мать, — и о смерти отца тоже.

К ее огромному изумлению, сэр Рекс сказал ей:

— И о Херрингтоне ты еще не горевала. Делай то, что тебе хочется сделать, Бланш. Все должны горевать, потеряв тех, кого любят.

Бланш взглянула на него, но все расплывалось у нее перед глазами.

— Я так любила ее. Она была самая ласковая, самая добрая мать, которую может иметь ребенок. Теперь я помню все это.

— Это прекрасные воспоминания.