Завтрашний царь. Том 1 - Мария Васильевна Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В лес удрал, – разворчался Светел, успевший блаженно вытянуться подле Крагуяра под одеялом. – Воинскому слову не верит!
Сеггар впрямь обещал не давать Котёху в обиду, но, знать, слово, данное сироте, уже бывало некрепко. А может, оставил надежду, что его службу-дружбу оценят. Вот и сбежал.
Дед Щепка опыта́л соседей. Собрал ребятню, с кем водился парнишка. Котёхи не было у соседей, не было и в дальнем конце.
– Оголодает, придёт, – предрёк Светел. – Нашли дитятко малое!
Сам он был моложе, когда выходил из Левобережья, везя беспамятного отца. Чесался язык об этом сказать, но Светел смолчал. Хвастаться, ещё не хватало. Ишутка тоже вспомнила, сказала:
– Ты сильного рода, а он на свете один.
Светел чуть не озлился. «Вот взялись попрекать! А то мне, чего пожелаю, с неба в рот падает!» Сердце обиды не удержало. Обида на сухих дровах возгорается, а где их возьмёшь, если с утра и работал, и дрался, и песни орал. И рана болит, как через день после Сечи. Тут радуйся, сыскавши пылу ноги с лавки спустить, натянуть безрукавку и кожух, едва успевший подсохнуть…
Котёха, дурень, ещё и путал следы. Кружил торными тропками, петлял, прыгал по-заячьи, да так ловко, что дикомытского чутья и того еле хватало. Когда же сошёл наконец с петель, то последовал чужой ступени, тянувшей в лесную крепь… притом со звериной хитростью, не руша краёв, не оказывая нового следа по былому… вовсе пятками вперёд обернулся…
– Сыщу, всыплю, чтобы седмицу присесть не мог, – ворчал Светел.
Голос глухо звучал из-под толстой повязки. Уже не сердито, больше тревожно. Ночь, как бывало после вёдреных дней, стояла очень жестокая.
Нашли мальца под утро. И то лишь благодаря зверовым псам, смекнувшим, зачем им тычут в носы Котёхины лапти.
Светел подозвал вожака:
– Ищи, Корноухий.
Кобель глядел недоумевая. Светел познал миг отчаяния. Слишком привык к ясному разуму симуранов, да и Корноухий был далеко не Зыка. Под руку сунулась хитрющая сука. Тоже не Ласка с Налёткой. Ей темны и скучны были речи Светела. А ему – короткие звериные мысли об уютном собачнике, о вкусной рыбёшке.
Светел сдвинул харю с лица, ухватил псицу за пушистые щёки. Понудил глядеть в глаза. И не иначе как с горя сумел внятно вообразить запах из лаптя, стелющийся дорожкой над снегом – прямо туда, где спотыкливо бредёт человек. Сука взвизгнула, облизала ему нос. Вывернулась из рук, бодро побежала вперёд.
Больше никого не обманывала выступка пятами вперёд. Псы привели сперва к чёрной отметине в неглубоком распадке, где исторгалась из земных недр упрямая влага. Кипунок вскрывался лишь оттепелью, но и в плящий мороз крепкой коркой не зарастал. Сирота, пытавшийся мести за собой снег, о родничке не знал. Шагнул на тонкий ледок…
Выдернул полнёхонький валенок, раскидал брызги ледяными горошинами.
Было видно, где он выколачивал обувь, где кроил скудную одежонку на сухие онучи… Где, наконец, решился идти обратно к жилью…
Когда люди подбежали на лай, Котёха уже и зубами стучать не мог, а нога затвердела по колено.
…После, вестимо, добрые сегжане от всего отрекались. А в те мгновения иные махнули рукой:
– Судьба неупросимая.
– Воля Владычицы.
– Как ни беги, поцелуя не минуешь.
Другие, сами уставшие, вздумали затеять костёр, попробовать отогреть. Не тут-то было. Дикому дикомыту разумное слово – что о стену снежок. Светел закутал Котёху в толстые овчины. Особенно тщательно завернул промёрзшую ногу.
– На что, витязь?
Он в ответ зарычал. Перед глазами стоял мёртвый Хвойка, шатался умирающий Неугас.
Котёхин огонёк совсем сдался холоду. Тлел меркнущим пятнышком на седой головне. Светел влил в рот сироте баклажку тёплой воды. Устроил на саночках. За шиворот впихнул в одеяла разумницу-суку. Впрягся в алык.
– Безлепие выдумал, – укорили его.
– Собака тебя везти должна, не ты её!
Кто-то добавил:
– Добро б дельный был отрочёнок, а то бестолочь.
Светел не потратил дыхания на великий загиб. Дёрнул потяг, попёр в Сегду неторником, напрямки, брезгуя путаной длинной лыжнёй. Золотая улитка раскручивалась внутри, бросала жаркие сполохи. Светел обнимал своим пламенем Котёхин скудеющий огонёк, храбрил, вырывал из мрака и пустоты.
«Не отдам! Тот не царь, кто своих людей погибели отдаёт!»
Ох и в руку же давеча вспомнилось хождение с отцом за Светынь… Всё, что грозило смертью десятилетнему, могучий нынешний Светел откидывал пинками. Перешагивал. Сносил ударом кайка!
«Путь, глаголешь, невмерный? Измерю. Неможно спасти?.. Смогу и спасу. Неодолимое одолею! Ещё добавки спрошу!..»
Облака на востоке понемногу светлели, когда он вомчался в Сегду полуслепой от изнеможения, но – царём! С Котёхой, плачущим под овчинами. Левая нога сироты ещё коснела ледышкой, но руки успели ожить, нашли псицу, сомкнулись в тёплом меху.
Герриковы домочадцы высыпали со двора. Подхватили санки, плечами подпёрли Светела. На котором шаге слиплись глаза, пока брели через двор, – не упомнил. Встрепенулся уже на лавке, когда милые руки завернули тельницу – шов на спине опять ожил кровью.
– Поберёгся бы, братик милый… – неверным голосом пеняла Ишутка. – Что ж ты с собой так… окреп бы…
Светел огорчился, расслышав близкие слёзы. Видеть бы ему себя со стороны, серого, с провалившимися щеками. Язык ворочался плохо. Светел подумал, кое-как выдавил:
– Я Сквару вёз.
Знал – Ишутка поймёт. И она поняла. Только носом захлюпала почему-то.
Дальше Светел полсуток спал беспробудно, отчего и узнал многое лишь со слов, так что даже стало обидно.
Оказалось, Ажнок Долгопряжин, прослышав о непокое, случившемся из-за его любопытства, крепко усовестился. Посулил Лыковым дворовым добрый жбан пива – и ражие парни, взяв на скамеечку, с прибаутками понесли увечного по деревне.
– Эх я, старый дурень, сразу не догадался, – дёргал себя за бороду Ажнок.
Так и прибыл на Герриков двор.
Повёл стойную беседу с матёрой купчихой.
Поклонился щедрыми подарочками за неустройство.
Расспросил Ишутку про Коновой Вен, чьей торговлей обогащались её свёкор и муж.
Запечалился напоследок.
– Себя в болесть вверг, добрых людей – в убытки… а домашних как было нечем порадовать, так и теперь нечем.
Дед Игорка, вышедший послушать чуженина, возьми да скажи ему в утешение:
– Не тужи, Долгопряжин! Сегодня кровиночки не нашёл, назавтра отыщешь. Не одна Ишутка без матери, витязи наши тоже с собой приёмышка вывели. Может, слыхал ты, как его по лесу ночью искали? Забоялся, глупый, решил – продать собрались. Теперь лежит и снова боится. Светелко, пока вёз, уши сулил оборвать…
Ажнок, сидевший с головой ниже плеч, безнадёжно вздохнул:
– Просить не смею, добрая Герриковна, отрока поглядеть…
– Кто призрит сироту, нашей Матушке на правое колено воссядет, – осенила себя святым знаком купчиха. – Несите, чада, доброго
