Ленин. Человек — мыслитель — революционер - Воспоминания и суждения современников

И в этих словах мы опять слышим бойца: наука необходима Ленину, как настоящая основа всех построеяий новой жизни. Другие пытались строить жизнь на базе религии. Ленин ее решительно отвергает и в соответствии с программой Коммунистической партии считает необходимым содействовать фактическому освобождению трудящихся масс от религиозных предрассудков, только заботливо избегая, как говорит та же программа, «всякого оскорбления чувств верующих, ведущего лишь к закреплению религиозного фанатизма».

Мы видим, таким образом, что в край угла построения собственного мировоззрения и всего строительства новой жизни Ленин ставит науку. Мне приходилось слышать, что против такого понимания можно возразить указанием на то, что на протяжении тысяч страниц его сочинений и речей о науке почти не говорится. Возражение это, по-моему, свидетельствует лишь об одном: делающие его, очевидно, невнимательно вчитались и вдумались в эти тысячи страниц. Неужели же они ожидали найти в них трактаты о науке? Неужели отсутствие прямых указаний на научные предприятия и исследования помешало им почувствовать, как на каждом шагу, во всем чувствуется желание и стремление поставить все именно на научную базу рассудка? Неужели же так непонятно, что Ленин разумел под электрификацией России, о которой он говорил на каждом шагу? Кажущаяся узко-специально-технической и действительно узкотехническая электрификация есть вместе с тем символ, символ полного переустройства всей жизни: старый строй двигался паром и отчасти газом, новый должен держаться электричеством и всеми теми новыми техническими построениями, совершенство и силу которых мы даже не можем еще надлежаще оценить и которые все исходят от науки, от теории, которую Ленин так высоко ставил, требуя от каждого сознательного человека сознания необходимости теории для жизни.

Ленин сознавал вполне определенно, что без сознательного отношения к окружающему нас миру, отношения, которое может дать только одна наука, немыслимо никакое движение вперед, немыслимо выйти из состояния рабства перед природой, и потому он и придавал такое громадное значение электрификации. Он говорит, что в нашей бедной и малокультурной стране путь электрификации длинный и тяжелый, а тем не менее он именно в нем видит верный залог того обеспеченного материального будущего, которое позволит человечеству наконец строить жизнь независимо от заботы о завтрашнем дне. Отдельный человек, особенно счастливо одаренный физически и умственно, может не считаться с тяжелыми заботами о хлебе насущном, но Ленин всегда отчетливо понимал, что не эти отдельные счастливцы создают жизненное течение, но широкие массы, а для них возможность разумной, действительно сознательной жизни обусловлена условиями материальной жизни. Наука и тесно связанная с нею техника, всецело от ее успехов зависящая, одни могут создать эти нормальные условия жизни. При этом наука должна пониматься здесь в самом широком значении этого слова.

Таково то общее отношение к науке со стороны Ленина, о котором говорят нам его книги, статьи и речи. Впечатление, естественно, общее, хотя и достаточно ясное и определенное. Я уже говорил раньше, что нечего было и ждать здесь длинных теоретических рассуждений. Но я смогу уточнить это общее впечатление и сделать его более конкретным благодаря продолжительной беседе с Владимиром Ильичом, в которой мне пришлось участвовать четыре года назад и которая всецело касалась науки и ученых. Она произошла после записки, которая была подана Академией наук в связи с исключительно тяжелым положением русской науки и русских ученых. Живой интерес Владимира Ильича к научным задачам и его отзывчивость к ним мне были известны из общения с близким Владимиру Ильичу человеком, управляющим делами Совнаркома Н. П. Горбуновым. Мне было также известно, что Владимир Ильич обратил внимание на записку Академии, и потому я ожидал много от его беседы с представителями науки. Из этой беседы я коснусь только одного, имеющего непосредственное отношение к моей теме, — отношения Ленина к науке, оставляя в стороне вопрос об отношении его к ученым и обеспечении их государством.

Со свойственной ему ясностью и определенностью Владимир Ильич свое отношение к науке выявил в двух направлениях: чего ждет и вправе ждать и требовать от науки жизнь и государство и чего, с другой стороны, может ждать и требовать от государства наука. С самого начала он оговорился, что необходимо понять, что мы живем в исключительное время, когда далеко не все то, что мы должны бы получить, может быть получено нами вообще, и что это всецело относится и к науке. Наука, научное миропонимание должны руководить жизнью сознательных людей, и поэтому распространение науки в широких массах является насущной потребностью жизни и государства. «Имейте в виду, — говорил Владимир Ильич, — что теперь широкие массы, стряхнув с себя старую власть, взяли свою жизнь в собственные руки, они являются вершителями жизни, в которой и вам, представителям науки, принадлежит место. Но место это и вообще возможность работать будет зависеть от того, насколько значение науки будет понято массами, насколько они смогут на него посмотреть не как на праздничное времяпровождение, а как на тяжелый, необходимый и производительный труд. Мы, я и другие, конечно. понимаем значение науки, но сейчас не в нашем понимании дело, а в понимании этого значения массами. Естественно поэтому, что в первую голову внимание государства будет обращено на те науки, которые помогают нам выявлять и применять наши естественные богатства, нужные разоренной войнами стране, т. е. науки математические, естественные и экономические. Это не значит, конечно, чтобы государство не признавало других наук и не понимало их значения для строительства культурной жизни. Но сейчас рассчитывать на особенное их процветание мы не можем, это дело будущего, хотя, может быть, и очень близкого».

Чего же вправе ждать и требовать со своей стороны наука от государства? На это Владимир Ильич ответил ясно: несомненно, многого, и если сейчас (не забудьте, что это было четыре года назад) возможности страны невелики, то все-таки удовлетворение нужд науки должно быть поставлено на одно из первых мест.

«Я лично, — закончил Владимир Ильич беседу, — глубоко интересуюсь наукой и придаю ей громадное значение. Когда вам что нужно будет, обращайтесь прямо ко мне». Это обещание он сдержал много раз.

Кроме того, Владимир Ильич во время беседы касался несколько раз вопросов организации науки, интересуясь тем, в какой мере новая жизнь отразилась отрицательно или положительно на организации научной работы у нас.

Подведу итоги. Для Ленина наука является руководительницей сознательной жизни, без теории нигде и ни в чем нет движения вперед. Наука в возможно широких пределах должна сделаться доступной массам, давая содержание и смысл их жизни и позволяя им отнестись сознательно к той господствующей роли, какую им должен предоставить новый строй. Государство обязано дать науке возможность развиться вглубь и вширь, ибо от успехов чистой науки всецело зависят успехи техники, от которых, в свою очередь, зависит упорядочение всей жизни, покорение природы человеком. Электрификация страны стоит, несомненно, в связи с успехами физики-теории. Для Ленина электрификация — реальное осуществление и символ новой жизни. Экономист Ленин, естественно, интересовался и историей и географией. Как политик, особенно политик с широкими взглядами на значение Востока в мировой, интернациональной жизни, он интересовался и этнографией и лингвистикой, хорошо сознавая значение языка в интернациональных отношениях. Как представитель государства, он интересовался естественными науками, добывающими, обрабатывающими и разрабатывающими естественные богатства страны.

Верится, что взгляд Ленина на науку как на необходимейший элемент жизни человека и государства разделяется его преемниками и что науке дана будет возможность развиваться и в области теории, и в области многообразных ее приложений. Сейчас положение науки у нас трудное, и необходимо, чтобы государство поставило себе задачей помочь ей пережить это трудное время. Тогда и наука сможет помочь государству. Так лучше всего будет почтена память Владимира Ильича, ясно сознававшего необходимость союза науки и жизни.

Научный работник 1926 № 1.

Б. РАССЕЛ

ИЗ ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ «ИЗВЕСТИИ ЦИК СССР»

Смерть Ленина лишает мир единственного, действительно великого человека, которого породила война. Можно полагать, что наш век войдет в историю веком Ленина и Эйнштейна, которым удалось завершить огромную работу синтеза, одному — в области мысли, другому — в действии. Ленин казался мировой буржуазии разрушителем, но не разрушение сделало его известным. Разрушить могли бы и другие, но я сомневаюсь, нашелся ли бы хоть еще один человек, который смог бы построить так хорошо заново. У него был стройный творческий ум. Он был философом, творцом системы в области практики… Он соединял в себе узкую ортодоксальность мысли с умением приспосабливаться к действительности, хотя он никогда не делал таких уступок, которые имели бы другую цель, кроме окончательного торжества коммунизма.