Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци

только бытовые, совершенно нейтральные. Тактичные попытки поговорить о стране, обратить ее внимание на детали и особенности окружения и окружающих. Наводить на нужные разговоры, но не начинать их самим.

Эрна – сестра Цецилия – говорила, как и раньше, исключительно по-французски. На расспросы о Брюгге, о детстве, о повседневных мелочах, обыденных для местных уроженцев, она реагировала всегда одинаково. Пациентка делала небольшую паузу, взгляд ее становился напряженным, брови сдвигались к переносице. И. она переводила поскорей разговор на другую тему. Или, вежливо извинившись, сетовала.

– Дорогая Мишель, Вам придется извинить мою забывчивость. Вы знаете нашу историю, не так ли? Мы с подругой пережили сильное потрясение, и теперь я забываю самые простые вещи. Вы не сердитесь? Мне так не хочется Вас огорчать, но я абсолютно. Ох, как неудобно! Что Вы подумаете обо мне после этого… перепутать цвета государственного флага родной страны, да еще назвать наше королевство республикой! -беспомощно разводила она руками и виновато поднимала на ассистентку большие доверчивые глаза.

Эрна как прежде охотно рассказывала заученное повествование о своем прошлом и замыкалась, когда вопросы ставили ее в трудное положение. Теперь она в этих случаях старалась заговорить о медицине. Тон голоса ее менялся. Речь делалась уверенной. Ее уже не смущал недостаток французских терминов, она просто переходила на латынь. Ни у кого не было сомнения и здесь, что это врач с большим клиническим и хирургическим опытом. Она иногда принималась описывать свои операции и тогда сердилась, вспоминая неудачи, или радовалась прошлым успехам, розовея от возбуждения. Ее странные глаза сияли как балтийский янтарь на бархатной подушке, окруженной зажженными канделябрами.

Однажды, впрочем, она нашла новый выход из положения.

– Господин доктор Малларме! Если Вы не очень заняты. Не могли бы мы поговорить? – спросила Мишель Жером своего шефа после «утренних визитов». – Я бы хотела Вам рассказать о мадам Селине- Цецилии.

– С удовольствием, Мишель, как Вы можете сомневаться? Цецилия… Это наша коллега, у которой нет улучшений. Я думал попробовать новый препарат и гипноз. Или я ошибаюсь, и улучшения есть?

– Видите ли, Цецилия никак не реагирует на вопросы о Брюгге, ее невозможно сбить с толку тем, что она толком ничего не знает о нашей жизни и «родном» городе. Увы, с моей точки зрения, улучшений нет. Зато, по крайней мере, некоторые изменения. Она стала варьировать свою историю на новый лад. Она уже не только вплетает литературные источники! Но, если не знает ответов на мои вопросы, то говорит, что очень много работала. Поэтому у нее ни на что другое не было времени! Она сама видит собственные странности. Она думала об этом, спрашивала себя – как же это так? Потрясение потрясением, но почему у всех людей есть семьи, дети, личная жизнь, наконец, а она не может об этом ничего рассказать? Она взрослый человек, нормальная женщина… Нет, она знает прекрасно, что она не монахиня, а врач. Сестра Цецилия – это не настоящее ее имя. Ее зовут Селина Бежар. Она уролог, а позже стала еще сексопатологом. И как-то раз.

– Мишель, Вы меня заинтриговали. Понятия не имею, что последует за Вашей многозначительной паузой! – прищурился доктор Малларме.

– Да очень просто. Пациентка вздохнула и объявила – «О! Вот теперь понятно! Как это она раньше не догадалась? Это все экстремисты! Из-за них не только память отшибло, но и способность анализировать обычные факты. Она работала всю жизнь как проклятая, в этом и состоит весь секрет!»

Еще она охотно говорит на свои специальные медицинские темы. Жаль, я как стажер-психиатр не могу поддержать такой разговор на должном уровне. Кроме того, это противоречило бы Вашей установке – не форсировать и не волновать!

Доктор Малларме выслушал Мишель, задал несколько рутинных вопросов, включил свой ноутбук, пощелкал клавишами и немножко помычал, обдумывая услышанное.

– Знаете, это неплохо. Это показывает, что блокировка, по крайней мере, не полная. Дырявая? Нет, это было бы слишком хорошо. Но парочку капилляров она нашла и без нас. А мы их попробуем рас.

– Расшатать? Рассверлить? Расширить? – обрадовалась Мишель.

– Вот именно! Пусть рассказывает. Как можно больше рассказывает, а Вы тезисно записывайте, но не расспрашивайте! И пусть пишет сама, как мы ей раньше советовали, подробнейшие «мемуары». А сегодня приедет профессор Шульце из Мюнхена из университетской клиники. И я хочу ему ее показать. Он специализируется на амнезии и фантомных воспоминаниях. У них отличные энцефалографы, лучше, чем у нас. Они применяют лазерную точечную.

– Э, Мишель, а скажите, как финансируется ее лечение? Она же не «страховая», так? Вообще не страховая – ни приватно, никак? – оборвал он себя на полуслове.

–Нет, конечно. Она поступила к нам из Иерусалима и у нее здесь есть юрист Марк Зильбер, который занимается абсолютно всем, чем нужно. Он платит по счетам. Этот господин сначала имел дело с нашей дирекцией, а следом стал ходить ко мне регулярно раз в неделю. Я думала, он был уже и у Вас.

– Да, так о финансировании. У нее отдельная палата и все такое. Она одна влетает в копеечку. Но нам сразу сказали, что для нее надо сделать все возможное и невозможное за любые деньги.

– Тогда, знаете. Если Шульце найдет, что его клиника больше подойдет, можно ее перевести и туда! Как бы это ни было выгодно дирекции, непорядочно ее держать, если мы не способны радикально помочь. Я полагаю, сама перемена обстановки может сыграть свою роль.

Профессор Шульце очень заинтересовался необычной пациенткой и ее неординарной историей. Это был солидный деловитый и вдумчивый психиатр лет пятидесяти с кайзеровскими усами и густой рыжеватой шевелюрой. Он изучил назначения, препараты и дозировку. А потом попросил познакомить его с Эрной и пригласил ее пройтись по больничному парку.

Они бродили по аллеям и беседовали. Он не стал спрашивать «сестру Цецилию» о том, что с ней приключилось. Не заговаривал ни о детстве, ни о Бельгии, вообще старался не давать повода «пропеть привычную песню». Французский язык Шульце был много лучше, чем у Эрны. Словарный запас его был куда больше, нюансировка богаче, термины для него не составляли никакого труда. Но произношение! Этим он похвастаться никак не мог и хорошо это знал.

Поэтому он искренне и с уважением похвалил ее музыкальный «истинно парижский» выговор, а Эрна засветилась от удовольствия. Профессор заговорил о Юнге и его расхождениях с Великим учителем14, и Эрна охотно включилась. Обычное вежливое равнодушие сменилось оживлением. Она даже сама предложила следующую тему для разговора – Эрик Берн и его психология взаимоотношений. Вот что ее интересовало.