Спаситель - Иван Прохоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У стены слева от Рогаткина тенью возник сонный воевода в накинутой на плечи соболиной шубе.
– Перпетуй Ибрагимович! – воскликнул он, гася страх искусственной бравурностью. – Ты еже с утра всех напужал, быдто татарва?! От твоего шурмования у бабы дьяка Наумова младенец прежде сроку на свет божий вышел!
– Иде черт званый Филиппкой?! – крикнул на него Рогаткин и от гнева прямо сидя на лошади даже задергал короткими ногами.
– Купец? – воевода задрал свою нечесаную бороду.
– Якой он тебе купец! Тать, смерд да раскольщик! Паскуда!
– Да убо грамота при нем от разрядного воеводы, Перпетуй Иб…
– Кропаное поделие!
– Да яко же, Ибрагимыч, самолично видывал, – осторожно возразил воевода, – аз писание Михал Игнатьича ведаю – онамо его, убо сам разумеешь – прелестничать еже бы стал?
Рогаткин выхватил палаш, воевода тотчас едва не опрокинулся со страху, лицо его стало белее снега, однако коротышка повертел кругом головой и в ярости рассек пополам толстенную коновязь. Невеликий рост позволил ему это сделать, почти не наклоняясь с лошади.
– Ты мне будешь сказывать! – заорал он. – Хоть три крюка! Идеж сый чужеяд паскудник?!
– Убо два дни с обозом ушед дорогой на Шергинский острог. – Слегка запинаясь доложил воевода.
Не успел Рогаткин подумать над сказанным, как его верные люди приволокли какого-то дьячка и мужика, и их швырнули к ногам пятидесятника.
– Во-то, Перпетуй Ибрагимович, испроси у них. – Доложил один из подчиненных, оглаживая ус. – Сый черти вразно, а толкуют дивно едино.
– Сказывайте, – скособочился к ним плечом Рогаткин.
– Да я уж говорил, барин, плюсковали ево люди, дескать едучи в Гильберский острог, – произнес дьячок, жуя со страху бороду.
– Истинно так, господин, – подтвердил мужик, служивший казенным конюхом, – еже Гильберовский острог о сем толковали промеж собою рынды ево! Самолично на конюшне слыхал! Вот те крест!
Сидевший на коленях конюх ткнулся лбом в грязь.
Воевода запротестовал было, закричал на «чертей» конюха и дьяка, но Рогаткин к его удивлению на взорвался.
– Угомонись, – махнул он на него и повернулся к своему верному помощнику – статному бородачу громогласному Весьегонову, – вот же, собака, хитрый черт.
– Надвое войско бить не с руки, – тихо пробасил Весьегонов.
– Дурная ловитва [охота], на дураков расчет, почто ему на север к тундре гнать? Обаче он ближе, отправь к Шергинску дюжину людей, пущай сведают, онамо у него единаче амбар, ежели добро буде там пущай имают. А все войско мы двинем на Гильберку!
Весьегонов раздумал секунды три – соображал он хорошо, но не быстро, и кивнул.
***
Рогаткин не учел внезапную перемену погоды. Почти на неделю зарядили без перерыва ледяные осенние дожди. И без того неважная дорога на Шергинск превратилась в непроходимое грязевое болото и потому дюжина посланных Весьегоновым людей добралась до острога почти в тот же час и даже возможно в ту же самую минуту, в какую Рогаткин с основным войском оказался перед воротами расположенного почти вдвое дальше Гильберского острога.
В обоих острогах, впрочем, их ждало разочарование. Никакого Филиппа и никакого китайского товара, не говоря уж о злате-серебре обнаружено в них не было. Да, в обоих острогах имелись построенные специально для Завадского амбары, правда в отличие от Селенгинска они были поменьше – одноэтажные, но если в Шергинске амбар был совсем пустой, то в Гильберском Рогаткин с людьми обнаружили натурального осла с запасом воды и сена. Увидев коротышку, осел сначала забегал, прячась от света, а после ослино заржал, демонстрируя Рогаткину передние зубы.
Коротышка молча выхватил палаш и разрубил поочередно оглоблю, бочку и дверь.
Картина была понятна всем – «клятый» раскольщик не просто бегает от Рогаткина – он над ним смеется.
Особенно бесило Коротышку, что он мог и сам догадаться, прислушайся к совету старшего товарища Голохватова налегать на ум. По пути им не раз встречались люди, дававшие сомнительные показания – никто не видел больших обозов, а ежели и видел то не более чем в три-четыре подводы.
Рогаткин глядел на осла. Он недооценил его, ну что ж… Впредь ошибок он не допустит, в конце концов есть и плюс – этот черт и впрямь хитер и не так прост. Теперь он будет это учитывать.
– Амо ж ныне, Перпетуй Ибрагимович? – осторожно спросил Весьегонов. – В Шергинск?
Рогаткин помотал головой – он заочно знал, что в Шергинске тоже ничего нет.
– Едем в Селенгинск, – мрачно сказал Рогаткин, убирая палаш.
***
Поглаживая свою рыжую бороду, приказчик Голохватов сидел за столом у окна и исподтишка наблюдал за прибывшим накануне ближним московским боярином Федором Ильичом Безхвостьевым. Тот стоял перед иконой Николая Мерликийского в красном углу и неспешно читал молитву, периодически степенно осеняя себя крестом. Терпеливо дожидаясь, пока боярин закончит свое лепоблагое дело, Голохватов с каждой секундой все более убеждался, что приезжий гость ему решительно не нравился. И самое удивительное, что не нравился Безхвостьев ему потому что он был очень на него, Голохватова, похожим. Они примерно были одного возраста и одинаково сложены – высоки и статны, без намека на боярское пузо, головы их были крупны, лица вытянутые как у лошадей с властным выражением, только цвет волос и бороды был разный. У Голохватова – рыжий, у Безхвостьева черный как смоль, с редкими седыми иглами. Зато пальцы у обоих были одинаково длинны и худы и также мало перстней на них было, хотя средства обоих позволяли таскать их хоть на каждом пальце. Голохватов наблюдал у Безхвостьева лишь один простенький золотой перстень с изумрудом на мизинце. И шуба на нем был простая без изысков – соболиная.
Голохватов уже сутки провел в компании с Безхвостьевым и знал, что и характера боярин был такого же – то есть спокойного, флегматического, рассудительного. Только в рассуждениях своих он не сбивался на ложные пути, не терялся в закоулках набегающих мыслей, и всегда заходил дальше Голохватова, вопросы он задавал дотошнее, в выводах был точнее, взгляд его темный был проницательнее и видел он порою как будто больше, как будто насквозь. Словом, как не был умен и опасен Голохватов,
