Однажды в Лопушках (СИ) - Лесина Екатерина

Тропа плыла. Тропа разделила два мира, и в том, что остался по-за гранью, творилось что-то страшное. До Олега донесся тонкий дребезжащий звук, потом запахло смертью, и сила её выплеснулась в туман, став частью его.

— Они прошли посвящение.

— А ты?

— Нет.

— Почему?

— Отец… выпил мать. И меня не пожалел бы, — Инга произнесла это ровно, отстраненно. — Мама… она любила его. И он любил её. Сначала. Мне бы хотелось верить в это. И она так говорила. А потом он получил силу. И благословение. И стал меняться. Больше денег. Больше власти. Но все одно мало. Он хотел еще больше. И еще… и тянул из мамы силы. Она давала. А когда все отдала, то сделалась не нужна. Он убил её.

— Почему она…

— Не попросила о помощи? Кого? — Инга остановилась, и тропа задрожала. — Во-первых, она его любила. Даже когда ушла, все одно продолжала любить. Мы… только один раз выбрать можем.

Счастье, что она выбрала не его, Красноцветова. Неудобно получилось бы.

— Во-вторых, на ней было благословение Лалы. Она не могла убивать. Лала… не та богиня. Поэтому я и не ходила к ней. Вдруг бы тоже… благословили.

Инга замолчала.

А тропа оборвалась. Резко. Хлестко. Ударив по рукам и нервам. И Олег пошатнулся, а может, вовсе упал бы, когда б не руки, его подхватившие. С одной стороны холодные, что вода в ручье. С другой — обжигающие, что солнечный пламень.

— А вы говорили, — произнес кто-то, кого Олег не мог увидеть, ибо туман продолжал жить, но уже в глазах. — Что все готово! Да они едва не ушли!

— Не ушли же, — ответили этому человеку.

Проклятье.

А ведь почти получилось.

Кто-то там, на краю Бездны, засмеялся. И Олег содрогнулся от этого смеха.

Глава 54 О чудовищах и людях

Всякий уважающий себя шизофреник обязан время от времени обсуждать текущие проблемы с собой, любимым.

Наблюдение, сделанное директором сумасшедшего дома

Теперь я знаю, как выглядят чудовища.

Нет, я и раньше видела. На снимках в учебнике. И на рисунках. В колбах университетского музея, где в банках с мутным формалином плавали кликуши да болотники, мелкие злыдни, похожие на мутировавших крыс, и волосники, выглядящие и вправду комками волос. Я даже трогала чучело большого зубана, что стояло в том же музее. И помню, как сердце замирало от осознания собственной лихости.

Но вынуждена признать, что до сегодняшнего дня я понятия не имела, как выглядят настоящие чудовища.

Это вот походило на человека.

Очень старого человека.

Но только на первый взгляд. А чуть присмотришься — и вправду чудовище. Забралось в сморщенное иссохшее тело, обжилось, научилось пользоваться что тонкими руками, что пальцами тоже тонкими. Они шевелились беспрестанно, а руки подергивались, и казалось, что это тварь, внутри сидящая, все никак не успокоится. Тесно ей в человеческом обличье.

Вот и ерзает, дергает его.

— Здравствуй, детонька, — сказало чудовище преласково.

— Здравствуйте, — ответила я.

Глаза у него серые, почти прозрачные.

Лицо… когда-то оно было, наверное, красивым. Чудовища тоже могут быть привлекательными. А теперь вот, годы спустя, оно превратилось в маску.

— Выросла-то как! — восхитилось оно.

— Я старалась.

Чудовище окружала тьма. Плотная. Густая. Она существовала вне явного мира, но теперь я могла видеть и её. При желании. Тьма клубилась. Она облепила тело, она пустила сквозь него тончайшие нити, будто проросла внутрь. И смотреть на это было неприятно.

Тьма спряталась в голове.

И в груди.

И весь-то он был тьмой.

— Помню тебя еще махонькой… мой сын был дураком. Твой отец.

— У меня нет отца.

— Обижена? Он никогда-то умом особым не отличался. Но уж случается… Боги меня детьми не наградили — наказали… так вот, старшенькие хотя бы с головой, это да… способненькие. Правда, дара семейного им не досталось. А вот младшенький, поздненький. Уж не чаял, что у меня дети быть могут. Внуки имелись, а тут вдруг нате вам… но мой, моя кровь. И с даром. Я обрадовался. Все ж род наш именно темным даром крепок, пусть о нем и не ведают.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Зачем вы мне это рассказываете?

— А чтобы поняла… приняла семью.

— У меня уже есть семья.

— Кто? Деревенская ведьма средней руки, Бестужевская любовница? Так она сегодня есть, а завтра… или ты на этого вот рассчитываешь? — чудовище кивнуло на Николая, что молча стоял за моею спиной. — Думаешь, ты ему нужна?

— Нужна, — тихо сказал он.

Не чудовищу. Мне. А я поверила. Я видела его иным. И тьма тьме лгать не станет.

— Да неужели… и скажи еще, что ты на ней женишься. Хотя… сейчас женишься. Девиц-то с темным даром по пальцам перечесть можно, и каждая уже просватана или обещана. А тут свободная. Но раньше-то, когда дар спрятан был? Неужто тоже женился бы? Или бы зазорным счел? Как же…

Николай стиснул мою руку.

Зря. Я ведь… я теперь знаю правду. И просто знаю. И… и моя тьма не примет другого. Как и его. Наверное, теперь я понимаю Игорька как нельзя лучше. Если вот так, наперед известно, предопределено, то насколько это проще?

Или сложнее?

Потом подумаю.

— Вы о моем отце говорили, — что бы ни собиралось сделать чудовище, оно это сделает. Но лучше бы — позже… что там говорил старый Бестужев?

Помощь придет.

Обязательно.

— Говорил… очень он меня разочаровал. Столько сил вложено. Я ведь его учил. Сам учил. Всему, что знал. А он… дар был, но ума не было. Ни ума, ни характера. Ничтожество полное, — чудовище сплюнуло. И ведь оно злится! До сих пор злится на того человека, о котором я только и знаю, что маме с ним категорически не повезло. — Я ему жену отыскал подходящую. Тоже с даром… если бы ты знала, до чего сложно найти крепкую девицу да без претензий. И что? Этот поганец и здесь напортачить сумел… связался… только одного ребеночка и родила, хотя да, одаренного… пусть не особо, но лучше, чем ничего. Порой важно кровь сберечь. Вот и сберегли.

Он подходил.

Медленно шел, вразвалку, и вдруг подумалось, что мы можем убежать. Просто развернуться… чудовище ведь старое! Не догонит!

— Не спеши, детонька, — оно осклабилось, и блеснули белые ровные зубы. — У нас много есть общего… твоя вот ведьма. Кем ты её полагаешь?

— Тетей.

— Тетя… между вами нет общей крови.

— Знаю. Это не имеет значения.

— Глупость какая, — отмахнулось чудовище. Впрочем, чудовищам всегда было сложно понять людей. — Только кровь и имеет значение.

— То-то вы свою кровь бросили, — не удержался Николай. Или… он желает еще больше разозлить чудовище?

Потянуть время?

Что-то подсказывало, что не выйдет. Что оно, стоящее напротив нас, прекрасно знает и о гвардии Бестужевых, и… о многом ином.

— Что ты понимаешь, мальчишка…

— Так каким он был, — я перебила чудовище. — Мой отец? И почему вы маму убили? Что она вам сделала?

— Ничего, детонька… и это не мы. Думаешь, я бы позволил вот так глупо убить ту, что могла бы… нет, все получилось нелепо. Череда случайностей… против случайностей что мы можем?

Выходит, и чудовища бывают бессильны.

— Он дал мне сына, наследника… решил, что на том все, долг выполнен, и совсем отошел от дел. Я тоже решил себя не мучить. Понадеялся, что уж с Сашкой-то выйдет нормально. Купил должность, чтоб уж совсем не позориться. Кто знал, что он встретит студенточку? Да не просто студенточку… эта история началась много раньше. Верно, судьба их свела, давая мне шанс. А из-за этого дурака я его упустил!

Оно произнесло это низким рокочущим голосом, от которого моя тьма задрожала.

И я задрожала.

И сам мир сделался будто бы бесцветнее. Но заставив сделать вдох, я попросила:

— Расскажите…

— Расскажу, девонька. Но… не здесь. Здесь вскоре донельзя людно станет. Да и время подходит. Время, чтоб ты знала, вещь такая… порой и мгновенье способно мир переменить. Так что коли желаешь послушать, то идем.