Жена мудреца (Новеллы и повести) - Артур Шницлер

— Что с тобой? — спросил он.

Она только покачала головой и попыталась улыбнуться. С удивлением и жалостью Греслер увидел, как из глаз ее скатились две слезинки.

— Ты плачешь? — тихо спросил он и в то же мгновение почувствовал, что опять думает только о Сабине.

— Ах, ничего подобного! — возразила Катарина, спрыгнула на пол, сделала веселое лицо, распахнула дверь в столовую и указала рукой на тщательно накрытый стол. — Надеюсь, господин доктор позволит мне остаться в халате?

Тут он вспомнил, что опять принес ей с чердака подарок, отыскал нитку янтаря, затерявшуюся на столе в груде писем, и надел девушке на шею.

— Опять? — запротестовала она.

— Это в последний раз, — ответил он и тут же пожалел о сказанном. Его слова прозвучали значительнее, чем он думал. Греслер спохватился: — Я хотел сказать, что...

Они сели за стол. Через некоторое время Катарина неожиданно спросила:

— Будешь ты вспоминать обо мне иногда там, куда уедешь?

В первый раз за все время она намекнула на предстоящую разлуку, что несколько смутило Греслера. Она сейчас же это заметила и торопливо добавила:

— Скажи только: да или нет?

— Да, — ответил он, с трудом улыбнувшись.

Она кивнула головой, как бы вполне удовлетворясь этим ответом, налила ему и себе вина, и они принялись беседовать, как всегда, весело и непринужденно, словно им и не предстояло вскоре расставаться или, вернее, словно она придавала очень мало значения предстоящей разлуке. Потом она стала играть своим слишком широким для нее китайским халатиком: то плотно закутывалась в него, то опускала его свободными складками, то сбрасывала совсем; потом она принялась танцевать, носясь по всей комнате, держа в одной руке шлейф с золотыми драконами, а в другой — бокал с вином, хохоча и поглядывая на доктора своими милыми глазками. Наконец, Греслер, подхватив ее на руки, скорее, отнес, чем отвел, девушку в полутемную комнату Фридерики и отдал ей всю силу своей страсти, в глубоких тайниках которой сжег и испепелил всю свою досаду на покойную сестру, эту обманщицу.

XIV

На следующее утро, когда Катарина еще спала, доктор Греслер встал и в последний раз отправился к своей маленькой пациентке, которая тем временем давно уже выздоровела, хотя все еще лежала в постели. Чтобы известие о его близком отъезде каким-нибудь образом не дошло через привратницу до Катарины, он уверил мать девочки, что намерен еще целую неделю пробыть в городе. Фрау Зоммер улыбнулась:

— Я, конечно, понимаю — вам трудно расстаться с вашей маленькой подругой. Какое очаровательное существо! И как ей идет китайский халатик, который вы ей подарили!

Доктор нахмурил брови и занялся маленькой Фанни, усердно, со всей детской серьезностью делавшей прическу своей белокурой кукле. Несколько дней тому назад он рассказал девочке про диких зверей, которых однажды везли для одного цирка из Австралии в Европу на том пароходе, где он служил врачом. С тех пор малютка каждый раз заставляла его повторять этот рассказ и подробно описывать ей львов, тигров, пантер и леопардов, при кормежке которых в трюме парохода он часто присутствовал. Сегодня он постарался отделаться как можно скорей, так как должен был еще многое подготовить к отъезду, окончательно назначенному на завтра. Затем, к большому неудовольствию ребенка, он встал, но в дверях фрау Зоммер задержала его, снова задав ему целый ряд вопросов насчет дальнейшего ухода за девочкой, вопросов, на которые он отвечал ей уже сотни раз. От нее не ускользнуло его нетерпение, но она попыталась его удержать и с этой целью, по обыкновению, подошла к нему совсем близко, почти вплотную, глядя на него благодарными, нежными глазами. Наконец, ему все-таки удалось вырваться, и он торопливо вышел на улицу. Катарину он еще раньше предупредил, что уйдет сегодня по делам в город и что ему нужно хоть ненадолго показаться в больнице. Таким образом, она его не ждала, и у него было достаточно времени для приготовлений к отъезду. Он поехал в больницу, простился с главным врачом отделения, сделал в городе кое-какие покупки, отдал распоряжения насчет отправки багажа и заехал, наконец, к Белингеру, с которым должен был еще поговорить о делах. Тот, не заметив, по-видимому, его волнения, дал ему некоторые разумные советы на прощание и пожелал благополучно закончить дело с покупкой санатория. Он воздержался — очевидно, умышленно — от всяких намеков, и Греслер только на лестнице неожиданно вспомнил, что сейчас разговаривал с любовником своей покойной сестры.

Греслер поспешил домой, чтобы в последний раз пообедать вместе с Катариной. Эти последние часы ему хотелось провести с ней непринужденно, не давая ей ничего понять и почувствовать, — а завтра утром, когда она еще будет спать, он молча простится с девушкой и оставит ей письмо, к которому приложит небольшую сумму денег.

Войдя в столовую, он увидел на столе всего один прибор. Появилась привратница и злобно-участливым тоном объявила, что она сама приготовила обед по приказанию барышни, которая просит ее извинить. Взгляд Греслера, по-видимому, до того ее напугал, что она тотчас же выскочила из комнаты. А он быстро прошел в кабинет и нашел там запечатанное письмо от Катарины. Вскрыв конверт, он прочел:

«Дорогой мой, любимый доктор! Мне было так хорошо у тебя. Я долго буду о тебе вспоминать. Но я знаю, что завтра ты уезжаешь. И лучше, если я тебе сегодня не буду мешать. Будь счастлив. И если через год ты вернешься... нет, до тех пор ты меня давно уже забудешь... Желаю тебе еще приятного плавания. И много, много раз за все благодарю.

Твоя верная Катарина».

Греслер был растроган и нежными словами, и наивным детским почерком. «Милая, славная девушка», — сказал он про себя. Но он решил быть твердым. Вернулся в столовую, велел принести обед и начал что-то усердно заносить в записную книжку, лишь бы не вступать в разговор с привратницей, которую он отпустил сейчас же после обеда. Оставшись один, он обошел все комнаты. Повсюду был полнейший порядок, все, связанное с пребыванием в квартире Катарины, было убрано, остался только ее своеобразный аромат, особенно в той комнате, где она прожила эти три недели. В остальном же квартира показалась Греслеру страшно пустой и холодной, хотя, в сущности, все было на месте. Он почувствовал себя вдруг таким одиноким, что у него мелькнула мысль, не лучше ли отказаться от всех других надежд и возможностей и попросту опять перевезти к себе Катарину. Но он сейчас же понял всю нелепость этого смехотворного плана: осуществив его, он поставил бы под сомнение все свое будущее и навсегда разрушил бы счастье, к которому теперь, может быть, близок. В его душе с чудесной силой возник вдруг образ Сабины. Греслер подумал, что теперь его ничто уже больше не удерживает; он еще сегодня может выехать с вечерним поездом и уже завтра утром вновь увидит Сабину. Но и эту мысль он сейчас же отбросил: ему нельзя являться к ней разбитым и усталым после бессонной ночной поездки. Он решил, что будет лучше, если он воспользуется свободным временем и напишет ей письмо, которое известит ее о его приезде и подготовит к встрече. Но, сидя за письменным столом с пером в руках, он оказался не в силах составить ни одной фразы, которая хотя бы приблизительно передавала его душевное состояние, и удовольствовался поэтому немногими словами, правда, многозначительными и как бы набросанными в порыве страсти:

«Завтра вечером буду у Вас. Надеюсь на радушный прием. С нетерпением.

Ваш Э. Г. ».

Затем он набросал телеграмму доктору Франку о том, что приедет завтра утром и хотел бы сразу же найти у себя ответ, можно ли ему с пятнадцатого ноября приступить к ремонту. Он сам отправил письмо и телеграмму, вернулся домой, все прибрал, привел в порядок, запер на ключ и, наконец, упаковал чемодан, положив сверху маленькую античную камею в золотой оправе, изображавшую голову богини. Ночью он вскакивал по меньшей мере раз десять, словно пробуждаясь от какого-то дикого кошмара: ему казалось, что он навеки потеряет все — Сабину, Катарину, санаторий, состояние, молодость, прекрасное солнце юга и даже камею из слоновой кости, если проспит утренний поезд.

XV

Когда доктор Греслер приехал в курортный городок, осеннее, но все еще теплое солнце уже склонялось к горизонту. Перед вокзалом стояло несколько экипажей, принадлежащих отелям, и два извозчика. Комиссионеры громко, но довольно вяло выкликали названия гостиниц, прекрасно зная, что в такое позднее время года на курорт мало кто приезжает. Доктор Греслер отправился к себе на квартиру, где велел извозчику подождать его. Он справился прежде всего, нет ли писем, рассердился, что от доктора Франка все еще нет ответа, был горько разочарован, не найдя ни одной приветственной строчки от Сабины, и осведомился у любезной хозяйки, что слышно нового на курорте и в окрестностях. Однако ничего нового, по словам хозяйки, нигде не произошло — в том числе, к великому облегчению Греслера, и в доме лесничего. Наконец, уже в глубоких сумерках, под беззвездным небом он отправился по знакомой дороге мимо в большинстве своем опустевших дач и мрачных холмов туда, где ему предстояло, — сейчас он вдруг понял с неумолимою ясностью то, что столько времени скрывал от себя самого, — сделать отчаянную и, вероятно, безнадежную попытку вновь обрести расположение прекраснейшей в мире женщины, расположение, которое он сам недавно отверг отчасти из легкомыслия, отчасти из трусости.