Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе

Все с тем же неослабевающим пристрастием Кагенек приступил к перекрестному допросу, держа ее все это время перед собой в положении стоя. Постепенно в ответах стало обнаруживаться все больше и больше несообразностей. Не меняя интонации, Кагенек молча отмечал их про себя. В какой-то момент девушка чуть не сломалась — она расплакалась, стала умолять прекратить терзать ее этим «бесчеловечным допросом» и успокоилась только тогда, когда поток вопросов неожиданно оборвался. Кагенек приказал солдатам обыскать тулуп и китель, но они, конечно, не обнаружили там ничего подозрительного.

Повернувшись ко мне, он сказал:

— Теперь твоя очередь, Хайнц. Тебе, как доктору, придется обыскать ее более тщательно. Посмотри, не прячет ли она что-нибудь на своем теле.

Я даже вздрогнул от этого приказа. До этого момента я воспринимал ее не только как предполагаемую шпионку, но и как первую по-настоящему привлекательную женщину, которую я видел так близко за несколько последних месяцев. Я поспешил всем своим поведением выразить лишь свое чисто профессиональное отношение к предстоящей процедуре.

— Подойдите сюда, — как можно бесстрастнее велел я ей, указывая приглашающим жестом на небольшой и, главное, скрытый от всех остальных глаз кухонный закуток за огромной печью. Я уже воочию представлял себе ее гибкое юное тело и был поражен тем разительным контрастом, которое оно представляло собой на фоне грубых мужских солдатских тел, с которым я имел дело ежедневно.

— Боюсь, мне придется сейчас обыскать вас, — пробормотал я, намереваясь лишь тщательно прощупать все предметы ее одежды, чтобы убедиться в том, что она не прячет в них оружие или какие-нибудь бумаги.

— Да, герр доктор, — спокойно ответила мне она.

Я вышел обратно в комнату, чтобы принести со стола керосиновую лампу.

Когда я вернулся за печь, ее юбка была уже на полу, а девушка стягивала с плеч свою блузку. Под блузкой, как и у большинства русских женщин, на ней больше ничего не было. Я был просто ослеплен красотой ее юной девичьей груди.

— Этого будет вполне достаточно, — поспешил остановить ее я, видя, что она намеревается обнажиться полностью.

Пока я ощупывал ее валенки, юбку и блузку, она продолжала стоять прямо передо мной с совершенно безучастным видом. Я снова взглянул на нее, и она подняла руки над головой, демонстрируя мне, что она нигде ничего не прячет.

— Одевайтесь, — коротко бросил я.

— Ничего не обнаружено, — доложил я Кагенеку, выйдя обратно в комнату.

— Как ничего? Ты уверен? — озорно усмехнулся он. — Ты действительно ничего не обнаружил? Ты разочаровываешь меня, Хайнц.

— О да, я, конечно, обнаружил очень многое, но, однако, так и не нашел ничего, что изобличало бы в ней шпионку.

Одевшись, Наташа вышла обратно в комнату и взглянула на меня с благодарностью. Застегивая на себе китель, она присела на скамью подле печного огня.

— Ну что ж, очень хорошо, если так, — сказал Кагенек, поворачиваясь к солдатам, которые все это время не могли оторвать глаз от необычной гостьи. — Доложите обер-лейтенанту Бёмеру, что установить со всей определенностью, что данная девушка является шпионкой, не представляется возможным.

Солдаты отдали честь и удалились.

Затем Кагенек повернулся к Наташе и сказал ей следующее:

— Вы совсем еще юная девушка, и я хотел бы предоставить вам еще один шанс. Я отправлю вас под конвоем обратно за наши позиции, и там они отпустят вас. Можете идти, куда хотите, где вы думаете, что сможете избежать преследований ваших соотечественников, которые, как вы утверждаете, хотят расстрелять вас. Но я совершенно серьезно предупреждаю вас: никогда больше не попадайтесь в зонах боевых действий. Я обязан отправить в штаб нашей дивизии ваше точное и подробное описание, в котором будет указано, что вы подозреваетесь в шпионской деятельности. Так что обходите как можно дальше все те места, где возможна встреча как с русскими, так и с немецкими солдатами.

Наташа выслушала все это спокойно и молча.

— Здесь ее оставлять нельзя, — обратился уже ко мне Кагенек. — Можешь устроить ее под надежной охраной в лазарете?

Я вызвал Генриха и приказал ему отвести девушку в лазарет, разместив ее там под вооруженной охраной.

— Мы не можем отпустить ее до окончания сегодняшнего боя, — добавил Кагенек после того как они ушли. — Избавимся от нее завтра.

Вошел Ламмердинг и, стягивая перчатки, доложил прямо с порога:

— В 11-й роте все в порядке. А что вы сделали с этой маленькой сорокой? Когда я ее увидел, она была закутана в миллион всяких одежек, и все равно было понятно, что под ними у нее там все в порядке.

— Не могу судить, — сказал Кагенек. — Спроси у доктора.

— Полегче, Ламмердинг, — отозвался я. — Теперь она в моих надежных руках. Но могу сообщить тебе по секрету, что все, что тебя интересует, — выше всяких похвал.

Появился маленький Беккер, и Ламмердинг в красках живописал ему все, что было связано с нашей недавней гостьей.

— Теперь это преинтереснейшее создание препровождено под охраной в лазарет, — многозначительно закончил он.

— Прошу извинить меня, — чуть ли не заплетающимся языком проговорил Беккер, — но сегодня меня не интересуют даже самые преинтереснейшие создания. Я смертельно устал.

— Да, кстати, всем нам пора отдохнуть, — объявил Кагенек. — Сегодня мы больше все равно уже ничего не сделаем. Вся подготовка проведена. После полуночи луна скроется, и — можете мне верить — сразу вслед за этим последует атака русских.

Он повернулся к маленькому Беккеру и еще раз уточнил:

— Ты уверен, что все на своих постах?

— Гарантирую, — ответил тот.

— Хорошо, тогда всем отбой, — скомандовал Кагенек. — Gute Nacht, meine Herren (Спокойной ночи, господа).

Сопроводив Наташу в лазарет, Генрих отнесся к полученному приказу со всей возможной серьезностью: девушка сидела у огня, а Генрих — напротив нее, с винтовкой на коленях. Я улегся на свою соломенную кровать, устало потянулся и мгновенно провалился в крепкий глубокий сон без сновидений.

Битва за Шитинково

Планы русских были предугаданы нами правильно. Они дождались захода луны и вслед за этим атаковали. Мы, однако, были к этому готовы; наши люди расхватали свои прогретые у печей пулеметы, и бой начался. Не вдаваясь в излишние живописания, привожу ниже официальный доклад батальона, описывающий ход битвы за Шитинково.

В ночь с 28 на 29 декабря, в 2.30, после захода луны русские атаковали нас под прикрытием темноты силами примерно двух батальонов и с беспрецедентной свирепостью.