Эскадра его высочества - Алексей Барон

— Накостылять? — переспросил эпикифор. — Им спасибо сказать надо.

Глувилл в изумлении перестал грести.

— Спасибо? Да они же разбомбили Контамар, подожгли Сострадариум, утопили флот!

— Святая правда. Но они же показали, на что годится наш флот, что в Контамаре сидели ротозеи, а серьезное потрясение способно вызвать дворцовый переворот под ныне дырявым куполом Сострадариума. При этом войну вызвали мы сами. И раз уж вызвали, то надо было подготовиться, ресурсов и времени хватало. Ан — нет. Значит, дело и не в ресурсах, и не во времени.

— Тогда в чем?

Робер заговорил медленно и устало. После каждого предложения у него получались паузы и от этого слова приобретали особую весомость.

— В управлении. Политическая система устарела. При этом виноват не базилевс-император, который давно уже не обладает реальной властью. Виноват исключительно орден Сострадариев. И лично я, его эпикифор… Да, да, Глувилл, лично я. Не делай круглые глаза, такова печальная правда. Я ее признаю и тебе советую. Что же касается эскадры Мак-Магона, то она всего лишь сыграла роль скальпеля, вскрывшего гнойник. Вот за это и надо благодарить Поммерн…

— Чудно, — сказал Глувилл. — За одни сутки так все переменилось! Сразу ничего и не поймешь. Вот куда сейчас грести?

— Да к свету. Пора нам выгребать к настоящему свету. Давно пора…

— Ну, знаете ли, ваша люминесценция! Если сам Пресветлый оказался не светом, где ж его искать-то теперь, истинный свет?

Робер вздохнул.

— На юге, обрат мой.

Глувилл обернулся через плечо.

— Эвон что. Против течения грести, значит? Там же — Ниргал.

— Против течения, обрат мой. Других путей теперь долго не будет. Так что приступай, держись подальше от берега, да набрось на голову капюшон. Слишком многие в этом городе нас знают в лицо. А наши лица, знаешь ли, и раньше не всем по душе были…

Глувилл поспешно поднял капюшон и взялся за весла

— Обмотай руки тряпками, — посоветовал де Умбрин. — Мозоли набьешь.

Глувилл вздохнул.

— Это не самое страшное, что нам угрожает, ваша люминесценция.

— Делай то, что можешь и пореже вздыхай о том, что не можешь. Ибо в этом секрет успеха, — заметил свергнутый эпикифор.

И сам задумался над собственными словами.

Они вошли в устье Ниргала и скоро приблизились к Императорскому мосту. Каменная кладка быков имела многочисленные свежие выщербины, — следы увесистых померанских ядер. И хотя сами померанцы давно уплыли, мост все еще не был сведен, на нем только начали копошиться рабочие.

Глувилл греб резво, опоры становились все ближе. Сверху слышались ругань, звонкие удары сразу трех или четырех кувалд, оттуда сыпался мусор.

— Работнички… Как бы чего от них не свалилось.

— Тоже… не самое страшное, — усмехнулся эпикифор.

— Успех — это когда надо убегать? — невинно спросил Глувилл.

— Э! Успех уже то, что есть такая возможность. А если есть еще и куда бежать, почитай за счастье.

— А есть куда?

— Разумеется.

Глувилл выкладывался на полную катушку, к вечеру они покинули пределы Ситэ-Ройяля и поднялись против течения километров на семь-восемь.

Легкая плоскодонка шла ходко. Ниргал был широк и спокоен, тек величественно и неспешно. Однако обросший жирком коншесс ордена Сострадариев являлся не самым лучшим гребцом на свете, он порядком вымотался.

Робер тоже чувствовал себя все хуже. Несколько раз он терял сознание, но потом приходил в себя, выпивал пару глотков шериса и здоровой рукой брался за руль.

Останавливаться было никак нельзя. По берегам тянулись густо заселенные предместья столицы. Пару раз они уже замечали конные разъезды своих бывших собратьев и прекрасно знали, кого те ищут. Глувилл пыхтел, сопел, обливался потом, но час за часом упорно работал веслами. Наконец Эпс скрылся за холмами. Над рекой подул прохладный ветер. Заквакали лягушки. Вдоль обрывистого западного берега легла густая тень.

Глувилл взглянул умоляюще.

— Ну хорошо, — сказал Робер, заводя лодку в тень. — Брось якорь и возьми удочку. Пусть думают, что мы рыбаки.

— А! Понял. Только рыбка сейчас даже и на блесну не клюнет, плохо видно.

— Ладно. Гастон, просто отдыхай. Это для нас главное. Твои силы.

Глувилл замолчал в удивлении: великий сострадарий впервые обратился к нему по имени. И так по-дружески, будто и не было никакой попытки отравления. Это подкупало. Оказалось, что эпикифор знает Глувилла несколько лучше, чем могло показаться, а Глувилл знает эпикифора куда меньше, чем предполагал. И Глувилл подумал, что там, в глубине души, под всеми шрамами да защитными слоями этот сухой, скрытный, холодно-расчетливый Робер де Умбрин вполне мог оказаться не таким уж и скверным человеком. Просто долго защищался от плохих людей плохими способами. Ну и попривык.

А что еще оставалось делать-то? В ордене Сострадариев хватает чего угодно, вот только никак не сострадания. Для выживания там требуются другие качества.

Уже впотьмах они поравнялись с заросшей то ли старицей, то ли боковой протокой Ниргала. Робер направил лодку именно туда.

Глувилл выбивался из последних сил и даже не интересовался тем, что было перед лодкой. Если эпикифор повернул, значит, так надо. Эпикифору во всех отношениях виднее, — как сидел у руля, так и сидит. Умеет… А Глувилл как плыл спиной вперед, так и плывет. Почему так складывется, что одни решают, а другие выполняют?

По бортам зашуршали камыши, они цеплялись за весла, не давали как следует размахнуться. Грести стало невозможно, эти последние метры водного путешествия превратились для бывшего коншесса в сущую каторгу. Он втыкал весло в близкое уже дно, наваливался всем телом, отталкивался, а потом с усилием вытягивал лопасть из липкого ила. Наконец лодка уткнулась в совсем уж непреодолимые заросли и завязла.

С весел упало несколько капель. Со всех сторон завывали, ныли и страстно стонали алчущие комары. Глувилл опустился на банку, сгорбился, шумно перевел дух.

— Ладно, — решил эпикифор. — Дальше пойдем ногами. Тут уже мелко.

Глувилл опустил горячую руку в холодную воду.

— Да-да, — с облегчением сказал он. — Полметра, не более.

Эпикифор тяжело перевалился за борт. Упал, но потом встал на четвереньки, оперся здоровой рукой о корму лодки, поднялся.

— Возьми ящик с лямками, — сказал он. — Тот, на котором я сидел.

— Арбалеты прихватить?

— Что? А, ну конечно. Обязательно захвати. И арбалеты, и стрелы. Без них трудно разговаривать с подручными Керсиса.

Глувилл навьючил на себя ящик, сумку со стрелами, сгреб в охапку оружие. Получилось увесисто.