Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948 - Яльмар Шахт

— Мне особенно приятно видеть молодежь, уважающую возраст, что имеет место на этом банкете. Я говорю это не без ссылки на сегодняшний день, когда порой кажется, будто молодые воспитывают стариков вместо того, чтобы было наоборот.

По окончании этой речи Гиммлер, тоже присутствовавший на банкете, немедленно распорядился запретить публикацию ее текста в газетах. Оспорить меня словом в момент произнесения речи он не посмел.

Враждебность партии не могла, однако, помешать моим попыткам повести Гитлера по правильному пути. 3 мая 1935 года я принял участие в круизе на борту лайнера «Шарнхорст» Северогерманских линий Ллойда вместе с Гитлером, группой министров и их окружением. Перед встречей с Гитлером я подготовил краткий меморандум по важным для меня вопросам и вручил документ ему лично. Разумеется, я формулировал меморандум сообразно менталитету фюрера. Если я желал добиться от него каких-либо результатов, то должен был стать как можно ближе к его уровню.

Гитлер прочел документ и сразу послал за мной, чтобы объяснить отсутствие необходимости для меня смотреть на вещи столь трагично, — с течением времени, по его мнению, все образуется.

В меморандуме от 3 мая 1935 года, в частности, говорилось:

«1. Церковь

Официально Третий рейх опирается на христианство, поскольку церковь поддерживается государством. Далее, следует отметить стремление правительства объединить немецкие церкви, насколько это возможно, на почве германских традиций. До сих пор не предпринято никаких законодательных мер для достижения этой цели, был назначен только имперский епископ (государственный епископ), вынужденный прибегать к незаконным мерам, которые только провоцируют сопротивление глав различных религиозных конфессий. Представителей духовенства подвергают арестам, обращаются с ними как с уголовниками, что наносит ущерб их престижу и здоровью, и все это без малейшего обоснования. Чересчур усердные фанатики позволяют себе оскорблять и обижать представителей большинства существующих конфессий, которым государство не оказывает защиты, хотя обязано это делать. Эти обстоятельства вызвали сильнейшее негодование, особенно в англосаксонских и скандинавских странах, также потому, что они ранят чувства католиков в этих странах. Они породили далекоидущую неприязнь к Германии, которая во многих случаях выразилась в отказах иметь какие-либо деловые отношения с нашей страной.

2. Еврейский вопрос

…То, что обострило еврейский вопрос, так это опять же необузданная вражда против отдельных евреев не только вопреки закону, но также в нарушение четкого правительственного указа, который гарантирует возможность евреям заниматься предпринимательством. Бешеное преследование отдельных евреев под руководством или с ведома партийных групп, а также неспособность государства предпринять эффективные меры противодействия этому вызывают усиление еврейского бойкота германских экспортных товаров. Ведь каждый инцидент, даже самый малый, преувеличивается и широко оглашается за рубежом…

3. Гестапо

Ни один серьезный политик не будет отрицать роль гестапо как органа защиты против коммунизма и других сил, враждебных государству. Однако деятельность гестапо выходит за эти рамки: многочисленные аресты, отправка в концентрационные лагеря и т. д. происходят часто даже без знания задержанными лицами того, за что их арестовали, и нередко без наличия вины арестованного человека, по одному лишь подозрению. Верно, что министр внутренних дел издает приказы, согласно которым такие аресты не разрешаются, но этим он только делает из себя посмешище, потому что гестапо не обращает никакого внимания на такие приказы. Семьсот лет назад Великая хартия вольностей гарантировала англичанам личную свободу, а через триста лет Закон о неприкосновенности личности объявил, что ни один британский гражданин не может быть арестован без предъявления ему обвинения и без права на судебное разбирательство. С тех пор право на личную свободу и требование справедливого суда считаются величайшей прерогативой цивилизованного человека. Вопреки этому действия гестапо навлекают на нас презрение всего мира, и это презрение может перейти в открытую враждебность, если — как уже случалось — гестапо будет бросать вызов международному праву и другим странам».

Не думаю, чтобы кто-нибудь еще в окружении Гитлера указывал ему столь же прямо и откровенно на ошибки и просчеты его системы. И это произошло в 1935 году, то есть через два года после его прихода к власти.

Его туманные заверения после ознакомления с моим меморандумом не удовлетворили меня. Я пошел дальше и на открытии 18 августа 1935 года Восточной ярмарки в Кенигсберге (Восточная Пруссия) выступил с речью, которая произвела широкий резонанс, получив название «кенигсбергская речь».

Я прекрасно сознавал, что из-за враждебности партии подвергаю себя величайшей личной опасности. Американский посол господин Додд писал в своих мемуарах, что я однажды вошел в его комнату со словами: «Я все еще жив».

Тот же посол навестил меня в декабре 1937 года, как раз перед своим отъездом в Нью-Йорк, и настоятельно попросил меня ехать с ним в Америку. Когда я, несколько удивленный, спросил его, почему он пришел с таким предложением, он ответил:

— Доктор Шахт, мне наверняка известно, что у СС есть приказ покончить с вами.

— Господин Додд, — ответил я, — весьма благодарен вам за заботу обо мне, но я не могу заставить себя эмигрировать. Сделаю все возможное, чтобы обезопасить себя от СС. Если не удастся, что ж, я погибну — вот и все.

Глава 46

Кенигсбергская речь

Моя первая публичная критика политики партии состоялась на открытии ярмарки в Кенигсберге. На мероприятии присутствовали несколько представителей других стран, в частности из Восточной Европы. Ярмарку было принято открывать речью какого-нибудь представителя министерства экономики. В этот раз я решил съездить сам, но никому не говорил о содержании своего выступления, хотя каждое его слово было тщательно обдумано заранее. Поскольку почти все мои речи печатались в собственной типографии Имперского банка, я уже имел по приезде в Кенигсберг готовую копию выступления.

Меня не удивило, что вступительную речь должны были транслировать по радио Германии. Так было принято на подобных мероприятиях. Никто не ожидал чего-либо сенсационного.

Я говорил ясно и отчетливо и начал уже выражать неодобрение нападок партии на масонов и евреев, когда обергруппенфюрер СС Бах-Зелевски и два его компаньона в эсэсовской форме поднялись со своих мест среди слушателей и стали пробираться к выходу. Я оторвался от текста и хотел было сказать: «По коридору, господа, вторая дверь справа», когда вспомнил, что выступаю перед микрофоном. Поэтому перестал обращать внимание на уходящих господ и закончил речь без перерыва. Когда я покинул подиум, чтобы вернуться на свое место, мой сосед, гауляйтер Эрих Кох, заметил: