Паломничество жонглера - Владимир Аренев

«И с каждым годом становится всё меньше», — подумал Фриний, вспоминая недавние испытания махитисов на первую ступень. И то, сколько «посошных» деревьев осталось невыкопанными.

— У вас с мозгами не всё в порядке, — фыркнула Фриндзоля. — Слишком уж запутано получается.

— Ну да, ты любишь, когда попроще, — поддел Кирхатт. — Вот для таких, как ты, Фальвул и устроил предупреждение. Чтоб не совались на Север.

— Я и не собиралась! Я вообще останусь при эрхастрии. Платят прилично, и пользы от меня здесь будет больше, чем в Неарелме. Признайся, Купчина, тебя же самого туда тянет не стремление защищать людей, а банальное желание подзаработать деньжат, смешанное с пацанячьей любовью к приключениям.

— Признаюсь, — совершенно спокойно ответил Кирхатт. — А тобой, когда решаешь остаться здесь, — желание подзаработать деньжат и… хм… материнский инстинкт. Каждый из нас идет на поводу у тех или иных стремлений. Во всяком случае — руководствуется ими при принятии решений. А вот ты, Найдёныш, что скажешь?

— Скажу, что вы — те еще зануды! — Он нарочно зевнул, собираясь увести разговор подальше от скользкой темы.

— Не увиливай. Ты-то где намерен пристроиться? Тоже при эрхастрии, ступени подземные стирать, юных махитисов наставлять, а?

— Жить же на что-то надо, — буркнул Фриний.

— Перестань. «Жить на что-то…» Лицемер! У нас, старик, выбор-то пошире, чем у какого-нибудь ювелира с Нижних Карпов. Хотя и нас, — добавил он, пристально глядя на собеседника, — может иногда кой-что держать на крючке, как тех таки карпов. Только ты плюнь, вот что я тебе скажу.

— Это его дело, Купчина.

— Это его дело, Пышка, — кивнул тот. — В конце концов, через это все проходят. Спроси любого старшего чародея, ступени хотя бы третьей-четвертой, и тебе о чем-то расскажут, а о чем-то и промолчат. Только глупо же… Я ведь вижу, старик, в тебе есть талант, а здесь ты скиснешь.

— Не дождетесь! — Фриний отсалютовал им бокалом, давая понять, что тема закрыта.

Немного позже, он лежал у себя в комнате и обдумывал одну и ту же мысль. Из соседней комнаты раздавалось ритмичное поскрипывание Кирхаттовой кровати и — иногда — долгие стоны. Пользуясь словами самого Купчины, «это их дело», то есть его и Пышки. Их роман длился уже несколько лет, то прерываясь, то возобновляясь опять, но изначально был обречен; и он, и она это очень хорошо понимали.

Фриний устало усмехнулся: вот чего его приятели не понимали, так это что сам он остается в эрхастрии отнюдь не из-за женушки ювелира с Нижних Карпов. Связь с нею была волнующей и богатой на новые ощущения, но не более того. И если Кирхатт с Фриндзолей расстаются потому, что оба уже определились со своими интересами в этой жизни, то Фриний такого сказать о себе не может. Да, конечно, заниматься самосовершенствованием и поиском знаний. Да, подыскать работенку по своему профилю, и чтобы денег хватало на жизнь. Да, конечно…

Да… Зачем?

Не в масштабе — да простит Сатьякал — глобальном а попроще, в пределах этой конкретной жизни, — зачем?!..

Мысль-стрела, вся в крови, норовила выскользнуть из полусонных пальцев. Напоследок Фриний позавидовал Купчине и Пышке, у которых было свое дело в жизни, и из-за этого дела каждый из них готов был даже… А у него — ни Омитты, ни…

Стрела не выскользнула — снова вошла в старую рану и растворилась где-то там, в крови наверное…

Он заснул.

В каждом мире, стране, городе и в каждой, буквально каждой голове — будь это хитиновая бусинка муравья-стражника или же костяное вместилище человеческих мозгов, — везде прописаны свои законы и свои запреты.

Например: «Слушайся старших!» — наставляют тебя эти самые старшие. Слушаешься (куда деваться!..), но внутренне бунтуешь.

А вот когда кто-нибудь не слушается тебя…

— Матиль! Я кому сказал, не приставай к обезьянке, она устала и не хочет с тобой играть… И прекрати дергать ее за хвост, с чего ты взяла, что он, как у ящерицы, отрывается?! А если тебя бы кто-нибудь дернул…

— У меня нету хвоста, — рассудительно заметила конопатая. — И, чтоб ты знал, мы играем!

Господин Туллэк кашлянул и о чем-то спросил у продавца сладостей. Если бы Гвоздь не знал врачевателя, он бы решил, что тот отворачивается, дабы спрятать ироничную усмешку.

Матиль улучила момент и снова дернула зверька за хвост. Обезьянка заверещала (по мнению Кайнора — отнюдь не радостно) и забегала вокруг столба, к которому была привязана. Монах-«лягушка», хозяин обезьяны и еще зандробовой дюжины других животных, на этакое измывательство внимания не обратил, во всяком случае ругать конопатую не стал. Вот уже некоторое время он зычным голосом созывал желающих «насладиться поучительным и угодным Сатьякалу зрелищем! » — и желающих собиралось всё больше. К легкой досаде Гвоздя, пришлось и им троим подзадержаться: девочке непременно захотелось поглядеть на «зверушек», а господин Туллэк решил кое-чем подзатариться на Ярмарочном холме. Казалось, он совсем не торопится в Старый Клык, к оговоренному месту встречи со своим загадочным «Смутным».

Боится, что там никого не окажется?..

Гвоздь надеялся: именно поэтому. С самого их прибытия в монастырь Алых Букв врачеватель вел себя необычно, будто охотничий пес, разом потерявший и нюх, и хозяина. Чего стоила одна история с горбатым дедуганом, от которого господин Туллэк шарахнулся, как от королевского сборщика налогов! Гвоздь подозревал, что дело тут нечисто, но его самого занимали другие заботы. Тянущиеся — чтоб их!.. — еще от замка К'Рапасов.

«Талисса-лапушка» оказалась из тех девиц, которые всякого попавшего к ним в постель мужика считают своей собственностью, о чем и сообщают окружающим любыми мыслимыми способами, от приторного «рыжульчик ты мой» до вполне откровенных — зандроб их побери! — щипков прямо на людях. И как бы ты на это ни ответил, выглядеть будешь полным дураком. В случае с Гвоздем — вдвойне, по роду занятий и по жизни.

Самое же отвратительное заключалось в том, что служаночка вела себя подобным образом не из зловредности, она всей душой верила: так и должно поступать. На все разговоры и объяснения Гвоздя Талисса отвечала истериками и слезами, приходилось утешать ее, а из всех способов утешения Лисса признавала лишь один-единственный. При этом (точнее — после этого) она кивала и соглашалась, мол, да, поняла, буду вести себя сдержаннее.

А назавтра вновь в самый неподходящий момент всхихикивала и щипала или поглаживала, наплевав на усмешки окружающих!

Графинька, как назло, сюсюканью Талиссы всячески потворствовала, чем доводила Кайнора до бешенства. «Ей-то какое дело?!» Нет чтоб держать служанку при себе, добросердечная госпожа Н'Адер, как ни постоялый двор, — отпускала ее к Гвоздю. За утешениями.