Миледи и притворщик (СИ) - Ванина Антонина

Наконец с ремесленными кварталами было покончено, и настало время снимать городские достопримечательности. Первым в этом списке стал пятиярусный трапециевидный храм с огромной каменной лестницей, что протянулась от земли до открытой верхней площадки строения. Все пять террас были плотно усажаны зеленью, отчего казалось, будто это не храм, а зелёный холм. Интересное архитектурное решение.

– Это святилище Лахатми, великой дарительницы жизни и повелительницы вод, – объявил Киниф.

О, неужели это тот самый храм, где жила Иризи, пока её не выкупил визирь?

Действительно, глядя, как посреди каменного и унылого от своей песчаной монохромности города возвышается зелёная цветущая гора и слышишь, как с её вершин доносится шорох листьев, начинаешь верить, что это и правда обитель водной богини.

Леон долго что-то обсуждал с Кинифом, пока стражи разгоняли с площади прохожих, чтобы я сняла общий план, а потом сказал мне:

– Представляешь, наш приятель говорит, что воду для полива всего этого великолепия доставляют пять быков.

– Подвозят цистерны к храму? – не сразу вникла я в суть услышанного, пока переставляла камеру.

– Да нет, там на каждой террасе стоит по быку, они ходят по кругу, крутят колёса, а колёса приводят в движение механизм из лебёдок и других колёс. Так из колодцев снизу поднимаются вёдра с водой, а из этих вёдер воду выливают в специальные желобки, чтобы она бежала вдоль всего яруса и поливала деревья с цветами. Нет, ты представляешь, когда-то на четыре этажа подняли тех быков, когда они были ещё телятами, чтобы они выросли и всю оставшуюся жизнь ходили по кругу, крутили колёса для полива и удобряли почву. Жалко животин. Тоскливая у них жизнь.

– Спроси Кинифа, – не всерьёз предложила я, – почему бы ему, горному инженеру, не озаботиться поисками нефти, чтобы потом купить у тромцев дизельный генератор с насосом и наладить закачку воды на все этажи без эксплуатации животных.

– Уже спросил. Говорит, что традиции нарушать ему никто не даст. Быки, они же тоже дети матушки природы, не то, что бездушные механизмы. Зверей держать в храме можно, насос – никак нельзя. Он оскверняет водную благодать.

Насос, видите ли оскверняет… Ну, и как с таким мироощущением подданных визирь хочет найти спонсоров для орошения Сахирдина? Они привезут сюда буровые установки для рытья скважин, а люди скажут, что нельзя колупать матушку-землю, это грех, ей больно… Так и будет, даже не сомневаюсь. Вот и встаёт вопрос – зачем вообще визирю мой новый альбом. Он ведь ничего не изменит в жизни Сахирдина. Надо начинать с просвещения жителей, а не книг с фотографиями.

В этой мысли к концу дня утвердилась окончательно, особенно, когда мне сказали, что внутрь храма чужаков-безбожников никто не пустит, и нам пришлось отправиться на площадь правосудия. Там я сделала снимок двух рядом стоящих мраморных колонн, на которых каменщик высек свод древних законов за авторством Великого Сарпа.

– У нас говорят, – поведал Киниф, – что только безвинный человек протиснется между этими колоннами. Так порой и решают спор, если судья сомневается в честности обеих сторон.

Протиснуться между колоннами? Да даже я этого сделать не смогу – или грудь помешает, или бёдра. Значит, я заведомо лживая по здешним меркам и на правосудие рассчитывать не могу? На кого вообще рассчитаны эти колонны? На худых сарпальцев? С чего вдруг такие привилегии? Потому, что толстые горожане худых точно обирают, объедают и морально давят на них своими объемными телесами, а значит, уже повинны? О, не хочу я попасть на сахирдинский суд, точно не хочу.

Потом мы посетили местную святыню – каменную плиту над саркофагом давно почившего праведника. К ней то и дело подходили люди, чтобы поклониться, приложиться лбом и даже облизать плиту.

– Зачем они это делают? – спросила я Кинифа.

– Они верят, что так получат исцеление.

– Облизав камень?

– Впитав в себя животворящий дух благословенного Омфала, что нетленным лежит в этой могиле.

Ну-ну. Хотя, я смотрю, некоторые так сильно верят в чудо и жаждут исцеления, что полируют плиту языком, пока кровь не выступит. А на самой плите в нескольких местах после этих облизываний даже образовались ямки. Какие настойчивые люди живут в Сахирдине…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Под конец дня Киниф провёл нас по жилым улочкам, где я засняла чувственную сцену, как простоволосая девушка высунулась из окна пятого этажа и с загадочной улыбкой опустила вниз привязанную за верёвку корзину, а юноша-разносчик, что неприкрыто любовался красавицей, забрал из корзины монеты, переложил туда из своего короба зелень, орехи и лепёшки, чтобы девушка подняла свои покупки в дом. Интересно, та девушка заточена в своём доме и подобно обитательницам гарема не может выйти на улицу? Или всё-таки может, просто не хочет таскать тяжёлую корзину с первого на пятый этаж?

Удивительно, но в отличие от обитательниц гарема, женщины на улицах Альмакира ходили свободно – в просторных рубахах и платках на голове, но без конвоя в виде мужей или братьев. Они спокойно перемещались по улицам, вдоль торговых рядов рынка, по храмовой площади. И это так удивительно. Выходит, простолюдинки живут свободнее жён знатных мужей. У бедного мужа ведь нет золота, чтобы отстроить дворец и запереть там жену, а на рынок посылать исключительно прислугу. У бедняков слуг нет. Вернее, прислуга в такой семье жена, вот женщины и снуют по городу, выполняя хозяйственные поручения.

Хотя, не только хозяюшек с корзинами для покупок я успела увидеть в Альмакире. Киниф привёл нас в харчевню, где гости сидели на коврах вдоль стен, попивали кофе, а в центре зала под звуки бубна и флейты кружились танцовщицы в нарядах из лёгких развивающихся тканей.

Такое завораживающее зрелище я не могла пропустить. Сахирдинские танцы не шли ни в какое сравнение с чахучанскими. Если от последних сквозило сдержанностью и безразличием, то здесь и сейчас на меня выплеснулась волна страсти, энергии и ярких красок. Синие, зелёные и красные платки струились и извивались вслед за движениями рук, девушки изгибали спины, покачивали бёдрами, прикрывали лица полупрозрачными покрывалами и строили глазки посетителям. В этом было столько провокации и недосказанности…

Я истратила полкассеты, чтобы отснять выступление. Потом я воспользовалась положением и попросила Кинифа уговорить девушек попозировать мне на улице, где освещение намного лучше и их костюмы будут выглядеть сочнее. Но тут вышла заминка и недопонимание. Девушки наотрез отказывались выходить из харчевни.

– Мы что, уличные плясуньи, чтобы развлекать зевак?

Тогда Киниф заплатил им двойной гонорар, и место протестам уступила жадность.

Девушки вышли из харчевни, и я принялась снимать их танец в новом свете. Вот только он прервался на середине, когда в толпе прохожих начали раздаваться смешки – это ансамбль конкурирующих танцовщиц из соседней харчевни узнал про бесплатное зрелище на улице и пришёл поддеть соперниц:

– Что, в плясуньи подались? Ноги о камешки не натёрли?

– Лелех вам совсем мало платит, что ли? На стороне решили подзаработать?

– Да вам только беднякам свои танцульки и показывать.

– Неумехи бездарные. Теперь весь квартал будет знать, что к вам в харчевню ходить нельзя. Скучные вы.

– И косолапые.

А дальше я уже снимала не танец, а массовую женскую драку. Ансамбль против ансамбля. Танцовщицы против танцовщиц, а музыканты против музыкантов. Девушки рвали чужие платки, таскали друг друга за волосы, отрывали от костюмов пришитые монетки и ленты. Визг стоял такой, что посмотреть на него собралось полквартала. Люди высовывались из окон соседних домов, улюлюкали, кричали слова поддержки тому или иному ансамблю. Даже начали заключать пари, чей коллектив победит. Феерические нравы царят в Сахирдине. Я впечатлена. До конца своих дней не забуду это побоище.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не дожидаясь окончания драки, мы поспешили покинуть беспокойную улицу и вернулись во дворец. Только я направилась уже известной дорогой на женскую половину, как Киниф заявил: